Герберт Розендорфер - Великие перемены
И так вплоть до того, что рождается тысячекратно усложненный прибор, который почти что (?) — правда, до этого они еще не дошли — самостоятельно думает. И что самое удивительное: все Особые Ящики во всем мире (даже в современном Срединном царстве) соединены друг с другом. Целая сеть сложнейших, но невидимых нитей связывает Особые Ящики через сушу и море, и все они могут всё. Даже петь, если тебе захочется.
Но самое прекрасное из всего этого я увидел в Гоу-тел, где, конечно, ничего не происходит без участия Особого Ящика. Я восхитился пестрыми рыбками, плавающими в его серо-серебряном окошечке и спросил о них; но, к сожалению, эти рыбки не несут никакого смысла. Они служат лишь охранниками ширмы. (Что это? никакой ширмы здесь не было. Не спрашивай меня, в чем тут дело.)
Но, как уже было сказано, это еще вопрос, следует ли приходить от всего этого в восторг? После некоторого размышления должен признать, что эта мощная невидимая сеть превратилась в какой-то сверхчеловеческий всемирный мозг. (Тут, правда, как и во всем — чем сложнее, тем уязвимее. Некоторое время назад, как рассказал мне господин Ши-ми, в результате не то случайных, не то злонамеренных действий в мир Системы Особых Ящиков проникло чужеродное тело. И вся Система, а с ней и без сомнения весь большеносый мир были на волосок от гибели. В самый последний момент несчастье удалось предотвратить. Я так и вижу, как чрезвычайно опытный специалист по Особым Ящикам засовывает свои острые пальцы в нужное место, извлекает оттуда паразита, бросает его на землю и раздавливает ногой.)
Напрашивается ли вывод, что Особоящиковедение следует почитать? Но, как мне представляется, тут дело обстоит так же, как и со всеми остальными облегчителями жизни у большеносых: сами по себе они хороши, но служат большеносым главным образом для того, чтобы заниматься бесчинствами, потому что это очень просто.
Все это, конечно, мне уже давно бросилось в глаза, но я об этом раньше не писал, хотя это и чрезвычайно важно, только потому, что долго сомневался, в состоянии ли я объяснить тебе, пребывающем в нашем родном времени, самые для нас чужеродные и непонятные вещи, встречающиеся здесь на каждом шагу, а также и потому, что до сих пор не было никакого толчка для подобных описаний. Теперь он появился, что привело меня и Лолана в некий город, расположенный вблизи от Вечного Л'има, и это путешествие было гораздо приятнее, чем путешествие в Бо-цзен.
Я снова сижу в Му-сен. Добрый Ло-лан опять храпит. Пока было светло, я побродил вокруг и рассмотрел картины. Этот Му-сен невероятно большой, с необозримым количеством картин. Опять на них всяческие катастрофы и бесчисленные изображения популярной здесь Ма И-я с толстым ребенком. А также несметное количество неодетых дам, иногда приятных на вид, хотя у многих из них большие ноги. Но встречались и очаровательные произведения. Особое впечатление на меня произвел один мастер, который явно не имеет ничего общего с изображением катастроф. Его имя произнести и передать нашим письмом совершенно невозможно.[63] Одна из его картин демонстрирует в высшей степени привлекательную, само собой разумеется совершенно голую даму, старательно прикрывающую своими длинными волосами свой садик наслаждения и парящую в раковине над морем. Предположительно это аллегория? Но чего? Я бы увидел здесь аллегорию непреходящей силы прекрасного и призыв к людям согласиться с этим. Но кто знает, что видят на этой картине большеносые.
Люди тут говорят на совершенно другом языке большеносых, совсем не похожем на их язык по ту сторону Великих гор или в Империи Ю-Э-Сэй. Но До-лана это нисколько не затрудняет. Он владеет несколькими отдельными словами из этого языка, и я тоже кое-что уже усвоил. «А кроме того, — говорит Ло-лан, — запах есть запах, он везде одинаков. Тут с нами ничего не случится».
Между тем стемнело. Однако я продолжаю писать, потому что это место в Му-сен освещает стоящий на улице фонарь, и здесь светло, почти как днем.
Итак, на третий день, когда Му-сен в Бо-цзен снова открылся («незачем тратить мозги на такую чушь», — сказал Ло-лан, и мы уже больше не прятались, а дерзко прошли наружу мимо открывшего дверь смотрителя), мы направились в Большой зал для передвижных железных труб, но что за ужас: ни одна из них никуда не ехала. Здесь, в этой стране есть что-то вроде групповой игры, правила которой я не совсем понял. Она состоит в том, что, например, сначала пекари, а потом, к примеру, возчики а потом портные, а потом денежные слуги и т. д. заявляют остальному населению: «Сегодня у нас нет охоты работать». После чего возникает огромная неразбериха (что, правда, не особенно бросается в глаза среди всеобщей неразберихи, и так царящей в этой стране); в течение одного дня ругают пекарей, врачей или всяких прочих, кто объявил этот день «днем нежелания работать», на следующий день все позабыто, и теперь могут не работать могущественные водители железных труб.
Что и случилось в тот самый день.
Железные трубы печально лежали перед Большим залом дворца, а их начальники лишь пожимали плечами и говорили: «Возможно, завтра».
Мы вышли на улицу перед Большим залом. Пошел дождь. Не скрываю, что я был настроен весьма нелюбезно: «И что же дальше, Ло-лан? В Му-сен мы вернуться не можем, потому что не стали там тратить мозги…»
— Успокойся, — сказал Ло-лан и понюхал воздух вокруг себя. — Что там на другой стороне? — спросил он чуть позже.
— Красная повозка Ма-шин.
— Это я и сам чую. А какой у нее номер?
(Ты должен знать, что повозки Ма-шин, как всё и каждый у большеносых, имеют различающие их номера. На железке в виде доски, на которой приведен номер повозки Ма-шин, среди всего прочего можно узнать, из какого она города и из какой страны родом.)
Я перешел на другую сторону и рассмотрел повозку, потом вернулся к Ло-лану и сказал: «Из Минхэня».
— Так я и думал, — сказал Ло-лан.
Случилось так, что в этот момент владелец повозки Ма-шин, молодой, стройный человек высокого роста вышел из Большого зала и обратил внимание на меня.
— Что-то случилось? — спросил он.
Я хотел было запинаясь пробормотать какое-нибудь объяснение, но Ло-лан встал впереди меня и сладчайшим голосом просюсюкал:
Куда едет всемогущий господин?
— Я вовсе не всемогущий, — ответил господин, — а еду я в Фи-лен.[64]
— Очень кстати, просто великолепно, — сказал Ло-лан. — Может быть, у вас есть случайно два свободных места?
Дружелюбный господин — а он был, не лгу, чуть ли не вдвое выше меня — засмеялся и сказал: «Садитесь». Я должен был сесть впереди, рядом с господином Я-коп (как его звали, я узнал позже), Ло-лан свернулся клубком на заднем сиденье и заснул еще до того, как повозка Ма-шин стронулась с места.
Господин Я-коп бесстрашно направил свою послушную повозку Ма-шин по чудесным широким каменным улицам на юг, сначала через завешенные облаками горы, потом, когда эти мрачные скалистые стены отступили назад и даже погода стала дружелюбнее, через просторные позднеосенние поля, мимо сверкающих городов, через многочисленные широкие реки, и преодолев большие, но теперь уже не столь угрюмые горы, добрался, наконец, в солнечную погоду до великолепного, окаймленного кипарисами города Фи-лен, по прозвищу «цветущий», чрезвычайно древнего и знаменитого. По дороге мы иногда останавливались. Тогда Ло-лан просыпался в надежде, поскольку он нюхал и во сне, что господин Я-коп пригласит нас в закусочную. Все остальное время Ло-лан крепко спал, а я беседовал с молодым господином Я-коп.
Чтобы избежать неприятных для себя расспросов, я уже наловчился при подобных или аналогичных обстоятельствах сам задавать многочисленные вопросы, и поскольку, как я давно заметил, все большеносые охотнее говорят, чем слушают, таким образом можно было уберечься от ненужных вопросов в свой адрес. Здесь я тоже сразу же подумал об этом и начал расспрашивать.
Я выяснил, что господин Я-коп является выдержавшим государственный экзамен знатоком в области науки Особых Ящиков и что он направляется на — без сомнения — блестящее собрание творцов Особых Ящиков, которое состоится как раз в городе Фи-лен, где эти выдержавшие государственный экзамен знатоки обменяются своим опытом и выдумают новые сложности. Я спрашивал и спрашивал, и господин Я-коп, который без сомнения заслуживает титула мудреца, отвечал мне охотно и пространно, и все, что я написал выше — а также и то, что я привожу сейчас, сидя в Большом зале из мрамора прекрасного Гоу-тел в центре Фи-лен — относительно искусства Особых Ящиков, рассказал и объяснил мне господин Я-коп-цзы.
Когда господин Я-коп-цзы протискивал свою повозку Ma-шин через хотя и прекрасные, однако узкие и чрезвычайно людные переулки города, чтобы найти стойло для Ma-шин и свой Гоу-тел, он спросил, куда мы собираемся дальше.
