Александр Кабаков - Маршрутка
Короче, так и доложили. В общих чертах.
Горе и несчастья, искушения и соблазны стерегут человека на пути его. Только праведникам дано пройти назначенное и достигнуть блаженства. Дорога мудрого — исполнение заветов Творца, удел храброго — твердость в деяниях. Прочие же все погибнут, и Царь Тьмы будет смеяться над участью неверных.
А что касается Печко Ивана Устиновича, то он не знал сомнений.
Родился будущий маршал и дважды герой в селе Нижнее Брюханово (в те времена оно числилось Подмосковьем, впоследствии же стало подверженным элитной застройке районом города и в этом качестве всем нам известно) в семье колхозника-бедняка. В шестнадцать лет ушел Иван на фронт, однако, учитывая внезапно обострившееся накануне отправки плоскостопие ног, командование направило его не в действующую армию, а рядовым гужевых войск в трофейную команду. В рядах этой команды дошел Ваня до Берлина, где, прямо в логове зверя, проявил находчивость и смекалку, столь свойственные русскому солдату вообще.
Дело было на окраине фашистской столицы. Трофейная команда, где служил ездовой Печко, на плечах наступающего 1-го Украинского (по другим сведениям — 2-го Белорусского) фронта ворвалась в помещение гитлеровской ювелирной лавки «Шмидт унд зоне». В лавке отряд не встретил серьезного сопротивления, поскольку старый Шмидт уже лежал на пороге с дыркой во лбу, оставленной передовыми частями армии-освободительницы, а его зоне, то есть сыновья Генрих и Вальтер как раз в это время, но в совершенно другом месте удачно сдавались капралу американской пехоты Сэмюелу Дж. Зульцбергеру. Капрал сидел на капоте полугрузового автомобиля «додж» рядом с креплением пулемета, пил, болтая ногами, консервированный помидорный сок из жестянки и, улыбаясь — отчего сияние его недавно проверенных полковым дантистом зубов сливалось с сиянием его круглого сливово-шоколадного лица — во весь рот, смотрел, как перепуганные наци складывают в аккуратную пирамиду свои мэшинганы. Сэм собирался дождаться окончания этой обязательной процедуры, сфотографироваться на фоне пленных и захваченного оружия, а затем дать крепким ботинком этим обосравшимся мальчишкам по их паршивым задницам и отправить по домам. Никакого приказа относительно сдавшихся у него не было, а возиться с ними ради собственного удовольствия он не собирался — на взятых с боями территориях его всегда больше интересовали девчонки, чем мальчишки. Впредь мы капрала Зульцбергера вспоминать никогда не будем, так что это все о нем.
А команда, где служил будущий маршал, приступила к выполнению своей боевой задачи, то есть начала осматривать помещение в поисках трофейного имущества. Осмотр, увы, ничего не дал: имущества никакого не было, поскольку золотые часы, колечки и тонкие цепочки с медальонами в виде сердечек, открывающихся для хранения маленьких фотографий и любимых волос, уже находились в карманах галифе и вещмешках-сидорах неудержимо наступающего 2-го Белорусского (или 1-го Украинского) фронта. Однополчане бойца Печко собрались было оставить стратегически несущественный объект, однако Иван в последнюю минуту задержался, обратив внимание на рассыпанные по всему полу мелкие стекляшки, на которых оскальзывались подошвами сапог его боевые друзья. Он наклонился, чтобы присмотреться, и тут счастливая солдатская звезда взошла над ним, точнее, сверкнула ему прямо в глаз голубым стекляшечным огнем. Многие другие, во всех отношениях вполне исправные воины не придали бы значения такой ерунде, а плюнули бы на фашистское стекло да и пошли бы к победе дальше. А Ваня не плюнул, напротив, принялся собирать стекляшки, которые тем временем пускали ему то в левый, то в правый глаз синие лучи, и ссыпать в пустой — Печко никогда не курил и впоследствии — кисет, подаренный незнакомой труженицей тыла по переписке…
Одним словом, за эту свою сообразительность рядовой Иван Печко был представлен к награде и вскоре получил ее — медаль «За взятие Берлина», без уточнения, что именно в Берлине он взял. И конец войны он встретил уже командиром взвода в звании старшины, совершенно на какое-то время позабыв о десяткедругом стекляшек, не поместившихся в кисет да так и завалявшихся в нагрудных карманах линялой от солдатского пота гимнастерки.
Много чего было потом в жизни заслуженного фронтовика. Училище, рота, академия, полк, еще одна академия, дивизия, округ, другой округ… И везде офицер Печко И.У. проявлял себя идейно выдержанным, политически зрелым, морально устойчивым, настойчиво овладевавшим знаниями, постоянно повышавшим свой культурный уровень, инициативным, исполнительным, скромным, выдержанным, отзывчивым и чутким. Обо всем не расскажешь, опишем только, как он получил еще две из своих неисчислимых наград — первую и вторую геройские Золотые Звезды.
История первой началась во время известной агрессии американского империализма против Кореи. Тогда, напомним, воины Народно-Освободительной Армии Китая добровольно сражались с марионеточными войсками Ли Сын Мана и их заокеанскими покровителями, а будущий (ныне покойный) вождь трудящихся всего мира и особенно Северной Кореи Ким Ир Сен имел чин обычного советского капитана. И вот как-то сидели майор Печко, служивший тогда в Дальневосточном военном округе, с капитаном Кимом, служившим там же, по ночному дежурному времени в штабе, выпивали понемногу чистый, доставшийся от летчиков спирт, закусывали доброй курятиной, подаренной благодарным местным населением, беседовали. Ну и пожаловался между двумя кружками капитан майору на недомогание: вот, смотри, Иван, видишь, как шею справа раздуло? Голову не могу держать прямо, словно страдаю детской болезнью левизны, как учил нас великий Ленин, и воротничок кителя уже не сходится. Посмотрел майор — действительно, беда у корейского товарища. А Ким продолжал: живет здесь в одной деревне наш старый корейский колдун, его, конечно, как установим социализм, надо будет отвезти в Корею и расстрелять. Но пока он может вылечить меня от моего левого уклонизма, только говорит, для этого нужен очень дорогой камень, похожий на голубое стекло, называется у вас по-русски «бририант» (поскольку в корейском языке звук «эл» плохо произносится, мы так и пишем), а где же я возьму этот камень?.. В общем, почему уж майор Печко решил помочь корейскому товарищу — то ли из пролетарской солидарности, то ли просто по личной дружбе, то ли такой он проницательный был, что угадал судьбу обычного Кима, каких в тех краях водилось и водится неисчислимое количество, — неизвестно. Только дал Печко Киму бририант, и старый колдун чиркнул Кима по шее острой бририантовой гранью, и выпустил из больной шеи все лишнее, и выпрямилась шея у Кима… После чего прошло несколько лет, как вдруг полковнику Печко присвоили звание Героя Советского Союза с вручением медали Золотая Звезда и ордена Ленина «за выполнение особых заданий командования в период 1952—1953 годов». Иван Устинович долго ломал голову над тем, за какие именно особые задания получил высокую награду, и не мог ни до чего додуматься, но однажды в гарнизонной парикмахерской стал листать журнал «Народная Корея» — и замер. На фотографии в журнале он увидел довольно толстого корейца в сером костюме. Кореец стоял перед большой, непонятного назначения машиной и указывал на нее рукой. Под фотографией было пояснение: «Вождь трудящихся всего мира, любимый вождь корейского народа товарищ Ким Ир Сен в соответствии с идеями чучхе руководит производством трикотажа». Полковник Печко вгляделся в фотографию еще внимательней, увидел опухоль, хмыкнул, пробормотал тихо: «Опять выросла, правильно он колдуна расстрелял» — и уж больше не думал о том, за какой подвиг получил звание Героя.
А насчет второго геройства, то с ним все было гораздо проще. Служил генерал-майор Печко тогда в знаменитой и незабвенной ГСВГ, то есть в Группе советских войск в Германии, в городе Вюнсдорфе. Ну, все как положено: ездил с инспекциями по частям и подразделениям, отчего каждое утро мучился изжогой, покупал в военторге недорого фарфоровую посуду коробками, ждал неизбежного перевода — с повышением, конечно, — в Забайкалье, потому что надо и честь знать, уступать место тем, кому очередь пришла… Словом, жил, как и следует военачальнику, герою и победителю. Так бы и жил, но однажды сделался он из инспектировавшего инспектируемым — прибыл с проверкой по его линии «товарищ с Гоголевского бульвара», как говорили в войсках, то есть из Генерального штаба Советской армии. Товарищ был коренаст, прическу носил седым ежиком, нос имел крепкой круглой бульбой, так что в любом областном драмтеатре ему немедленно дали бы роль городничего Сквозник-Дмухановского в уже упоминавшейся нами пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор». Однако ж он не трясся от страха в ожидании проверяющего из столицы, а сам именно таким проверяющим и был, в подтверждение чему носил на шитых золотом погонах двубортного генеральского мундира целых три больших звезды, положенных по званию генерал-полковнику. Соответственные и сцены по его приезде в город Вюнсдорф последовали — с долгими товарищескими ужинами, с изъявлениями любви со стороны местного чиновного люда в звании от подполковника и выше, с чистосердечными подарками даже… Отличие же действительности от художественного вымысла состояло в том, что никакой путаницы не случилось: кем был ревизор, за того его и принимали. Ну-с, генерал-майор Печко тоже, естественно, участвовал в мероприятиях по встрече, а на одном из этих мероприятий в специальной комнате офицерской столовой оказался непосредственно рядом с гостем. Между привозным коньяком «КВВК», что расшифровывалось как «коньяк выдержанный высшего качества», а в войсках как «Клим Ворошилов выпил керосина», и местной закуской типа вареной до состояния горячего холодца нежнейшей свинины командиры разговорились о текущем международном военно-политическом положении. Тут-то Иван Устинович и проявил себя действительно идейно выдержанным и политически зрелым, как указывалось во всех его характеристиках. Приезжий генерал-полковник, выслушав мнение местного генерал-майора, искоса глянул, автоматически, без всякой практической нужды, по старой солдатской привычке тиранул свою бульбу золотым шитьем мундирного обшлага и хмыкнул.
