Марк Харитонов - Ловец облаков
— Уважаемые пассажиры, прошу вашего внимания! — отвлек его от чтения голос. — Международная лотерея «Седьмое небо», уникальные выигрыши, поразительные возможности!
Этот разносчик уже проходил по вагону в другую сторону, Бабич видел его со спины, слова тогда заглушались стуком колес. Теперь, значит, возвращался обратно. В ношеных джинсах, рубашка навыпуск прикрывала обрюзглый животик. Лицо под белой бейсбольной шапочкой то ли распаренное, то ли красное от свежего загара. Цвета малинового варенья, определил про себя Бабич. Кому он опять предлагает — второй раз в том же вагоне, да еще пустом? Билеты перед собой держал, как карточный веер.
— Каждый выигрыш — необыкновенное приключение, вы себе даже не представляете, всего за тридцать рублей. Проверить можно прямо на месте…
Он еще говорил, но голос уже угасал, наконец смолк. Прошел еще немного между сиденьями, оглядываясь. У противоположного окна дремал небритый мужичок, свесив на грудь голову, слюна стекала с отвисшей губы. Бабич снова уткнул взгляд в книгу. Разносчик поравнялся с ним, помедлив, сел напротив. Отер шапочкой пот с лица, с открывшейся лысины, с седого загривка. То, что издали казалось загаром, на самом деле было краснотой густых жилок. Узор молодежной, не по возрасту, рубашки был составлен из газетных текстов и невнятных фотографических пятен. Бабич, не поднимая головы, исподлобья глянул на крупные заголовки. Язык был ему незнаком, понятны оказались только два слова: sex и catastrophe.
— Вы не знаете, какой это язык? — уловил его взгляд лотерейщик. — Я спрашивал, никто не знает. Про что это, интересно?
Бабич молча пожал плечами, перевернул страницу. Похоже, эта женщина встретилась сыщику не так уж случайно, в ее поведении было что то подозрительное.
— Раньше, конечно, меня самого бы спросили: что у вас тут написано, откуда у вас такая? — продолжал тот, как будто ему ответили. — Не рубашка, я имею в виду, пресса. Да? Теперь свобода слова, читай без цензуры. Понимаешь, не понимаешь — неважно. Достаточно, если разбираешь вот это, — он наклонил подбородок к груди, показал пальцем, — и вот это, да?
Бабич хмыкнул, давая понять, что ему мешают, перевернул страницу назад. Какую это записку вспомнил вдруг сыщик? Пропустил что то… Ладно, пока можно обойтись, не стоит искать.
— Про секс — это понятно, про катастрофы тоже, — лысый был, видимо, из породы разговорчивых, которым собеседник не обязателен. — Газете надо же завлекать читателя. Настоящих катастроф уже, кажется, не хватает, так все время предсказывают какую-нибудь небывалую. Каждый год то одну, то другую, вы не заметили? Землетрясение не сегодня завтра, комету вдруг обнаруживают, правда, пока не близко. Выбор большой, не соскучишься. А для чего? Я вам скажу, для чего: чтобы осознавали, как нам постоянно везет. Мы существуем, да? Пока еще существуем. А могли бы не существовать, мало ли что? Всего не предугадать. Это только думают, что все рассчитано наперед. Нет, живем, значит, надо пользоваться удачей. В этом же интерес. Вы не хотите один билетик? — он полез рукой под рубашку, она прикрывала, оказывается, сумку на животе, снова развернул свой веер. — Всего тридцать рублей. Проверка на месте.
А, вот он как повернул, усмехнулся про себя Бабич. Не забывает свое дело. Билеты были необычно крупные, размером с почтовую карточку. Какое-то новое мошенничество.
— Я в лотерею не играю, — сказал он вслух сухо, не поднимая взгляда от книги.
— Э, вы только думаете, что действительно не играете, — ничуть не смутился тот. Веер он свернул, но в сумку пока не возвращал. — Так многим кажется. А жизнь, если хотите знать, не бывает без лотереи, я пришел к такой мысли. Родился человек в Москве или в какой ни будь дыре, из которой до конца дней не выбраться — уже разный выигрыш. Вы скажете, почему не выбраться? Это я не могу ответить. Почему я не могу выбраться в Америку? А родился бы там, занимался бы, может, другим делом, не этим. В газете писали, какой то человек там наловчился выдувать мыльные пузыри необыкновенных размеров, разъезжает по всему свету, зарабатывает большие деньги. На мыльных пузырях, это же только подумать! Которые скоро лопаются. А другие почему то должны вкалывать в шахте. И это еще хорошо, если в шахте. Недавно показывали, что где то шахту закрыли, там шахтеры ничего не зарабатывают, так они в какие-то норы залезают ползком, стучат кайлом, как в старое время, представляете? Набирают этот уголь ведерками, кто-то у них покупает, они рады. Надо заработать на хлеб, их можно понять. Почему никуда не переберутся — это другой вопрос. Почему кто-то живет среди снега, где вечная мерзлота, есть же места теплей? Или то же самое нация. Нас же не спрашивают: какую ты хочешь выбрать? Кому-то, может, хотелось бы другую. Нет, кому какая выпала. Разве это не лотерея? Или вы хотите мне возразить?
— Это называется судьба, — не сумел промолчать Бабич.
— Судьба? Можно сказать и так… Я вам мешаю читать, да? Вижу, вам не терпится узнать, чем там кончится. — Он, наклонясь, заглянул снизу на обложку. — А, — проговорил понимающе, — вы уже, наверно, дочитали до этой женщины.
— А вы что, читали? — неприятно удивился Бабич.
— Читал, не читал, — махнул тот неопределенно рукой. — На обложке она есть, с пистолетом в руке. Не хочу портить вам удовольствие, дочитаете. Хотя скорей всего будете разочарованы.
— Это почему? — спросил Бабич. Забыл, в самом деле, эту картинку на обложке, до сих пор с ней ничего не было связано. Та самая женщина — с пистолетом? Или другая? Дал бы этот прилипчивый болтун сосредоточиться на чтении.
— Редко бывает иначе. Детектив хорош, пока его читаешь, чего то еще можно ждать. Достаточно, чтобы зацепила загадка, одна тянет другую, надо скорей получить ответ. А когда тебе его дают, вспоминаешь с начала, как все было, если, конечно, еще не забыл подробности — одна с другой почему-то не соединяется. Так быть не могло, все вместе было склеено слюнями, и объяснение тоже. Но свой интерес успел получить, это уже кое-что… Вы говорите, судьба, — он оживился, что-то вдруг вспомнив. — Вот, между прочим, я вам расскажу. На стадионе в Москве давно когда-то разыгрывались лотереи с разными выигрышами, чтобы привлечь зрителей. Может, вы по возрасту еще застали, нет? У моего знакомого отец однажды пошел на футбол, так вот, его месту — вы это должны оценить, не ему, а его месту — досталось, представьте себе, пианино. Не Бехштейн, конечно, и не Стэнвэй, даже не какой-нибудь «Красный Октябрь» — бракованное изделие не знаю какой мебельной фабрики, такое задаром было не жалко отдать, понятно. Зато рекламную акцию устроили, как уже тогда умели, с оркестром. Можно представить, как этот папаша ошалел, когда его провезли на грузовике вместе с пианино по беговой дорожке, доставили инструмент на квартиру. Ну, вы уже понимаете, разве можно было упустить бесплатный подарок? Хотя бесплатно это только называется, пришлось пригласить настройщика, потом педагога. Я его знал, это был такой немец Владимир Адольфович, он почему-то любил рассказывать, как ходил наниматься в оркестр Большого театра, к самому Голованову, и тот ему сказал: вы не музыкант, а сапожник. Почему он это рассказывал с гордостью? Сам Голованов! Неважно. Мальчика потом заставили ходить в музыкальную школу. Он мне говорил, что свой инструмент тогда ненавидел и вообще музыку. Но для родителей это была, может, неосуществленная мечта детства. Пианино пришлось все равно выбросить, покупать другое, немногим, я думаю, лучше. А что делать? И вот теперь он всю жизнь зарабатывает музыкой. Да еще как зарабатывает, в таком ресторане, куда я войти не могу. Это, как вы считаете, лотерея или судьба? Если оказалось, что музыка — его призвание? Может, выигрыши вообще не так случайны, как мы думаем, а?
Он достал из кармана несвежий платок, звучно высморкался, некоторое время приводил нос в порядок.
Бабич качнул головой, снова скосил взгляд на книгу. Пролистнул страницу, потом другую… «Алина держала пистолет двумя руками, на лице ее была презрительная улыбка». Надо же, на этом вдруг и открылось. Значит, действительно она? Этот лысый знал или просто догадывался? Замолк бы сейчас хоть ненадолго, подумал Бабич, видит же, что я не откликаюсь.
— Это детективы должны обещать логику, — лотерейщик, словно угадав его мысль, вернулся все таки к разговору, — в жизни бывает по-другому, я вам сейчас расскажу еще интересней. Знакомый врач работал на скорой помощи, его вызвали к какой-то старухе. Сердце или, может, что то еще, подробности не имеют значения. Он был хороший специалист, все сделал на уровне, вытащил, как говорится, старуху с того света. Но у нее оказался сын из каких-то новых бизнесменов или из новых бандитов. Ну, вы читаете детектив, вам не надо объяснять, что это бывает одно и то же. Он этого доктора увез вместе с матерью к себе на виллу и уже не отпустил. Машину отпустил, а его оставил, чтобы за мамашей присматривал. Почему-то в него поверил. Эти люди, вы же знаете, бывают сентиментальны. Возразить было нельзя, и, если подумать, зачем? Семьи у доктора не было, а что пришлось уволиться со службы, так эти и все будущие потери, я думаю, компенсировались, нам даже не представить, как. Он эту старуху так и проводил до конца, а потом при сыне остался уже как его личный врач. За границу с ним вместе уехал, насмотрелся такой жизни, можно вообразить. Назад, я думаю, уже сам не хотел. Тем более что от него уже и не зависело.
