Уорис Дири - Цветок пустыни
Так продолжалось довольно долго, и я, хотя и пыталась отмахнуться от всего этого, как от обычных шуток, все же испытывала некоторое смятение. Меня лишало душевного равновесия то, что чувствовалось за таким его поведением. Он то смотрел на меня грустными, задумчивыми глазами, то становился так, что едва не касался меня. Когда у меня начинало трепетать сердце, я одергивала себя: «Ну посуди сама, Уорис, ведь Хаджи тебе все равно что брат. Не годится воображать то, о чем ты думаешь».
Однажды я выходила из ванной комнаты с ведром и тряпками, открыла дверь, а он там стоит. Схватил меня за руку, притянул к себе, и его лицо почти прижалось к моему.
— Что это тебе вздумалось? — нервно засмеялась я.
— Ой, да просто так…
Он сразу отпустил меня. Я подхватила ведро и пошла в соседнюю комнату, будто ничего не случилось. Но голова у меня шла кругом, и теперь я бы ничему уже не удивилась. Я же не слепая. Понимала, что здесь что-то нечисто.
На следующую ночь я спала у себя в комнате, а рядом лежала на своей кровати Шукри, младшая сестра Басмы. Я сплю очень чутко и часа в три утра услыхала, как кто-то поднимается по лестнице. Я подумала, что это, наверное, Хаджи, — его комната была недалеко от нашей, по ту сторону лестничной площадки. Он только что вернулся домой и, судя по заплетающимся шагам, был изрядно навеселе. Такого дядя у себя в доме никому не позволял: возвращаться в ночное время, а уж тем более пьяным! Они все были правоверными мусульманами, и спиртное в каком бы то ни было виде категорически запрещалось. Но, должно быть, Хаджи решил, что он уже достаточно взрослый, чтобы быть себе хозяином, и решил попробовать, что из этого получится.
Дверь в комнату отворилась, и я застыла в напряжении. Обе кровати стояли на небольшом возвышении, шагах в двух-трех от двери. Мне было видно, как Хаджи на цыпочках взбирается по ступенькам, стараясь не разбудить младшую сестренку, кровать которой была ближе к двери. Но вот он споткнулся, упал и остаток пути до моей кровати проделал ползком. В слабом свете, пробивавшемся из окна позади Хаджи, я видела, как он вытягивает шею, стараясь разглядеть в темноте мое лицо.
— Э-эй, Уорис! — шепотом позвал он. — Уорис!
От него так разило спиртным, что сомнений не оставалось: он был сильно пьян.
Но я лежала не шевелясь, делая вид, что сплю. Он протянул руку и принялся шарить по подушке, пытаясь нащупать мое лицо. «Боже, — подумала я, — не дай этому случиться!» Похрапывая и посвистывая носом, словно во сне, я резко повернулась на бок, стараясь произвести как можно больше шума и разбудить Шукри. Тут уж нервы у Хаджи не выдержали, и он тихонько ретировался.
Назавтра я пошла к Басме.
— Слушай, поговорить надо.
Очевидно, мое встревоженное лицо подсказало ей, что я пришла не просто для того, чтобы убить время.
— Заходи и закрой дверь плотнее.
— Дело касается твоего брата… — начала я, глубоко вздохнув.
Я не знала, как ей все это рассказать, и молилась в душе, чтобы Басма мне поверила.
— Что за дело? — встревожилась она не на шутку.
— Минувшей ночью Хаджи пришел в мою спальню. Было три часа, темно, хоть глаз выколи.
— И что он сделал?
— Пытался погладить мое лицо. Шептал мое имя.
— Да ты что! Это точно? Тебе не приснилось?
— Да ну! Я же вижу, как он смотрит на меня, когда мы остаемся наедине. Я просто не знаю, как быть.
— Черт, вот ЧЕРТ! Слушай, спрячь под кроватью крикетную биту. Или швабру. Или нет, лучше возьми из кухни скалку. Припрячь ее под кроватью, а когда он придет ночью к тебе в спальню, врежь ему как следует по башке! А что, ты можешь придумать что-нибудь другое? — добавила она. — Или заори. Во всю мочь, чтобы весь дом поднять.
Слава Аллаху, эта девушка была на моей стороне!
Весь день я про себя молилась: «Пожалуйста, не нужно, чтобы дошло до этого! Пусть он сам перестанет!» Я не хотела лишних неприятностей. Я боялась того, что Хаджи может навыдумывать, чтобы оправдаться перед родителями. А вдруг они выкинут меня из дома! Я только хотела, чтобы он все это прекратил: заигрывать, приходить «в гости» по ночам, шарить по моей подушке… У меня было дурное предчувствие насчет того, к чему это может привести. Но инстинктивно я готовилась к тому, что молитва может и не помочь. Вот тогда придется драться.
Той ночью я зашла в кухню, взяла скалку и спрятала у себя под кроватью. Позднее, когда сестренка уснула, я вытащила ее и положила рядом с кроватью, не выпуская из рук. А Хаджи, повторяя вчерашний спектакль, явился около трех часов. Он замешкался в дверном проеме, и я увидела, как блестят стекла его очков. Я лежала, приоткрыв один глаз, и внимательно наблюдала за ним. Он подобрался к моей подушке и стал поглаживать меня по руке. Он него так несло виски, что меня затошнило, но я не пошевелилась. Тогда Хаджи встал на колени у кровати, нащупал краешек одеяла, запустил под него руку и дотронулся до моего бедра. Потом его рука скользнула выше, к моим трусикам.
«Надо очки ему разбить, — подумала я. — Тогда хоть будет доказательство, что он сюда приходил». Я покрепче сжала ручку скалки и изо всех сил ударила его по лицу. Раздался глухой стук. Потом я заорала:
— ПОШЕЛ ВОН ИЗ МОЕЙ СПАЛЬНИ, ЧТОБ ТЕБЯ…
— Что случилось? — подскочила на своей кровати Шукри.
В следующее мгновение я услышала шум шагов по всему дому. Но Хаджи ничего не видел, ведь я таки разбила его очки, и ему пришлось выползать из комнаты на четвереньках. Не раздеваясь, прямо в костюме, он забрался под одеяло и прикинулся спящим.
Вбежала Басма и включила свет. Она, конечно, была в курсе происходящего, но сделала вид, что ничего не знает.
— Что случилось?
— Хаджи ползал у нас по полу! — сообщила Шукри.
Когда вошла тетя Маруим в халате, я закричала:
— Тетушка, он был у меня в спальне! Он приходил сюда, и вчера тоже! И я его стукнула!
Я указала на осколки от разбитых очков Хаджи, лежавшие у моей кровати.
— Ш-ш-ш… — строго прошептала тетя. — Я не желаю этого слышать, по крайней мере сейчас. А ну-ка все по своим комнатам! Спать!
10. Наконец-то свобода
После той ночи, когда я заехала Хаджи по физиономии скалкой, ни одна душа в доме никогда не упоминала об этом происшествии. Я бы, пожалуй, решила, что мне все это привиделось в кошмарном сне, если бы не одно существенное обстоятельство: когда мы с Хаджи где-нибудь встречались, он больше не смотрел на меня с вожделением. Напротив, на его лице была написана нескрываемая ненависть. Я была благодарна Аллаху за то, что он услышал мои молитвы, и эта неприятная глава в моей жизни завершилась. Однако вскоре у меня появилась новая забота.
