Геннадий Прашкевич - Русская мечта
– Ну да. Председатель так и говорит: ты Олька, шлепни! И показывает, куда шлепнуть.
– Сколько вы получаете?
– Ой, уж получаю! – некрасиво отмахнулась баба. Лицо у нее было расплывшееся, в морщинках, но все же не старое. Обыкновенное неопределенное усталое лицо. – Весь оклад у меня – шестьсот семьдесят. Обхохочешься.
Слушая Ермолову, Семин чуть отклонился назад.
Он увидел, как в солнечном луче нежно заалело ухо Марии. Гладко причесанные волосы закрывали ее шею. Почему-то в горящей гостинице красивые волосы Марии не бросались в глаза, Семин запомнил только весело торчащие в стороны голые груди. Не очень там весело было в дыму, но груди торчали весело. И там Мария его не стеснялась. Это теперь, почувствовав его взгляд, Мария слегка повела плечом – легким, не в пример тяжелому рыхлому плечу Ермоловой. Опустив руку, Семин как бы случайно коснулся стройной ноги, покрытой черным, почти прозрачным чулком. Ни Ермолова, ни следак не могли видеть руку Семина, но дрогни Мария, отведи она ногу, и движение Семина не осталось бы незамеченным.
Мария ногу не отвела.
Уши ее заалели, но ногу она не отвела.
– Вы уверены, что печать никогда не попадала в чужие руки?
– Да я же говорю. Иногда внучка. Но на глазах.
– Распишитесь под своими ответами.
– А что это?
– Это листы допроса, – объяснил следак. Он знал свое дело, баба выглядела растерянной. Иногда она поглядывала на Марию и Семина, но их каменные лица нравились ей еще меньше. – Распишитесь в том, что ваши ответы записаны правильно. Так положено по закону.
Семин осторожно провел рукой по щиколотке Марии.
Не хотела она шума или думала о нем гораздо хуже, чем ему приходило в голову, но ногу не отодвинула. До Семина дошло: и не отодвинет.
– А если я не буду подписывать? – поджала сырые губы Ермолова.
– Вы же хотите домой, – сухо напомнил Звонков и положил перед Ермоловой новый документ. – «Анкета зарегистрированного лица». Вот видите, это номер счета, а это данные. Духнов Александр Викторович. Гражданство, прописка. Указана форма выплаты доходов – наличные. И подпись этого Духнова. В виде крестика. Неграмотный, что ли? Или руки тряслись?
Ермолова обеспокоилась.
– А чего я тут одна? Я же не знаю, как правильно отвечать.
– Правильно это – как было, – еще суше объяснил Звонков. – Иначе домой попадете не скоро.
– А что? Катер отменили?
– Да нет. Вы преступление совершили, – напомнил Звонков.
– Как это? – не поняла баба.
– А вот смотрите. Я растолкую. Это «Передаточное распоряжение». Номер счета зарегистрированного лица, передающего ценные бумаги – тот же Духнов Александр Викторович. И опять крестик вместо подписи. Вы заверяли?
– Я.
– И печать вы шлепали?
– Я. Председатель меня просил.
– Ну, вот. Он просил, а отвечать вам. Понимаете состав совершенного преступления?
– Да вы чего? Какое преступление? Я только подписи заверяла. Что председатель мне скажет, я то и сделаю.
– Скажет? Или прикажет?
– А чего приказывать? Он все равно ходит ко мне.
– Сожительствуете?
– Живем.
– Тогда давайте уточним… – Следак закурил и глубоко затянулся. Дело, видимо, казалось ему простым. – Приходил к вам некий человек. Приносил выписку или доверенность. Ссылался на председателя и вы шлепали печать, заверяли подпись. Так? А уже потом председатель прятал заверенные бумаги в сейф. Правильно?
– Ну да.
– Много людей перебывало в поселковом совете?
– Господь с вами! – Ермолова испуганно перекрестилась. – Не пугайте меня.
– Давайте конкретно, – следак вынул из папки лист бумаги. – Вот, к примеру, Колесников Иван Ермолаевич. Уступает право владения. Так и написано. Это ведь вы заверяли подпись?
– Я.
– И печать вы шлепали?
– Я.
– И это к вам приходил в поселковый совет гражданин Колесников Иван Ермолаевич?
– Да ну, вы скажете! Покойник-то! Зачем ему?
– Тут сказано, акционер.
– Для вас, может, акционер, а для меня покойник, – испуганно возразила Ермолова. – Утонул Иван прошлым летом. Бревна ловил в реке, и утонул. Похоронили в Благушино. Председатель так и сказал: мол, царствие небесное Колесникову Ивану Ермолаевичу, запойный был человек. А документ я точно заверила. Но на другое имя. Председатель мне так объяснил, что польза от этого всем будет. И выдал сорок рублей. Наличными.
– Хорошо, – следак поставил галочку в списке, лежащем перед ним. – Теперь вот Клавдия Иванова. Доверенность сама подписала?
– Ага, жди! – фыркнула Ермолова. То ли хотела засмеяться, то ли заплакать. – Правую почку у Клавдии напрочь вынули. Еще в прошлом году.
– То есть не приходила она в совет?
– Да и не могла. В Томске лежала.
– А подпись?
– Меня председатель попросил.
Звонков не смотрел в сторону Семина и Марии.
Наверное, казался себе человеком, расщелкивающим тайны, как орехи.
И Семин опять незаметно погладил ногу Марии. На этот раз она точно (Семин почувствовал) хотела отдернуть ногу, но в последний момент испугалась. Никакого чуда, разочарованно подумал Семин. Опять никакого чуда. Вот сидит перед следаком простая баба и страшно боится показаться идиоткой, а вот сидит рядом сложная баба и тоже боится показаться идиоткой.
Он вздохнул. Если кого-то жалел, то Кузнецова.
Пацан растет у него – как растение. Не злой, совсем бесполезный. Все деньги Кузнецова уходят на сиделок. Ну, не все, конечно, но большие, большие деньги уходят. Сам пацан не осознает, конечно, что он растение, но Славка… Сам однажды спросил: «Знаешь, почему я еще жив?» – «Из-за Бориски?» – И Кузнецов странно покачал головой: «Не дает Бог смерти».
И не уточнил – кому.
– Да не приходил ко мне никто! – вдруг беспомощно рассердилась Ермолова. – Приди если кто из тех, про которых вы говорите, все село бы умом тронулось. Ведь это мертвяки! Почти сплошь мертвяки. Может, кто и жив, так те еще хуже. Я говорила председателю: чего, мол, заверять подписи мертвяков? Даже нехорошо как-то. А он мне говорил: ты, Олька, дура. Ты смотри у меня. Дело казенное.
– Заверенные бумаги куда шли?
– Их председатель забирал.
– В город вез?
– И такое бывало.
– А как еще? – уточнил Звонков.
– К нему иногда гости приезжали.
– Из Энска?
– Ага.
– А из Томска?
– И оттуда приезжали.
– Помните, кто?
– Ну, разные приезжали. Но чаще всех такой красивый. Весь из себя. А сын у него больной. Как выпьет, так жалуется.
Семин насторожился.
Ермолова несомненно говорила о Кузнецове.
Не играй по крупному, если не веришь в выигрыш – вот закон.
Кузнецов об этом не хотел помнить. Инстинкт выживания никогда не был в нем силен. А без инстинкта выживания в России не встанешь на ноги, не спасут ни ум, ни деньги.
– …мертвякам все едино, – лепетала Ермолова. – А детям да женам жить нужно…
– «Лицами, скупавшими акции, – вслух прочел следак, – являлись представители консорциума КАСЕ…» Правильно? «А конкретно – гражданин Кузнецов…» Правильно я записал?
– Его фамилия! – обрадовалась Ермолова.
– «…В соответствии с пунктом 19 Инструкции… гражданка Ермолова О. Н. обязана была отказать в совершении нотариальных действий… В связи с тем, что данное действие подлежит совершению должностным лицом другого органа госвласти или нотариусом… Но не сделала этого в силу давления на нее председателя поселкового совета гр. Устюгова, с которым состояла в интимной связи… Гражданка Ермолова полностью подтверждает то, что ее действия квалифицируются как совершение должностным лицом действий, выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов акционеров ОАО «Бассейн»… Ст. 286 УК РФ «Превышение должностных полномочий…»
– А ниже это чего?
– А это как бы рекомендация, – сухо объяснил Звонков. – «На основании изложенного и в соответствии со статьей 108 УПК РСФСР прошу рассмотреть вопрос о возможности возбуждения уголовного дела по факту изложенных в заявлении обстоятельств…»
– Это меня-то под суд? На старости лет?
Звонков понимающе улыбнулся:
– Хотите поторговаться?
– А можно? – Ермолова рукой вытерла набежавшие на глаза слезы.
– К тому я и клоню…
5
Катер ушел, увозя счастливую гражданку Ермолову.
Смеркалось. В окне Марии светился огонь, но ужинать она не спустилась. Девчонки унесли ей еду наверх. Потом свет в окне Марии погас.
Они ни словом не перекинулись после того допроса.
Мария явно избегала Семина. Это, впрочем, было понятно.
Упал в постель, но сон не шел. Набросив халат на плечи, вышел на террасу.
Увидел: свет горит только в самом дальнем окне – в комнатке директора базы. Уныло поскрипывала ночная птица. Ночь. Тихо. Ступени, ведущие в комнату Марии в трех шагах. Ни одна ступенька под ногой не скрипнула. Впрочем, он знал, что дверь все равно окажется запертой. И ощутил холодок, когда под его рукой она медленно отошла.
