Эрик Шевийар - Краба видная туманность
Мы оставляли его у себя, закрывшимся, уединившимся в своем летнем доме, покрывающим его стены доисторическими фресками; теперь он их закончил. Все эти долгие труды по обучению, по открытию самого себя и окружающего мира, своих в нем, при посредничестве художественной деятельности, возможностей, наконец завершены. Мы находим Краба в его крохотном садике, впредь зрелого и умудренного мужа, он установил мольберт перед домом и пишет его, куст голубых гортензий, круглое солнце.
* * *Краб не любит расставлять книги своей библиотеки у себя в библиотеке. У Краба книги можно найти где угодно — кроме полок его библиотеки. У Краба вы выдвигаете ящик, а там книга. Едва зайдя к нему, поскальзываетесь на книге. Книгами наполнена ванна: еще одна — и они хлынут через край, нетрудно представить себе ущерб. Бывает и так, что Краб забывает выключить печь, просто катастрофа, или убавить огонь под кастрюлей — и в том, и в другом случае книга, почитай, пропала. Когда Крабу достает смелости, он устраивает всем книгам большую чистку, но такое случается не часто, и по углам в каждой комнате громоздятся груды грязных, неприглядных книг. По всей вероятности, от лени Краб предпочитает скорее купить новую книгу, нежели отбелить вчерашнюю, так что вам не удастся два дня подряд застать его с одной и той же — зачастую он меняет книги по несколько раз на день, чистое кокетство — или довольно пошлая и крикливая манера кичиться своими богатствами.
* * *Его сосед сверху обладает немалым весом. Краб, очевидно, попал под самого толстого, самого тяжелого, и тот, так сказать, никогда не отлучается, днями напролет тяготеет над Крабом, изнуренным Крабом, которого все сильнее и сильнее донимают боли в поясничных и шейных позвонках, которому так хотелось бы на худой конец иметь возможность время от времени передохнуть, слегка прилечь, но его сосед снизу не сидит на месте, ибо Краб, очевидно, попал на нервного, возбудимого, и тот тоже никогда не выходит, не обращая внимания на вес Краба у себя на плечах, лишает его свободы в движениях и вынуждает беспрестанно переходить из комнаты в комнату. Но что тут удивительного? Поселившись в одном из тех современных домов, что обходятся без полов и потолков, где жильцы ютятся друг на друге, подобный Крабу неудачник, конечно же, обречен вклиниться между несносными соседями.
Звук его шагов напоминает шум моря. Это не может не тревожить, тем паче, что он не умеет плавать, да и соседи беспокоятся. Напрасно Краб осторожничает и поднимается по лестнице на цыпочках, поднимающийся вместе с ним мощный гул воды и ветра будит всех вокруг. Иногда от чрезмерного старания он промахивается мимо ступеньки и падает навзничь; тогда становится слышно, как грохочет океан, разбиваются о рифы волны. Большой переполох во всем доме. Раскаты бури вызывают самую настоящую панику. Назавтра кое-кто из соседей утверждает, что на них обрушились потоки воды, залили потолок и затопили гостиную. Чтобы избежать связанных с возможной тяжбой осложнений, а также из боязни скандала, Краб оплачивает им ремонт. Этим пользуются. Вскоре он уже оплачивает любой ущерб, причиненный жителям квартала из-за неисправности водопровода. И на этом никто не собирается останавливаться. Когда поток в половодье подмывает берега и дороги, опрокидывает деревья и автомашины, подождав, пока он вернется в свое русло, в причиненном вреде обвиняют Краба — всегда находятся подкупленные свидетели, которые подтверждают, что именно тут он и проходил, а если от них требуют доказательств, заявляют, что вне всяких сомнений узнали неподражаемый звук его шагов, невнятный гул океана, оттененный пронзительными криками чаек; хватая тем самым в своей лжи через край, они себя выдают: крики чаек! а почему тогда не сирены пароходов или переговоры китов? Но, чтобы избежать связанных с возможной тяжбой осложнений, а также из боязни скандала, Краб предпочитает платить.
* * *Если Крабу придется покинуть необитаемый остров, что он захватит с собой?
Иногда он разглядывает свою библиотеку и ничего в ней для себя не находит, все эти книги гласят единственно о его скуке: одна длинная, нескончаемая фраза, что начинается вверху слева, чтобы закончиться справа внизу, и в ней речь идет исключительно о его скуке, раздвижная фраза, не прощающая ему ни одной детали, дотошное описание его скуки — бесконечно бесцветное рассуждение, цель которого — подвести итог его скуки, энциклопедия в тысячу томов, единственная статья которой посвящена его скуке, — сумма всей его скуки. И Краб испытывает искушение раскроить себе череп о стену.
— Но к черту все эти книги, хватит читать, пора жить! — восклицает Краб и скидывает груды томов с полок своей библиотеки, швыряет их на землю, с остервенением топчет. Затем, чтобы не откладывать в долгий ящик и вести себя сообразно принятому решению, усаживается за стол и начинает писать.
* * *Прежде всего нужно выбрать место, оно должно быть одновременно доступным и защищенным, достаточно близким к источникам снабжения, но и неприметным, и Краб обследует окрестности, колеблется между двумя-тремя возможными площадками, сравнивает их достоинства, отказывается от всех трех, ищет снова и снова, в конце концов делает свой выбор и тут же приступает к сбору необходимых материалов, внимание, дерево годится отнюдь не всякое, часто Крабу приходится преодолевать большие расстояния, чтобы отыскать подходящую ветвь, гибкую и прочную, все еще покрытую свежей корой, по которой будут скатываться капли дождя. К тому же от дерева требуется несколько, притом по сути своей разнородных, свойств: твердое послужит остовом, который обеспечит прочность и устойчивость целого, тогда как более мягкое, гладкое, легкое в обработке предпочтительнее для меблировки, то есть для внутреннего благоустройства — выровнять основание, закруглить углы. Легкая как бумага стружка пойдет на заделку щелей — теплоизоляция является одной из главных забот Краба, — на руку уюту и мягкость подстилки, которая, впрочем, не вполне удовлетворяет Краба, поскольку он отправляется на поиски ткани для подушек и занавесок, снова внимание, что попало здесь не годится, шерсть и хлопок, но не синтетика, самые тонкие, самые мягкие волокна темных тонов — как из стремления к элегантности, так и для того, чтобы не привлекать внимания, — от подобной скромности, к которой мы в нем не привыкли, в данном случае зависит само выживание. Разбросанность материалов вкупе со слабостью конституции Краба — он не способен приподнять тяжелую ношу, и к тому же плохо приспособлен к схватыванию и переносу — вынуждает его растрачивать силы в беспрестанном хождении туда-сюда. Завершить строительство стоит ему бесчисленных мук. Теперь он может отдохнуть.
Но хватило всего одного порыва ветра. И вот сломанное гнездо Краба лежит у подножия дуба. Из него, чудесным образом уцелев, на траву выкатились три маленьких розовых яйца. Ласке на пасху.
________________Краб признаёт свою вину. И делает это с высоко поднятой головой. Да, он хладнокровно убил молодого незнакомца, который читал книгу рядом с ним на скамейке. Он поступил так без колебаний и без угрызений совести, проникнув в будущее этого несчастного. Ни к чему предсказания по звездам или картам, все это вздор, достаточно не мешать памяти уйти по ту сторону текущего момента, чтобы узнать будущее до тех пор, пока она не ослабеет.
Насколько все отчетливо — кажется, что эти события разворачивались прямо перед ним: Краб, сидя на своей скамейке, оказался очевидцем государственного переворота, который через семь лет должен был привести этого молодого человека к власти, положив начало полувековой кровавой диктатуре, — ибо сей тиран не остановится, пока не подомнет под свой сапог всю страну, разместив на границах своих близких и друзей, а в каждой семье — полицейского в штатском, топя в крови малейшие намеки на неповиновение: бессильный Краб был свидетелем расправ без суда и следствия, восьмикратно преумноженных после того, как архитекторам был отдан приказ строить отныне только восьмиугольные здания, дабы предоставить жандармам больше стен, к которым можно поставить жертв; он видел рабочих, прикованных к машинам, специально задуманным, чтобы отрезать им пальцы — которыми тиран по ночам затыкает себе уши, — и как хлеба колосятся над трупами крестьян, и сведенных в полк детей, вырванных восьмимесячными из утроб своих матерей, а в начале был наш великий Кормчий, геометрия, сведенная к линиям его руки и чертам асимметричного лица, география, подчиненная гангренозной экспансии его империи, поэзия, заглушенная бряцанием рифм единственной эпопеи, в которой каждый его шаг, начиная с самого первого, прославлялся с невольной иронией в неправильных, то слишком длинных, то слишком коротких стихотворных строках, сборник его максим, ставший единственным доступным философским трудом, мысль, загнанная в головы, осужденная, цензурированная, пользующаяся подчас типографской опечаткой, чтобы несмотря ни на что пробиться между двумя чеканными слогами, в ложбине какой-то фразы в этой стерильной книжечке, быстро в таком случае выявляемой и изгоняемой из следующего издания, доверяемого на сей раз другому печатнику, поскольку предыдущий не пережил позора своей публичной казни.
