Вера Чайковская - Мания встречи (сборник)
Художник бросил хмурый взгляд на незваного гостя. В Америке у него жила бывшая жена с двумя дочерьми. Он к ним частенько наведывался. И кое-чем в этой стране восхищался. Злобный тон соседа ему не понравился. Он немного помедлил и протянул руку.
– Давайте познакомимся. Как полагается в России. Сол.
– Сол? – переспросил сосед, позабыв назваться. – Это на американский лад?
– Это на русско-еврейский лад, – съязвил художник.
– Ага, – неожиданно широко улыбнувшись, закивал головой сосед. – Я, знаете ли, тоже… частично. Бабушка со стороны отца, говорят, была… Но родители это всячески от меня скрывали. Узнал совершенно случайно. Не приняли на физфак университета, вот и узнал. Давно это было, сейчас, говорят, принимают. Да все поразъехались. А тогда – как обухом по голове.
– И где же учились? – без особого интереса спросил художник. Он был занят предстоящей выставкой и недоумевал, зачем ввалился сосед.
– Учился… Как думаете, где? Ну конечно, в самом заштатном – стали и сплавов. Туда брали. Вот когда я понял, что бьют не по паспорту…
– Поздно.
– Что поздно?
– Поздно поняли. Мне еще в детском саду многое стало ясно. Когда воспитательница стала называть меня Сашулечкой. Не Соломончиком же звать. Это она показывала свое хорошее отношение…
Художник осекся и опять хмуро поглядел на гостя. Времени у него было в обрез. Он хотел успеть продумать экспозицию. Вот-вот должна была вернуться с прогулки новая жена с новым сыном.
– Ну и?.. – спросил он с нетерпением в голосе, ожидая, что сосед попросит стремянку или лампочку – что-нибудь из бытового обихода.
– Вы удивитесь… я пришел… мне стало любопытно, что вы – художник. В наши дни, когда только деньги… Случайно узнал, мне на улице на вас показали. Она давно за вами следит… То есть сестра, но это не важно. Мне бы, знаете, только не смейтесь, мне бы очень хотелось что-нибудь у вас купить.
Художник поглядел на гостя еще более хмуро.
– Не выйдет.
– Почему? Не продаете?
– Отчего же не продать? Но я дорогой художник. Любая картинка – несколько тысяч долларов. Вы не потянете.
Он холодно-язвительным взглядом окинул тщедушную фигуру гостя, его взволнованное лицо с мелкими незначительными чертами, его обвисшие домашние брюки. Не удосужился даже переодеться. Сам художник любил мятые, заляпанные краской брюки, но на то он и был художником. Гость явственно поежился, внутренняя тонкость у него была – он реагировал на интонацию и взгляд.
– Вам не кажется, что мы как-то неправильно начали этот разговор? Сразу о деньгах. То есть это, конечно, очень по-современному. Но речь все же не о мебели, не о холодильнике новой марки.
– Поглядеть хотите? – торопливо спросил художник. – Но мне, к несчастью, сейчас совершенно некогда. Выставка на носу. (И зачем он стал оправдываться?) Нужно что-то новое написать. Я ведь не актуальщик, там и писать не надо. Тяп-ляп и что-то сочинили – техническое, компьютерно-экранное, зловеще-патологическое. А я по-прежнему рукой и кистью работаю. Архаист, так сказать. А они все сплошь новаторы…
Гость, видимо, не слушал этих оправданий и, думая о своем, проворно повернул одну из стоящих у стены картин лицом к себе.
– Ага, портрет. Я и хотел портрет. Только почему пол-лица? Это ведь женщина? Какой странный ракурс. Не польстили, это точно. Волосы дыбом. Все расплывается. Краски какие-то блеклые. Вот только губы чуть краснеют. Постойте, постойте, я ее, кажется, знаю!
– Кого? – насторожился художник. – Кого вы знаете? Это писалось по воображению. И кстати, эту работу я вообще не продаю!
– Нет, я ее точно знаю! – не слушая, продолжал гость. – Нужно же так совпасть. Я бы… ну да, я бы купил у вас этот портрет.
– Не продаю, – монотонно повторил художник. – Да хоть бы и продавал, у вас денег на него не хватит! Тысяч пятьдесят долларов, слабо?
– Все же оценили? – с неожиданной злостью сказал гость. – Нет у меня таких денег, это вы правильно догадались. Даже и за пять тысяч долларов не знаю, смог бы купить. Если бы уж очень захотел. Одолжил бы, напрягся, квартиру отдал банку…
– Вам что, делать нечего? – потерял терпение художник. – Зачем вам вообще картина? Это же сейчас бизнес. Люди деньги вкладывают. Как в недвижимость. Покупают, почти не глядя. По несколько работ за раз. Главное – имя. А оно у меня, слава Господу, есть. Вам-то зачем?
В эту минуту в квартиру стремительно влетел семилетний сын художника, ушастый, с разбойничьей физиономией, а следом за ним устало вошла худая женщина с бледным недовольным лицом, сухая и плоская, как модель современных подиумов.
Гость попятился к двери.
– Простите, не буду мешать. Но повторю еще раз – эту женщину я знаю. У вас получилось что-то интригующее и магическое. Впрочем, не берусь судить. Но мне по душе.
Сын художника цепко ухватил гостя за потертые мятые брюки и изо всех сил стал тянуть к двери.
– Уходи, уходи, дядька! Уходи, пока цел!
– Андрей, иди помой руки. Сейчас будем обедать, – резким голосом сказала женщина. На выходку сына она не обратила никакого внимания.
– А вас-то как зовут? – встрепенулся художник.
– Что вам мое имя? Я вам лучше назову ее. Хотите? Все равно назову – Лилия Михайловна. Ведь угадал?
– Не придумывайте, – возмутился художник. – Писалось по воображению!
– Да ведь она наша с вами соседка, – с каким-то странным торжеством в глазах сказал гость.
– Кто соседка? – спросила жена с истерикой в голосе. – Андрей, ты меня слышал? Немедленно, слышишь, немедленно…
Андрей, стоя у входной вешалки, нахлобучивал лежащие наверху пыльные шляпы и кепки на голову соседа. Тот смущенно увертывался, подняв над головой руки, точно сдаваясь.
– Надеюсь, еще увидимся, – торопливо проговорил гость и почти побежал к двери, испуганно оглядываясь на Андрея. Видимо, он ожидал, что тот стрельнет ему в спину из рогатки или еще что-нибудь вытворит. Но обошлось.
Художник гостя не проводил и не ответил на его слова о встрече. Он ее не жаждал. Как все же странно. Неужели в этом женском портрете, который он действительно писал по воображению, скрыто нечто тайное, нечто такое, что говорит о его смутных душевных привязанностях и пристрастиях? Неужели даже посторонние люди могут угадать в его живописи то, что он сам скрывает от себя?
Глава 2
Соседка жила этажом ниже. Ее звали Лиля. Ее отчество он впервые услышал от зашедшего незваного гостя. Странно, но ее присутствие в доме Сол все время ощущал. И когда ее не было на месте – куда-то уезжала, уходила за покупками или по делам, – он это тоже все время чувствовал. Какая-то таинственная связь… (Вот они, магические нотки, увиденные соседом!)
Он ее встретил впервые много лет назад. Он еще не был вновь женат, и его будущая жена только еще замаячила на горизонте – робкая приезжая из российской глубинки, живущая в переполненном общежитии от третьеразрядного учебного заведения, что-то вроде «кулинарного техникума» в том жалком значении, которое придала ему миниатюра в исполнении Геннадия Хазанова. Это теперь он ее устроил в Союз дизайнеров и делает совместные с ней выставки, причем она претендует на первенство и удивляется, что в рецензиях пишут только о нем…
Да, так ведь он хотел вспомнить не о жене (нынешней). Поразительно, что мысли о ней приносят такую волну негатива и злобы. А тогда была тихая забитая девчонка, которую он навещал в общежитии. Из этого ничего серьезного не следовало. Просто он ей покровительствовал, помогал в житейских невзгодах, урывками воровато лаская, из чего тоже ничего не следовало. Она сшила ему осенний плащ. У него, как всегда, не было приличной одежды. И не из-за отсутствия денег, а по небрежности и нелюбви хождения по магазинам. И новая одежда на нем тотчас же приобретала вид старой – он ее заляпывал краской, рвал, сразу же протирал на локтях и коленях. Но плащик сидел довольно ловко – его это умилило. Он впервые зашел к соседке в этом новеньком, сшитом будущей женой (но тогда он об этом не догадывался) светлом плаще. На его вкус, чересчур светлом. Он любил темные, сероватые тона, а этот был цвета сливок. Ему нужно было от всех жильцов подъезда получить разрешение на то, что он будет перестраивать чердак под квартиру и мастерскую. Вот он и позвонил в дверь этажом ниже, не зная, кто ему откроет и откроет ли вообще.
Открыла девушка. Вид, во всяком случае, был девический, хотя, вероятно, она и была замужем. Потом он узнал, что не только была, но уже успела развестись, жила со старой больной теткой, сестрой матери.
Он выглядел да и вел себя в то время крайне нагло. Этакий хлыщ в кепочке и модном светлом плаще, плотный, с красивой гладкой физиономией и выпуклыми дерзкими глазами. Лысина уже намечалась, но была почти незаметна.
