Джойс Оутс - Ангел света
Бедняжка Ханна. Мягкая, терпеливая, нудная Ханна.
«Презираю «добрых» людей», — нацарапала Кирстен в своем дневнике.
(Какая это, в общем, оказалась злая шутка — душевная щедрость Мори Хэллека. Его ровный характер, добрая натура, нежелание верить в чью-либо злокозненность — даже своих попустителей-коллег. Мори Хэллек, который хотел получить все призы просто за то, что он был «добреньким».)
Кирстен так и не позвонила Оуэну, не объяснила своего поступка. Она раздумала ехать в Эксетер. Может, вместо этого послать телеграмму? «Черная тина густа, как навоз. Трудно дышать. Я жду. С любовью и поцелуями. М. Дж. X.». "
А потом ее осенило — зачем же посылать телеграмму, зачем объявлять о своих планах? Зачем предупреждать противников?
— Прошу тебя, Кирстен, поговори со мной, — молила ее Ханна. — Скажи мне, что не так. Может, я что-то не то сказала…
А Кирстен, напевая, прищелкивая пальцами, танцует по комнате с сигаретой во рту. Хватает одну необходимую ей вещь, другую. Куртку из овчины, сапоги. Из телячьей кожи. Фирма «Бонуит». Дорогие, но Изабелла сочла, что они того стоят — такие тонкие, такие красивые, не менее красивые, чем ее собственные. (У нее «сердце заныло», когда она увидела, какие они стали — в солевых потеках, исцарапанные, совершенно испорченные. Кирстен же считала, что это прошлогодние сапоги и, значит, черт с ними.) Она бежала из своей комнаты, старалась не общаться с другими девочками, по возможности не заходила в столовую. Завтрак не представлял проблемы: она всегда пропускала завтрак. Обедать она могла в столовой на Главной улице, где подавали на редкость хорошо приготовленный соус «чили» и она могла накрошить себе в миску четыре-пять соленых крекеров. (Иногда она вступала в разговоры с людьми, жившими в городке. Часто это были школьники-старшеклассники. Из Объединенной начальной и средней Эйрской школы. Время от времени попадались и мальчики постарше. Парень из Уайт-Плейнса, который продавал Кирстен опиум по куда более сходной цене, чем та, что она платила раньше в Балтиморе.)
— Кирстен, что случилось? Прошу тебя… что случилось?
— Кирстен, ты что, больна?
— Ты разучилась говорить?
— О, ради всего святого, да посмотри же на меня!
И однажды:
— Я не буду больше вместо тебя подходить к телефону, не буду больше говорить с твоей матерью, с меня хватит! Будь ты проклята!
— Пошла ты! — протянула Кирстен.
С грохотом захлопывает дверь комнаты. Топоча, спускается по лестнице в своих сапогах на высоком каблуке.
Через заснеженное поле для игры в мяч, по тропинке для бега вдоль реки. С непокрытой головой.
Без перчаток. «Тогда как быть? Как их поймать? Они не пара обезьян, не волк с волчицей. Таких улик в моем запасе нет». Она знала, кто убийцы, но у нее не было доказательств. У нее не было доказательств. Неловкие объятия разрыдавшегося Оуэна две-три недели спустя подтверждают ее догадки, но доказательств-то по-прежнему нет.
Однажды она проснулась ночью от удушья: ей приснилось, что она задыхается от тины, и тут ее вдруг осенило — Энтони Ди Пьеро.
Ди Пьеро. Эта свинья. Он. Уж он-то, конечно, знает.
АНАТОМИЧЕСКИЕ ШТУДИИ
Однажды в июне 1977 года, среди недели, солнечным днем, Кирстен взяла такси и отправилась в Лисью Стаю — жилой массив, где в ту пору жил Энтони Ди Пьеро. Жена управляющего, гречанка с оливковой кожей, робко, нерешительно говорившая по-английски, полола, стоя на коленях, клумбу с цинниями и львиным зевом, когда появилась Кирстен. Кирстен сразу объявила:
— Мистер Ди Пьеро захлопнул дверь своей квартиры, а ключ остался внутри, так что он вынужден воспользоваться вашим ключом, чтобы войти.
Женщина, прищурившись, смотрела на Кирстен, улыбалась, явно не очень понимая, чего от нее хотят.
— Мы вынуждены просить у вас ключ. Мы ждем, — сказала Кирстен. В своем белом теннисном костюме она, должно быть, выглядела решительной и уверенной в себе богатой девчонкой, возможно, старше своих лет. Ей было всего четырнадцать, но она уже переросла мать.
Кирстен прочистила горло и громко произнесла:
— Мистер Ди Пьеро… вы ведь знаете его, верно?.. Квартира 11-Е?.. Он спешит… у него нет времени… он захлопнул дверь, а ключ остался внутри, и к нему должны прийти друзья… нам нужен ключ… ясно?.. Ключ.
Женщина поднялась на ноги, отряхнула грязь с колен. Она все улыбалась и что-то говорила про своего мужа, как бы извиняясь, но Кирстен не понимала ее — у нее не хватало терпения выслушивать иностранцев, — и потому она оборвала женщину:
— Мистер Ди Пьеро ждет. Ему нужен ключ. Он оставил свой ключ внутри. Вы меня понимаете? Мы спешим… нам нужен ключ. Квартира 11-Е. Мистер Ди Пьеро.
Голос Кирстен звучал ясно, и звонко, и непререкаемо. Казалось, она ничуть не волнуется — так спокойно она держалась.
— Ключ. Понятно?
Тут жена управляющего сдалась и выдала Кирстен ключ. Жилой массив Лисья Стая, квартира 11-Е; медный ключ, прикрепленный к пластиковому овалу.
— Спасибо, — коротко бросила Кирстен, словно дала женщине на чай.
Ни разу не оглянувшись, она направилась к квартире Ди Пьеро, которая находилась в дальнем конце двора, за поблескивавшим бирюзой бассейном.
Престижный кооперативный комплекс — Лисья Стая. С севера к нему примыкает парк с малыми водопадами. Это в получасе езды от Рёккен-плейс, в сорока пяти минутах от самого Белого дома. Ди Пьеро переселился сюда всего год тому назад, и Кирстен дважды бывала в его квартире, вместе с матерью. Она, однако, подозревала, что мать была в этой квартире больше чем два раза.
В Лисьей Стае не разрешалось жить детям. И никаким животным. По территории живописными купами росли голубые ели; были тут и садики в японском стиле — нагромождения больших камней, голышей и гравия. Возле огромного бассейна, на терракотовом испанском кафеле, загорали красивые женщины — их загорелые тела блестели от масла, глаза были закрыты. Кирстен постаралась не разглядывать их. Она терпеть этого не могла — когда чужие разглядывают ее. Но женщины и внимания на нее не обратили. Их налитые тела были безупречны, как у статуй, в них было что-то глубоко волнующее. Бедра, ягодицы, блестящие от масла ноги, наманикюренные ногти, животы, вздымающиеся груди… Они были без возраста. Некоторые даже красивее Изабеллы Хэллек — или так показалось Кирстен при мимолетном взгляде. Но ведь они были и моложе.
Интересно, подумала Кирстен, знаком ли Ди Пьеро с какой-нибудь из них? Он ведь знаком со столькими женщинами.
(«Ты имеешь в виду Тони? — случайно услышала однажды Кирстен, когда Изабелла говорила по телефону. — Но он же ничего не может тут поделать. Он ведь не Ник. Я хочу сказать, он просто ничего не может поделать — такое у него обаяние».)
Кирпич и штукатурка. Стекла в свинцовых рамах. Затейливый и почти подлинный «колониальный» стиль. Зеленые, яблочного цвета, двери с изящными черными молоточками. Все очень мило, очень дорого. У Ди Пьеро был еще летний дом в Нантакете и вилла близ Грасса — ни того, ни другого Кирстен, конечно, ни разу не видела.
В своем белом теннисном костюме, с распущенными по спине волосами, Кирстен вприпрыжку поднялась по ступенькам к квартире 11-Е и вставила ключ в замок. Она не стала ни звонить, ни стучать, не посмотрела через плечо, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за ней. (Гречанка? Которая-нибудь из женщин, лежащих у бассейна?) Она открыла дверь и не спеша вошла в квартиру, затем тотчас захлопнула дверь и заперла на задвижку. Вот. Теперь она в безопасности.
Сердце у нее отчаянно колотилось, но она не считала, что это от испуга. Она редко пугалась — они с Оуэном достаточно обсуждали эту тему. («Я что, ненормальная? Что-то со мной неладно? Вместо того чтоб испугаться, я начинаю хохотать», — сказала Кирстен. А Оуэн сказал: «О, ты вполне нормальная — для нашего времени и нашей страны».) В такси у нее мелькнула мысль, что в квартире может быть уборщица; и хотя это рабочий день и Ди Пьеро должен находиться в центре города в банке, он ведь можег быть и дома. (Во всяком случае, на Рёккен, 18, его не было. Изабелла уехала на весь день: намечался ежегодный благотворительный бал в пользу больных кистозным фиброзом, а Изабелла была в устроительном комитете; за ней заехала жена заместителя госсекретаря, новая, но уже очень близкая знакомая, и повезла ее в клуб «Метрополитен» на завтрак и одновременно заседание комитета.) Ди Пьеро часто ездил по делам банка, например в Токио и Гонконг, и, готовясь к одной из таких блицпоездок, вполне мог находиться сейчас у себя и укладывать веши…
— Это Кирстен, — весело объявила она на всякий случай. — Эй! Хэлло! Тони! Кто-нибудь есть дома?
Никто ей не ответил. Она кожей ощутила тишину квартиры — запах терпкий и одновременно печальный, — но долгое время боялась довериться своему ощущению.
