Уильям Тревор - История Люси Голт
Люси села и протянула руку за книгой: на красной обложке остались следы капель от не вовремя припустившего как-то раз дождя. Год назад Алоизиус Салливан купил на аукционе три книжных лота, и всю эту кипу привез в Лахардан в подарок, поскольку знал, сколько радости доставляет ей чтение романов. На форзаце темными чернилами было написано Альфред М. Бил, и Люси уже успела поразмышлять о том, кем мог оказаться этот человек. Монкстоуи Лодж, 1858. Из всех знакомых ей людей к 1858 году успел родиться только каноник Кросби; она долго перебирала имена и лица, но так больше никого придумать и не смогла. Она с нежностью вспомнила о старом священнике, он так всегда о ней пекся, и Ральф рассказывал, как тот подошел к нему на церковном кладбище и как трогательно о ней говорил. Канонику Кросби между тем шел уже девяностый год от роду.
Мистеру Хардингу еще ни разу в жизни не приходилось так туго. Вернувшись наконец к своему роману, она стала читать, и увлеклась, и на десять минут забыла о Ральфе, о его новой семье и о его жене.
* * *Он приехал на автомобиле и за всю дорогу не сказал водителю ни единого слова. Он попросил отвезти его в Килоран, оставшийся путь он пройдет пешком: так ему захотелось. За те сорок минут, которые заняла дорога, водитель дважды попытался завести разговор; потом замолчал.
В Килоране память проснулась сама собой. Он вспомнил женщину, которая обычно искала на мелководье у пристани съедобных моллюсков, и стал прикидывать, не ее ли дочь занимается сейчас на том же месте тем же самым промыслом. Судя по всему, именно так оно и было, поскольку на расстоянии сходство было разительным, или, по крайней мере, капитану так показалось. На песчаной отмели рыбаки чуть не каждый день искали соскользнувшие с сетей зеленые стеклянные поплавки. Сегодня ни одного рыбака там не было.
Раз или два ему пришла в голову мысль, что дом сгорел дотла и он найдет одни только стены: те люди вернулись, и на сей раз их попытка увенчалась успехом. Когда уезжали Гувернеты, они продали дом местному фермеру, которому понадобились свинцовые желоба и отливы с крыши; тот снял сланцевую плитку, выломал дымоходы из каминов, а остальное бросил как есть. Айре Мэнор спалили до основания, и Свифты какое-то время жили в Лахардане, пока не решили, что делать дальше. Поговаривали, что бывший Рингвилл, вернее, то, что от него осталось, переоборудовали под католическую семинарию.
Капитан остановился, припомнив процессию, шедшую когда-то через поле, до которого он как раз добрался: отец впереди торжественно несет корзину для пикников, рядом мама с ковриками и скатертью, сестра несет купальные костюмы, пледы и полотенца на всех, им с братом доверили только деревянные лопатки. Потом вдалеке показалась Нелли, бежит бегом, догоняет, что-то кричит, пронзительно, в ослепительном свете солнца, подхватив передник и подол длинного черного платья, и ленточки от шляпки пляшут по ветру у нее за спиной.
На секунду Эверарду Голту показалось, что он снова ребенок. Ему почудилось, что на оконном стекле блеснуло солнце, хотя он прекрасно знал: этого быть не может, потому что окна заколочены. На ходу он пересчитал стадо, оставленное им когда-то Хенри: выросло вдвое. Одна корова оказалась любопытной и неторопливо пошла в его сторону, вытянув морду, принюхиваясь. Остальные лениво последовали за ней. На О'Рейлевом поле за пастбищем росла кормовая свекла.
Солнце еще раз блеснуло на оконном стекле. Подойдя поближе, он заметил, как полощется по ветру занавеска. «Вы забыли парасоль! – кричала в тот день Нелли, размахивая зонтиком над головой. – Вы парасольку забыли, мэм!»
Как-то раз в «Coriere della Sera» он прочел заметку об эпидемии скота в Ирландии и забеспокоился, не пострадает ли стадо. «А стадо в Лахардане пусть маленькое, но свое», – говорил отец, гордо показывая коров какому-то заезжему человеку. Теперь было видно, что во всем доме нет ни единого заколоченного окна.
Теряясь в догадках, он прошел сквозь крашеную белой краской калитку в ограде, которая отделяла поля от усыпанной гравием площадки перед домом. И еще раз на секунду остановился как вкопанный, зацепившись взглядом за глубокий синий цвет гортензий. А потом медленно пошел к открытой парадной двери.
* * *Во дворе Хенри снял с прицепа фляги и откатил их по булыжнику в сторону. В молочной он включил воду, наполнил каждую флягу в край, а потом повесил шланг обратно на колышки. Он бы это и во сне мог делать, говорил он Люси давным-давно, когда она была совсем маленькая, а она покатывалась со смеху, представив себе, как бы он при этом выглядел. «Люси, Люси, дай ответ!» – пел он ей, и она снова принималась хохотать во все горло.
Бриджит позвала его по имени, и он отозвался, сказав, что занят в молочной. Могла бы и сама догадаться, видит же, что и пикап, и прицеп по-прежнему во дворе. Интересно, подумал он, почему она все равно его позвала, зная, где он и чем занят.
– Бросай все! – крикнула она, и по ее голосу он понял: что-то не так. – Бросай там все и иди сюда.
Овчарки, взбудораженные грохотом фляг, снова устраивались в тени грушевого дерева. Еще несколько недель, и необходимость в ежедневных поездках на маслобойню отпадет: молочная цистерна будет приезжать прямо к сторожке. Около года назад он соорудил там платформу в полном соответствии со всеми требованиями.
– Хенри! Идешь ты или нет! – снова раздался крик Бриджит, но из задней двери она не выглянула.
Когда Хенри зашел на собачью дорожку, он услышал в доме мужской голос, но такой тихий, что слов было не разобрать.
– Слава тебе господи! – прошептала Бриджит, когда он вошел в кухню.
Она сидела за столом, и лицо у нее было – хоть прикуривай, так густо она краснела давным-давно, когда ходила в девушках. Кончики пальцев у нее сами собой тянулись к губам, она то и дело отнимала их, но они тут же снова оказывались возле рта.
– Слава тебе господи! – шептала она опять и опять.
Хенри понял все, даже не успев разглядеть сидящего перед ней человека, а потом удивлялся, как только у него сразу нашлись слова, почему он, прямо с порога, смог спросить:
– Ты ему сказала?
– Она сказала мне, Хенри, – отозвался капитан.
Он явно не только что сюда вошел. На столе был чай, Бриджит свой даже не пригубила, а перед капитаном стояла пустая чашка. Хенри подошел к плите, взял чайник и налил капитану еще.
* * *Домой Люси возвращалась через пляж и шла почти по самой кромке воды, совсем как отец, но только вышла она с другой стороны. Но ее следы, в отличие от его следов, на песке остались, потому что начался отлив. Она свернула к скалам, неся в каждой руке по туфле, постояла просто так на влажном песке. Потом села, когда он подсох и затвердел. Можно сказать, прочла она, что общей фамильной чертой Стэнхоупов была бессердечность; но этот недостаток живого чувства в большинстве из них уравновешивался таким запасом добродушия, что мир его, считай, и вовсе не замечал.
На секунду она потерялась, забыв, кто такие эти Стэнхоупы, но потом вспомнила во всех деталях: глупость какая, подумала она, это все равно, что забыть, что мистер Хардинг – регент хора, а мистер Слоуп – капеллан при епископе Прауди. Она перечла весь длинный абзац заново, но смысл прочитанного снова от нее ускользнул. «Как же мне повезло!» – тихо сказала жена Ральфа, когда они повернули назад к дому.
* * *В каждой из верхних комнат капитан первым делом подходил к окну, чтобы выглянуть наружу. Он увидел, как дочь идет через пастбище, и в минутном замешательстве принял ее за жену.
Когда она вошла в прихожую и он посмотрел на нее сверху с лестничного разворота, искушение увидеть на ее месте ту, другую женщину, снова оказалось неодолимым. У нее была странная походка, она всякий раз как будто чуть-чуть медлила перед шагом; и тут до него дошло, что она хромает. Лицом она была вылитая мать.
– Вы кто? – спросила она, и голос был тоже материн.
Эверард Голт на мгновение чуть было не потерял равновесие; он протянул руку, положил ее на перила и начал медленно спускаться по лестнице вниз. От всего, что он услышал на кухне, и, едва ли не сразу после этого, от свидания с дочерью он вдруг почувствовал страшную слабость.
– Ты не узнаешь меня?
– Нет.
– Люси, посмотри на меня повнимательней, – сказал капитан, добравшись до последней ступеньки.
– Что вам угодно? Почему я должна вас узнать?
Они посмотрели друг другу в глаза. Скулы у нее стали вдруг совершенно белыми, такого же цвета, как платье, и тут он понял, что она его наконец действительно узнала. Она не произнесла ни звука, и он остался стоять, где стоял, даже не пытаясь подойти к ней ближе.
* * *Услышав, как капитан вышагивает по дому, Бриджит перекрестилась, чтобы оградить себя от неведомой угрозы. Потом перекрестилась еще раз, увидев возле серванта в столовой незнакомого человека. Потом еще раз, на кухне, призывая силы небесные.
