Андрей Шляхов - Клинический случай
Сегодня Анне хотелось апатичного ничегонеделания. Валяться и читать, валяться и слушать музыку, валяться перед телевизором, валяться с бутербродом в руках. Ключевое слово: «валяться». Вялый день.
Ревизия морщин, крайне придирчивая по причине меланхоличного настроения и избытка свободного времени, неожиданно порадовала. Морщин не прибавилось, вроде даже наоборот… По поводу «наоборот» Анна радоваться не стала. Чего там радоваться, просто морда лица опухла от долгого контакта с подушкой, кожа натянулась и чуток разгладилась местами. К среде все вернется на круги своя, обязательно вернется.
Все никак у людей — в дождливую погоду тянет на дачу, в сырую прохладу, а в погожий денек, подарок бабьего лета, не хочется и носу из квартиры высовывать. Хочется слушать Билли Холидэй и холить-лелеять свою меланхолию.
Willow weep for me
Willow weep for me
Bend your branches green along the stream that runs to sea
Listen to my plea
Hear me willow and weep for me…[30]
Под музыку Анна выпила кофе, привычно пожалела о том, что так и не выучилась играть на фортепиано (для себя, не на публику, в такие вот дни, как сегодня), а затем достала из книжного шкафа том Диккенса и завалилась с ним в кровать. Меланхолия совершенно не гармонировала с электронной читалкой, меланхолии требовался шелест перелистываемых страниц, причем лучше бы пожелтевших, старых. Тридцатитомное собрание сочинений английского классика, изданное полвека назад и доставшееся Анне по наследству от родителей, соответствовало как нельзя лучше.
«А на даче уже папоротник порыжел, — подумала Анна, на середине второй главы. — Может, собраться (имелась в виду мобилизация внутренних резервов, а не сборы как таковые) и съездить?».
Хорошая погода обещала наплыв соседей, но у любого явления есть как плохие, так и хорошие стороны. Чем больше приедет народа, тем больше вероятность встречи с кем-нибудь из приятных соседей с перспективой вечернего шашлычка под красное вино.
Борьба с собственной ленью растянулась на час. Половину этого времени Анна провела в постели, а другую половину — у окна, втайне надеясь на то, что созерцание солнечных дворовых пейзажей придаст ей решимости. Решимость и впрямь появилась. Захотелось открыть бутылку красного из скудных домашних запасов (из этой самой одной-единственной бутылки и состоявших) и выпить полбокала, лишив себя тем самым возможности садиться за руль. Меньше возможностей — меньше искушений, недаром же кто-то из знаменитых, кажется Довлатов, сказал: «С утра выпил — весь день свободен!».
Кульминационный момент близился, Анна уже мыла закуску — три бархатных персика и одну крупную, замечательно желтую грушу, как из ванны донеслась надсадная трель мобильного телефона. Восприятие телефонного звонка зависит от настроения и обстоятельств. Одна и та же мелодия может быть и приятной музыкой, и надсадной трелю. Когда ты с мокрыми руками возишься в раковине, приятной музыкой прозвучит только какой-нибудь долгожданный звонок.
Суббота, двенадцать часов пять минут. Вариантов ответа на вопрос: «кто звонит?» было всего два. Кузина Виктория (значит — жди ее в гости или иди с ней в люди) или шеф Аркадий Вениаминович с известием о том, что доцент Хрулева внезапно застрелилась (внезапно эмигрировала в Канаду, внезапно влюбилась и столь же внезапно переехала к любимому в Хабаровск, внезапно заболела пятнистой лихорадкой Скалистых гор и т. п.), в результате чего ее нагрузка переходит к Анне, которой надо «срочно подъехать», «разобраться», «впрячься и тянуть». Нет, пусть только это будет не Аркадий Вениаминович, лучше уж с Викой на шопинг в качестве консультанта. Только бы не шеф…
Незнакомый номер, судя по коду — мобильный. Приподнято-оживленный мужской голос.
— Анна Андреевна, добрый день! Не обеспокоил?
По легкому грассированию Анна сразу же узнала Панферова, ведущего научного сотрудника из Новосибирского института клинической иммунологии. Насколько она помнила, Панферов занимался экспериментальной иммунотерапией. Познакомились они давно, лет пять назад на конференции в Петербурге. Однажды вечером даже прошлись по Невскому, причем Панферову удалось поразить начитанную Анну своей эрудицией. Так, например, она не знала, что существовала, оказывается, некая схема раскраски домов на Невском проспекте, во многом дошедшая до наших дней, была составлена не «от балды», а в соответствии с теорией цвета, сформулированной художником Матюшиным, одним из лидеров русского авангарда первой половины двадцатого века. Дальше прогулки дело не пошло, хотя по взглядам, которые иногда ловила Анна, чувствовалось, что Панферов, как говорится, «не прочь». Познакомившись, они встречались на конференциях и симпозиумах один-два раза в год, обсуждали новости, могли поболтать на отвлеченные темы. Панферов все сокрушался, что множественные научные дела (он был трудоголик и карьерист) никак не позволяют ему устроить личную жизнь, а Анна шутила, что до пятидесяти лет сокрушаться по этому поводу не стоит. Панферов был немного старше ее, во всяком случае институт он окончил на три года раньше.
— Добрый день, Михаил Александрович, — церемонно ответила Анна, несмотря на то, что они с Панферовым были между собой на «ты» и по именам, без отчеств. — Вы в Москве?
— Да, приехал вот на несколько дней по делам. Очень хотелось бы встретиться. Вы сегодня вечером не заняты?
— Нет, — ответила Анна, хотя, наверное, полагалось ответить что-то вроде: «Подождите, пожалуйста, я посмотрю в своем органайзере».
— Так, может быть, поужинаем вместе? Или лучше пообедаем, а то многие дамы не едят ничего после шести…
— …а только пьют, а потом их бренные останки приходится транспортировать домой, — пошутила Анна. — Я ем после шести, так что давайте поужинаем. Где?
Почему бы не поужинать с приятным интеллигентным мужчиной, да еще и коллегой-ученым?
— Я в московских ресторанах разбираюсь плохо, — признался Панферов, — так что полностью полагаюсь на ваш выбор.
— А где вы остановились?
— В «Космосе».
— Тогда давайте встретимся… в семь вечера на «Сухаревской» в тупике…
— …и поужинаем в буфете института Склифософского! — рассмеялся Панферов.
— Нет, в чебуречной напротив института, — поддержала шутку Анна.
— Я, конечно, небогат, но не настолько, чтобы угощать вас чебуреками.
— Угощать? — удивилась Анна. — А я думала, что каждый платит за себя.
— У нас в сибирской глуши эти европейские новшества еще не прижились, — отшутился Панферов.
— Но мы-то не в сибирской глуши…
Шутливая перепалка растянулась на целых десять минут. Попутно перешли на «ты». Панферов мельком упомянул о том, что в столицу его привели «радужные перспективы», но развивать эту тему не стал, не иначе как побоялся сглазить раньше времени. Под конец разговора докатились до откровенных фривольностей. Панферов принялся сыпать комплиментами, а Анна предложила познакомить его с кем-нибудь из свободных кафедральных дам, находящихся, как сейчас принято говорить, «в поиске». Если бы Панферов согласился, то пришлось бы знакомить его с Долгуновской, больше не с кем.
Закончив разговор, Анна съела грушу и отправилась в ванну — приводить себя в порядок. На все про все вместе с ароматической ванной ушло два часа. Сглупила — надо было хотя бы в среду записаться к косметологу, знала ведь, что выходные будут относительно свободными и не записалась. Теперь уже и звонить бесполезно, потому что косметолог Жанна была не абы кем, а профи из востребованных и к пятнице, если не к четвергу, ее «выходной» график был забит плотно, под самую завязку.
Когда никуда не торопишься, одежду можно выбирать бесконечно долго. Выбирать Анна умела и любила, потому что в выборах, поисках наилучшего варианта из всех возможных, находила отраду ее перфекционистская душа. Да и увлекателен этот процесс.
Выбирай не выбирай, а все равно остановишься на чем-то практичном и не очень броском. В конце концов, это не званый вечер в Кремлевском дворце, а всего лишь ужин с знакомым в совершенно не пафосном месте. Был у Анны на Сретенке любимый кабачок, точнее — не на самой Сретенке, а в Даевом переулке. Недорогой, по центровым московским меркам, конечно, уютный, со «сборной» русско-европейско-кавказской кухней. Недавно, не иначе как из желания идти в ногу со временем и соответствовать модным тенденциям, в меню заведения включили суши с роллами. Эстетствующие ценители незамутненного стиля страдальчески поморщились бы и бежали прочь, даже не потрудившись захлопнуть меню, но Анна напротив находила определенное удовольствие в том, чтобы после солянки по-архиерейски съесть толму, политую смесью мацони с чесноком, а на десерт взять профитроли со сливочным кремом и клубникой. Странно, но в опровержение постулата, гласящего, что ни один повар не может одинаково хорошо готовить блюда разных кухонь, местному повару удавалось все, даже суши с роллами у него были кондиционными, а не какими-то там колобками из полусырого риса и мелко порубленных крабовых палочек. Суши ценны в первую очередь своим изысканным минимализмом, но минимализм не имеет ничего общего с минимизацией затрат, столь любимой столичными рестораторами, да и нестоличными тоже.
