Джон Стейнбек - Русский дневник
Ужин начался, как и все подобные приемы, с официальных речей, но грузинская натура, грузинский дух не могли такого стерпеть, и все это моментально разрушилось. Просто народ этот не формальный, и у них не получается долго держаться напыщенно. Началось пение, пели соло и хором. Стали танцевать. Разливали вино. Капа не совсем грациозно станцевал своего любимого «казачка», но замечательно уже то, что он вообще смог это сделать. Может, сон дал нам второе дыхание, может, немного помогло вино, и прием продлился далеко за полночь. Я помню, как грузинский композитор поднял бокал, засмеялся и сказал:
― К черту политику!
Я помню, как пытался станцевать грузинский танец с красивой женщиной, которая оказалась величайшей грузинской танцовщицей. И, наконец, я помню хоровое пение на улице и то, как милиционер подошел узнать, что поют, и присоединился к хору. Даже Хмарский немного повеселел. Он был таким же чужаком в Грузии, как и мы. Рухнули языковые барьеры, разрушились национальные границы, и отпала всякая надобность в переводчиках.
Мы замечательно провели время, и прием, на который мы шли со страхом и неохотой, оказался превосходным.
На рассвете мы притащились в гостиницу. Ложиться спать не было смысла, потому что самолет должен был отправиться через несколько часов. Мы еле уложили чемоданы, и каким-то образом ехали до аэропорта, но как именно ― не узнаем никогда.
Мы добирались до аэропорта, как обычно, в темноте, до восхода солнца. За нами в большой машине приехали хозяева, чтобы проводить нас. Они выглядели не очень свежими, да и мы себя чувствовали не лучшим образом. Прием, длившийся всю ночь, напоследок не прибавил нам энергии. Мы приехали в аэропорт на рассвете с багажом, камерами, пленками и пошли, как всегда, в ресторан выпить чаю и съесть печенья…
В самолете было душно, потому что вентиляция не работала, и к тому же стоял одуряющий запах розового масла. Самолет тяжело поднялся в воздух и стал быстро набирать высоту, чтобы перелететь через Кавказ. На горных хребтах мы видели древние крепости.
Грузия ― это волшебный край, и в тот момент, когда вы покинули его, он становится похожим на сон. И люди здесь волшебные. На самом деле, это одно из богатейших и красивейших мест на земле, и эти люди его достойны. Теперь мы прекрасно поняли, почему русские повторяли:
― Пока вы не видели Грузию, вы не видели ничего.
Мы полетели над Черным морем и снова приземлились в Сухуми, но теперь наш экипаж плавать не пошел. Женщины, стоящие рядком и продающие фрукты, были и на этот раз, и мы купили большую коробку персиков, чтобы отвезти их в Москву корреспондентам. Мы специально выбрали твердые, чтобы все они сразу не созрели. Печально лишь то, что они не созрели вовсе. Так и сгнили в том состоянии, в каком мы их купили.
Мы пролетели над цепью Кавказских гор и полетели над бескрайними равнинами, Мы не приземлились в Ростове, а полетели прямо по направлению к Москве. В Москве было уже холодно, потому что зима приближалась очень быстро.
Г-н Хмарский был очень нервным человеком. На этот раз мы его почти что доконали. Даже злой гений Хмарского притомился. В аэропорте все прошло без затруднений. Нас встретили. Машина ждала, и мы добрались до Москвы без всяких проблем. Мы были счастливы увидеть в «Савое» нашу комнату с сумасшедшей обезьяной, безумными козлами и пронзенной рыбой. Крейзи Элла подмигнула и кивнула нам, когда мы поднимались по лестнице к себе в номер, а медвежье чучело встало навытяжку и отдало честь.
Капа залез в ванну со старым английским финансовым докладом, а я заснул, пока он был еще там. Насколько я понимаю, в ванной он провел всю ночь.
Глава 9
Москва пребывала в состоянии лихорадочной деятельности. Многочисленные бригады развешивали на зданиях гигантские плакаты и портреты национальных героев ― целыми гектарами. По мостам протянули гирлянды электрических лампочек. Кремлевские стены, башни и даже зубцы стен тоже были украшены лампочками. Каждое общественное здание подсвечивалось прожекторами. На площадях были сооружены танцевальные площадки, а кое-где стояли маленькие киоски, похожие на сказочные русские домики, в которых собирались продавать сладости, мороженое и сувениры. К этому событию выпустили небольшой значок на колодке, и все носили его.
Почти ежечасно прибывали делегации из разных стран. Автобусы и поезда были перегружены народом. Дороги были заполнены ехавшими в город людьми, которые везли не только вещи, но и еду на несколько дней. Они так часто голодали, что старались не рисковать, когда куда-нибудь ехали, и каждый вез несколько буханок хлеба. Кумач, флаги и бумажные цветы украшали дома. На здании каждого Наркомата висели свои панно. Управление метрополитена выставило огромную карту московского метро, а внизу маленький метропоезд ездил взад-вперед. Это собирало толпы, и люди допоздна глазели на него. В город въезжали вагоны и грузовики, нагруженные продовольствием: капустой, дынями, помидорами, огурцами ― подарками колхозов городу к восьмисотлетию.
На каждом прохожем была какая-нибудь медаль, лента или орден, напоминающие о войне. В городе кипела деятельность.
Я поехал в бюро «Геральд трибюн» и нашел записку от Суит Джо Ньюмена. Он задержался в Стокгольме и просил меня написать для «Геральд трибюн» статью о праздновании, поскольку он к этому времени приехать не успеет.
Капа безостановочно возился со снимками, критикуя и собственную работу, и качество проявки ― абсолютно все. К этому времени у него собралось уже огромное количество негативов, и он часами стоял у окна, просматривая негативы на свет и ужасно ругаясь. Все было неправильно, все было не так.
Мы позвонили в ВОКС г-ну Караганову и попросили его точно узнать, что нам надо сделать, чтобы вывезти пленки из России. Мы думали, что, вероятно, существует какая-то цензура, и хотели узнать заранее, что необходимо будет предъявить. Он уверил нас, что сразу же все выяснит и даст нам знать.
Вечером накануне празднования нас пригласили в Большой театр, но не сказали, что там будет. По какой-то счастливой случайности мы пойти не смогли. Позже узнали, что в течение шести часов были сплошные речи, и никто не мог уйти, потому что в ложе сидели члены правительства. Это одна из самых счастливых случайностей, которая с нами приключилась.
Рестораны и кабаре были забиты людьми, и многие места были зарезервированы для делегатов, которые приехали из других республик Советского Союза и из-за границы, поэтому мы совсем никуда не могли попасть. Между прочим, в тот вечер вообще было трудно поужинать. Город был просто забит народом, люди медленно гуляли по улицам, останавливаясь на площадях, чтобы послушать музыку, а потом плелись дальше. Они смотрели, снова шли и опять глазели. Деревенские жители ходили, широко раскрыв глаза. Некоторые из них никогда раньше не бывали в городе, а такого украшенного огнями города никто не видел вообще. На площадях танцевали, но немного. Большинство людей бродили и смотрели и опять брели, чтобы посмотреть на что-то другое. В музеях было столько народу, что туда невозможно было войти. В театрах ― столпотворение. Не было ни единого здания, где не висело бы хоть одно огромное изображение Сталина, а вторым по размеру был портрет Молотова. Еще были большие портреты президентов разных республик и Героев Советского Союза, но те размером поменьше.
