Ирина Волчок - Домработница царя Давида
Евгений Михайлович при её приближении торопливо выскреб со дна тарелки остатки, вылизал ложку и легко поднялся.
— Сейчас вернусь, — предупредил он тоном учителя, который собирается выйти из класса и даёт понять ученикам: чтобы в его отсутствие безобразий в классе не было! — Аня, без меня не уходите, я буквально через пять минут… Чтобы до моего возвращения никто не расходился!
И торопливо пошёл со двора — в проезд между домами, совсем не в ту сторону, где за углом стояла его машина.
— За ментами побежал, — хладнокровно предположил Лёня-Лёня, провожая Евгения Михайловича недоброжелательным взглядом. — Поел, попил, поговорил, — теперь можно и за ментами. Гражданский долг, а как же.
Лев Борисович тревожно шевельнулся и вопросительно уставился на Аню.
— Леонид, почему вы всегда думаете о людях самое плохое? Я давно знаю Евгения Михайловича, он на такое не способен… — Аня подумала, что вообще-то не знает, на что способен Евгений Михайлович, и на всякий случай добавила: — И почему мы должны бояться милиции? Разве мы делаем что-то противозаконное? Обедаем на природе, вот и всё… Даже без спиртных напитков.
— Это да, — с сожалением согласился Лёня-Лёня. — Без бухла совсем не тот кайф… Ладно, хоть сегодня жратву принесла. Когда теперь придёшь?
— Сюда вряд ли смогу придти. Но если вы сможете сами приходить в другое место… — Аня вынула из кармана заранее приготовленный листочек с адресом и нарисованной схемой подступов к дому за кованой оградой и протянула его Льву Борисовичу. — Прямо завтра приходите, примерно в это же время. И Николаю скажите, куда теперь надо приходить. А почему его сегодня нет? И вот этот, новенький, тоже почему-то ушёл…
— Ты насчёт артиста не парься, он дачи нанялся сторожить, так что с голодухи не сдохнет, — с откровенной завистью сказал Лёня-Лёня. — А Коля больше не придёт. Закатали Колю. Ещё вчера.
— Как закатали? — не поняла Аня. — Посадили, что ли? В эту, как её… в крытку? И кто такой артист?
— Артист — это который ушёл. Кликуха у него такая — Артист. Сам, небось, придумал… — Лёня-Лёня неприязненной усмехнулся, помолчал и с той же усмешкой равнодушно добавил: — А Колю не посадили. Колю положили. Мусором засыпали, трактором сверху поездили… Так что теперь Коля не придёт, не до того ему…
Лев Борисович толкнул Лёню-Лёню в бок, и тот замолчал.
— Как это — трактором? — с трудом сказала Аня. — Как это — мусором? Так ведь не бывает…
Однажды она вычитывала кровавый боевик начинающего местного автора, где очень подробно было написано и про мусор, и про трактор… Очень подробно и очень противно. Читая, она думала: зачем это пишут? Ведь так не бывает! Очень обрадовалась, когда тот боевик всё-таки отказались издавать.
— Аннушка, ты это… ну, что ж теперь… — Лев Борисович смотрел на неё виноватыми глазами. — Коля умер, да. Так ведь все там будем…
— А нечего было в чужой бизнес лезть, — наставительно заметил Лёня-Лёня. — Металл — это дело опасное, это тебе не бутылки собирать… Хотя нынче и за бутылки пришибут, если на чужую территорию сунешься. А за проволоку или ещё там чего — это уж наверняка. Свалка давно вся между своими поделена, там братва серьёзная, там шутить не любят. Его ж когда ещё предупреждали, чтоб не лез! Вот и докрысятничался.
Лев Борисович опять толкнул Лёню-Лёню в бок, и тот опять замолчал.
— Мне пора идти, — сказала Аня. — У меня ещё очень много работы… А где моя сумка?
— Так твой мужик забрал! — Лёня-Лёня покрутил головой и насмешливо хмыкнул. — Весь такой, прям такой-растакой… Из отдельной тарелки ел, ага. Интеллигент. А сумку — того. У тебя там чего было-то?
— Не болтай, — сердито сказал Лев Борисович. — Аннушка, не слушай его, он сегодня не опохмелялся — вот и ноет, как чирей. А мужик твой… то есть знакомый твой — вон он, назад идёт. И сумка при нём.
Аня оглянулась — через двор к ним спешил Евгений Михайлович. И её сумку нёс, только не пустую, а чем-то туго набитую. Подошёл, сдвинул в сторонку пустые банки и коробки на газете и стал выкладывать из сумки новые банки и коробки — полные. Аня смотрела с удивлением. Ну, хлеб, сыр, колбаса — это ладно, это всё-таки еда. Творог, молоко — тоже какая-никакая еда, хотя она никогда не приносила бомжам молочное — ведь не дети. А вот принести сок, конфеты, пакет сухих сливок и минеральную воду — этого ей даже в голову не приходило. Даже для неё это было баловство и лакомство, без которого вполне можно обойтись. А уж бомжи-то и подавно обойтись могут. Напрасно потраченные деньги.
— Считай, сжёг бабки, — вслух подтвердил её мысли Лёня-Лёня, с брезгливой миной вертя в руках пакет молока. — Лучше бы так отдал, я бы хоть подлечился маленько…
— Это не для тебя, это для Льва Борисовича. — Евгений Михайлович отобрал у Лёни-Лёни молоко и сунул ему в руки пакет томатного сока. — Вот это — для тебя, лечись давай. Лев Борисович, а вы пейте молоко, вам это обязательно нужно, и творог тоже для вас, и сыр. Вам бы почаще молочное нужно есть… Ну, пока вот эти сухие сливки будете разводить в воде. Конфеты обязательно ешьте, обязательно, они с витаминами. И вот эти таблеточки держите. Три раза в день, не забывайте, пожалуйста. И вот эту карточку возьмите, завтра позвоните обязательно. Не потеряете? Вот и хорошо… Аня, нам, наверное, уже пора?
Он отдал ей пустую сумку, прихватил за локоть и повёл со двора — почти так же вёл её недавно сердитый Олежек. Но Олежек сердился из-за чужой машины. А этому-то из-за чего сердиться? Ведь не из-за чужих бомжей, в самом-то деле? Аня даже уже хотела спросить у Евгения Михайловича о причине его такого нервного поведения, но передумала. Что там спрашивать, и так всё ясно. Если уж у него вызывала недоумение её дружба с Алиной, так теперь, после встречи с бомжами, он имеет полное право считать её ненормальной. Почти все считают, так чем он хуже? Тем более, что психиатр…
Она молча села в машину, молча кивнула на его вопрос, возвращаются ли они к тому дому, и потом всё время молчала, слушая его молчание. Машина остановилась возле ажурных кованых ворот, и только тогда Евгений Михайлович заговорил:
— Аня, вы, наверное, считаете моё поведение странным… Я и сам не ожидал… В общем, такое дело… У нас когда-то дед пропал. Давно, я тогда ещё ребёнком был. Он однажды просто вышел из дома — и не вернулся. Бабушка и мама страшно переживали, много лет пытались найти. Так и не нашли. Этот Лев Борисович очень похож на моего деда, просто одно лицо, и голос похож, и даже то, что спина болит. Я деда прекрасно помню. Вы не думайте, я понимаю, что это не он, уже двадцать лет прошло, а деду тогда было шестьдесят пять, Льву Борисовичу сейчас, наверное, столько же, так что я их не путаю, вы не думайте. Но вот увидел — и прямо как оглушило. Я его к нам хочу положить, в нейропатологию, посмотреть, что там у него с позвоночником. Вы меня понимаете?
