Паоло Джордано - Человеческое тело
— Только этого нам не хватало, — вздыхает минут через десять Баллезио, перед носом у которого размахивают отрубленной головой. Он глядит на афганцев с забавным видом, словно упрекая и желая сказать, что они сами во всем виноваты.
Полковник, капитан Мазьеро и Ирене Саммартино проводят остаток утра на командном пункте. Они даже не приходят в столовую на обед: перед Эджитто проплывают трое солдат, в руках у каждого по подносу. Ясно, обслуживание в номере. Эджитто обидно, что его не позвали на совещание, причем он даже не понимает, к кому испытывает ревность — к Ирене или к Баллезио.
В два часа его вместе с остальными офицерами и командирами взводов приглашают к полковнику. Вид у того мрачный, он сидит в центре длинного стола для совещаний, но так, будто держится в стороне. Полковник старается не встречаться взглядом с Эджитто и просит Мазьеро изложить суть дела вместо него. Как обычно, капитан выпаливает все на одном дыхании, четко и ясно, без лирических отступлений и безо всякого намека на чувства. В высших сферах — как, не скрывая презрения, называет их капитан — пришли к выводу, что ситуация с афганскими водителями достигла критической точки. Нельзя допустить, чтобы они подвергались таким варварским наказаниям, как отсечение головы, кроме того, недовольство среди водителей бросает тень на всю военную миссию и к тому же представляет потенциальную опасность. В общем, водителей надо сопроводить домой.
Капитан разворачивает карту, на которой он фломастером отметил маршрут, а также сделал несколько пояснений своим пугающим мелким почерком. План проще некуда: военные проследуют колонной вместе с водителями, пересекут долину и чуть выше Диларама выйдут на Ринг-Роуд, там они попрощаются с водителями, развернутся и направятся домой. Им предстоит пройти около пятидесяти километров, планируемые сроки — четыре дня: два туда, два обратно. Велика вероятность того, что на пути им встретятся СВУ, может возникнуть перестрелка, но нельзя забывать, что враг плохо организован. Отправление завтра утром, до рассвета. Вопросы есть?
Пока капитан говорил, лейтенант Эджитто беспрерывно теребил боковой шов брюк. Он единственный из присутствующих пересек долину — несколько месяцев тому назад, в противоположном направлении. Кажется, с того времени прошла целая жизнь. Они обнаружили четыре мины, провели две ночи без сна, по прибытии ребята из его батальона были обессилены, некоторые до конца командировки оказались не в состоянии нести службу. Внезапно ревность, которую он испытывал, уступает место тревожному предчувствию. Он поднимает руку.
— Прошу, лейтенант!
Баллезио испепеляет его взглядом, словно желая сказать: «Тебе не с ним надо разговаривать!» Эджитто делает вид, что не понял.
— Один раз я уже пересек долину. Там небезопасно. Надо искать другое решение.
Мазьеро поглаживает усики и бородку, рот кривится в презрительной ухмылке.
— Не знаю, как вы, лейтенант, но когда я пошел служить в армию, я понимал, что наша работа небезопасная.
Раздается неуверенный, нервный смех и мгновенно умолкает.
Эджитто не сдается:
— Можно доставить водителей в Герат на вертолетах.
— Тридцать водителей? Вы представляете, во сколько это нам обойдется? А грузовики они бросят? Не думаю, что нашим афганским друзьям это понравится.
Баллезио корчится на стуле, словно у него колики.
— Капитан, в долине опасно! — говорит Эджитто.
Он замечает, что Мазьеро быстро переглядывается с Ирене, которая сидит, прислонившись к стене, так, словно она вообще ни при чем.
— Лейтенант, при всем моем уважении, вам не поручали вырабатывать стратегию. Займитесь лучше здоровьем солдат. В последнее время я вижу, что многие из них осунулись. У кого-нибудь еще есть возражения? Если нет, пора начинать подготовку. — Мазьеро соединяет ладони, словно стоящая перед классом учительница. — Чуть не забыл. Операция называется «Mother Bear» — «Большая Медведица». Запомните! Для связи — MB. Надеюсь, название вам нравится, я сам придумал.
Все расходятся, Эджитто идет за командиром, который направляется к себе в палатку. Баллезио поворачивается к нему спиной, словно прося оставить его в покое. Когда Эджитто заходит в палатку, полковник говорит:
— Лейтенант, что вам от меня нужно? Я очень занят.
— Командир, вы должны отменить операцию.
— Должен? Должен?! Да кто вы такой, чтобы говорить мне, что я должен делать?
Эджитто не теряется.
— План необдуманный и опасный. Как в первый раз, уже не пройдет, теперь враг ждет нас.
Баллезио в отчаянии размахивает руками.
— А вы откуда знаете?
— Голова — это откровенный намек. И потом… — он немного колеблется, — у меня шестое чувство.
— А мне насрать на ваше шестое чувство, лейтенант! На войне шестым чувством не руководствуются. Пяти более чем достаточно.
Эджитто делает глубокий вздох. Он не любит нарушать субординацию. Полемический настрой — это да, у него острый критический ум, как у Эрнесто, но в отличие от отца он использует его как средство обороны, а не нападения. Но на этот раз все иначе, на этот раз он хочет, чтобы его доводы были услышаны. Голова кружится — наверное, упало давление.
— Командир, я вынужден просить вас пересмотреть свое решение!
— Прекратите! — орет Баллезио. Затем с измученным видом опускается на стул, руки бессильно повисают. Полковник знает тысячу способов показать, как он устал. Качает головой. — Вы что, серьезно думаете, что это я решил? Лейтенант, разве не видно, что я всего этого наелся вдоволь? По мне, так пусть водители сдохнут у ворот базы, под своим поганым афганским солнцем, сдохнут, как и все, что связано с этой войной. У меня все это в печенках сидит — война, операции и прочая ерунда.
Лейтенант тоже садится — очень осторожно. Надо сменить тон, раз уж разговор принял иной оборот.
— Полковник, я не понимаю, о чем вы.
— Не понимаете? Вы не понимаете? Пусть вам ваша подруга все объяснит.
— Вы имеете в виду Ирене Саммартино?
— Вот именно, вашу настырную подружку.
Эджитто в уме исправляет картину, сложившуюся после утреннего совещания: если раньше он ставил Баллезио с одной стороны, а Ирене и капитана — с другой, теперь место человека, принимающего решения, занимает она. Веселая девчонка, с которой у него в прежней жизни был роман и с которой теперь у него… тоже что-то есть… Эта девчонка отдает приказы двум послушным командирам.
— Это Саммартино предложила? — спрашивает он, боясь услышать ответ.
— Лейтенант, своих предложений у нее нет. Она просто посредник, всевидящее око, сливная труба тех, кто командует всякими неудачниками вроде вас и меня.
Эджитто не верится, что это Ирене объявила им всем смертный приговор. Понимая, что он рискует показаться еще более невоспитанным, Эджитто все-таки говорит:
— Мне трудно поверить, что Саммартино на такое способна.
Баллезио вскакивает и, опираясь на стол, в ярости наклоняется к Эджитто:
— Это ваше шестое чувство подсказало? Небось то, что в яйцах сидит? Простите, но таких ошибок даже в первом классе не делают.
Эджитто не понимает, что Баллезио знает точно, а о чем лишь догадывается, что ему известно, а что нет, и кто ему рассказал. Не исключено, что сама Ирене все и выложила полковнику. Хоть кому-нибудь здесь можно доверять? Намек полковника, независимо от обоснованности подозрений, сбивает его с толку, он чувствует себя так, словно стоит голышом. Вся храбрость пропала.
Командир тычет в его сторону пальцем:
— Послушайте меня! Идите и исповедайтесь, пока есть время. На всякий случай. Все, вы свободны.
Офицеры снова сходятся на совещание, собираются отдельные роты и взводы, в итоге у каждого складывается довольно расплывчатое представление о том, что он должен делать. Настроение бодрое, особенно у тех, кому предстоит участвовать в операции: хотя они и осознают опасность, которая им грозит, когда они покинут безопасную зону, так они смогут немного проветриться и стряхнуть с себя пыль, накопившуюся за проведенный здесь месяц. И вообще, разве можно быть солдатом и хоть иногда не стрелять?
Только Чедерна, хотя именно он теоретически любит пострелять больше других, не разделяет всеобщего воодушевления. Он страшно боится предстоящего телефонного разговора. Тянет с ним много часов, вот и сейчас пропустил вперед двоих ребят. Он обгрыз костяшки пальцев, и теперь, когда он снова засовывает их в рот и сосет, чувствуется вкус крови. Аньезе не обрадуется. Он и нервничает из-за того, что не знает, как она прореагирует. Неужели он, которому все нипочем, так боится женщины? Его это бесит, и из-за этого он боится еще сильнее — какой-то замкнутый круг, с ума можно сойти. Одно он знает точно: он не скажет ей ничего, отдаленно напоминающего правду, это совсем ни к чему. Не скажет, что отпуск лично отменил этот жирный боров полковник Баллезио, потому что Чедерна неудачно пошутил, а этот урод Митрано ночью расстрелял свой спальный мешок. Не скажет, что скорее всего отпуск ему уже не дадут и он рискует оказаться единственным в полку, кто проторчит здесь безвылазно полгода. Не скажет, что он расстроен, — чего-чего, а этого от него не дождутся!
