Наталья Арбузова - Продолжение следует
Ну, обвенчались. Ирина под венцом скрипела зубами – отец Александр в тот день на диво был терпелив. Все хохлушки хвостаты, и все венчаются в церкви. Одно сплошное поганство, но раз уж так повелось… Игорь на свадьбе был дружкой, Галя юлила с ним рядом. Тоже та еще бабочка, а венчалась, поди. Какая жена из ведьмы? а вот мы ужо поглядим. Может, оно и неплохо, по нонешним временам.
Всё течет, всё меняется. Совсем недавно, на гребне дружбы, стоили дом – еще пахнет смолой. Сейчас Леонид и Павел, господни плотнички, делают деньги для двенадцати ведьм и их нечистого настоятеля. Алеше три года, он капельку старше дома. Соне полгода, Света ее тетешкает, вытеснив няньку-узбечку. Пашке десять, стреляет по воробьям из рогатки – такой озорник! ( Не говори «озорник», - сказала мне бабка на Вологодчине, - Озорник когда десять душ загубил. Скажи: эко говно какое.) А воробьи не души? этак можно по ошибке ангела подстрелить. Летят над нами июньские первые дни на незакатное солнце, к северным птичьим базарам. Степановна развела такое хозяйство! Щиплется гусь (ой, зарежут), завязываются кабачки. Галя, задрав юбчонку, прореживает морковь. Отец Александр составляет настойки на травах. Серега с Фарухом рубят баньку под носом у Карпа, на самой меже. Карп молчит, не ворчит. Может, сам мечтает попариться. Стал почти наш, только слаб. Иван Николаич слег. Над ним зловеще бдят Регана и Гонерилья. Не подпускают отца Александра, а надо бы. Вместо него Виктория с Ольгой колдуют в соседней комнате, лишая последней воли, последнего разума, из-за паршивой квартиры. Игорь занят по горло: кого-то там постреляли. Фарухов «племянник» усердно метет дворы. Новый техник-смотритель, прожженный мужик, сам укатил на дачу. У него, небось, дача получше нашей, и вообще ему по барабану, кто за кого метет. Не те що мете, а те що вiє. Борис с Ириной в Олеговом магазине. Олег с Эвелиной едут сюда, уже позвонили. Держи, община, хвост пистолетом – Олег везет выручку. В самом деле, не матом же баню крыть.
Ирина в торговом зале продает Татьяну Устинову какой-то дамочке. Борис на складе, тут же за стеной, разбирает поступивший товар. Окон в подсобке нет, лампочка светит тускло. Но – сияет, незнамо откуда. Должно быть, от книг. Я люблю их! люблю! Уж не буду, уж не буду я посуду обижать, буду, буду я посуду и любить, и уважать. Гладит глянцевые переплеты, похожие на конфетные коробки. Вспоминает сладость и горечь, первый шок, когда прочел. Продавать – само собой, да не оскудеет казна Степановны. Борис не горазд какой любитель бани, но раз Семья хочет… Только бы повидать Иван Николаича. По щучьему веленью, по моему хотенью звонит мобильник. Неинтересная затасканная мелодия. Борис бы поставил получше – лень матушка прежде нас родилась. Звонит Эвелина. Борис, мы уже доехали. Сегодня в квартире профессора с шести до восьми никого не будет, кроме него самого. Ключ от нового замка под ковриком. Ничего не спрашивай. Иди прямо сейчас. Конец связи. Ну, Евлампия. Ведовство осталось при ней. Каленым железом не выжжешь.
И вот Борис едет в заклятом дырявом троллейбусе. Дырка разрослась, разржавела за эти годы. Бабочка-шоколадница легко влетела в нее, села ему на плечо, сложив невесомые крылья. Борис сидит не шевелится, чтоб ее не спугнуть.
В квартире Осмоловых тихо, пыльно. Пять ведьм – трое наших плюс Регана и Гонерилья – не могут, блин, обиходить одного старика. Иван Николаич дремлет, глаза открыты. Узнал Бориса, силится что-то сказать. Показывает глазами на книжную полку. Капитан… нет, капитал. Борис берет пустой переплет – он изнутри заклеен бумагой с серпом и молотом. Раньше таких обоев не было. Профессор делает знак глазами. Борис срывает бумагу – там, внутри, завещанье. И-ди-те… и-ди-те. Борис обнимает со слезами Иван Николаича – и бежит. Бежит, покуда никто не отнял.
Господи, от такой ерунды как квартира зависят стихи! Они прорвались из отнюдь не горластой груди Бориса, и нет с ними сладу. Распечатлелся источник, и хлынуло. Оказалось – нужны гарантии. Нужно, чтоб у тебя была крыша над головой. Крыша, из-под которой тебя никто не погонит. Даже Ирина, если ей придет в голову. Иван Николаич, неужто это было прощанье? Я вас люблю независимо от квартиры. Я вас люблю… но больше меня к вам не подпустят. Не доведется отцу Александру вас отпевать. Будут лишь многие склоки с нашим вселеньем в квартиру. Ладно, Борис, не скули. Старик еще жив.
Человек яко трава, и жизнь его яко цвет сельный цветет и отцветет. Больше никто из нас Иван Николаича в живых не видел. Отпевали пышно, в Даниловом монастыре. Заслон стоял – наших никого не пустили. Отца Александра, может, и пустили бы, да он в то время служил обедню. Похоронили на Новодевичьем, Борис с отцом Александром могилку навещают. Уж и памятник стоит – патриархия отгрохала. Квартиру мы получили через полгода после смерти сердешного, пустую и ободранную. Книги распроданы дочерьми, но не все. Тайный шкаф профессора набит доверху, в два ряда. Кто успел проделать для старика эту работу сразу после того, как хватил его первый удар – бог весть. Вернее всего, Ирина с Эвелиной вкупе, однако не сознаются. Как-то схитрили, как-то проникли. Эвелину Регана с Гонерильей не знали в лицо, а наших трех родимых ведьм – Викторию с подругами – к одру еще не призвали. Во всяком случае, один белый халат у Зины пропал. Не иначе, Эвелина увела, она как раз забегала. В общем, спасибо скажите Ирине с Эвелиной. Борис – счастливый обладатель уникальной библиотеки. Одиннадцатилетний Пашка сидит разглядывает гравюры в тайных томах черной и белой магии, в то время как его здравомыслящий отец извлекает пули из накачанных ментовских мышц. У Бориса с Ириною живет еще Семен, безответный и незаметный. Зина вышла замуж за ровесника-алкоголика, которого старается никому не показывать. Степановна живет нами, нашими заботами. Лицо ее светлеет и светлеет, будто светится изнутри.
Тусовка теперь в квартире Иван Николаича. И попросторней, и подалей от ведьминского пентхауза. Новости: Регана и Гонерилья учатся ведовству у Олеси. Вечно торчат у Вики. Их новорусские мужья, напротив, днюют-ночуют в пентхаузе. Ярослав предоставил в их распоряженье свой гарем – они финансируют обе его враждебные друг другу газеты. И смех и грех. Что-то много, блин, развелось сатанинского их отродья. Сплошной нескончаемый шабаш. Чур нас, чур. Пасха в лесу белеет березами, звон в облаках, голубь на крыше как дух святой раскрылетился. Соня ходит вразвалочку под окном и говорит: мама Лина. Бессовестный Пашка учит проказам четырехлетнего Лешу.
Время идет – неправильное, ни к чему не привязанное. Не получается так, как мне хотелось: не оставляют Фаруху с Серегой каморку. Сказали - вы стары. А что сильны – не сказали. Приехали без семей старшие сыновья Фаруха, они и работают. Бедный-несчастный народ, метущий наши дворы. Фарух улетел к младшему сыну в Таджикистан. Так ничего и не выслужил за семь лет. Кто теперь будет со счастливым лицом слушать «Полтаву» и «Медного всадника»? С Серегою расписалась Степановна и поселила его у себя на законных правах. Живут в однокомнатной квартире Степановны – Света, она сама и Серега. И кто их там разберет. Кажется, Света опять уступила Степановне, безоговорочно признавая ее превосходство. Ютится на кухне, моет посуду – сознает свое окаянство. Ан нет. Последняя новость: отец Александр взял Свету вести хозяйство. Их тоже не разберешь. Во всяком случае, жениться вдовый священник не может. Ступает тихая осень, листья сгребают в мешки. Сыновья Фаруха живут по-своему, с нами не знаются. С Серегина севера летят лебеди в нашу Анапу и там зимуют, занявши оба залива. Борису скоро исполнится шестьдесят шесть. Долго он жить не будет – не та порода. Скрипит, изводит Ирину. Нет, всё не так. Ирина нытье превращает в шутку, подкачивает Бориса мягким своим ведовством. Женитесь на ведьмах, не бойтесь. Не так уж и плохо, блин.
Серега со Степановной идут рука об руку к троллейбусной остановке. Суровый ноябрь – от него никому не поздоровится. А тут еще ни к селу ни к городу гроза. В студеном океане неба, зашторенного тучами, катается гром. Сверкнуло. Матушка царица небесная! Хлынул холодный дождь – проливной, точно летом – до навеса дойти не успели. Сереге ничего не подеется, а Степановну он укрыл прорезиненным плащом, которому сто лет в обед. У Сереги заботливость в характере. Есть ли у него дети? Никогда не упоминал, но должны быть. Кому-нибудь его сила передалась, да и красота тоже. Хорош, отрицать бесполезно. Надо бы лучше, да некуда. Пил, пил, а всё не пропил ни красоты, ни силы. Подошел троллейбус – в ржавую пробоину так и хлещет. Сели где посуше. По стеклам течет, внутрь просочилось. Темно, как в душе грешного негра. Но вкруг лица Степановны ореол света, будто свечку зажгли в бумажном фонаре. Наверное, есть какое-то состоянье, близкое к святости. Не совсем, но около. Едут в осмоловскую квартиру на тусовку. Так все и говорят: осмоловская. Никто не скажет – Борисова. Какой из Бориса хозяин. Настоящая хозяйка Ирина, а Семен приживал. Был и остался. Серега шепчет басом: Степановна, а Степановна! тебе небось из дырки дует. И ладит укрыть жену мокрым плащом. Степановна отбивается, смотрит наверх – о чудо! Дырка сама собой затягивается, еще и краской замазывается на ее глазах. Шесть лет хранилась память о дерзком обращенье Бориса в высшую инстанцию. Прошло, миновало, можно забыть.
