Александр Кабаков - Старик и ангел
Два человека, неведомым образом возникшие в креслах, смотрели на визитеров хмуро, в ответ на приветствие даже не кивнули.
Молчание длилось по меньшей мере минуты три.
За это время Сергей Григорьевич успел, стараясь даже глаза переводить с одного на другого незаметно, рассмотреть пару.
Один из них сидел, расставив ноги широко, как женщина на осмотре, другой положил ногу на ногу по-американски, щиколоткой на колено, — если бы не это, Кузнецов не различил бы их и подумал бы, что у него двоится в глазах: в машине опять крепко выпили «для спокойствия», как сказал полковник.
Впрочем, на одном костюм был с синеватым оттенком, а на другом без оттенков — просто черный, да еще галстуки вроде бы были разные, на одном темно-красный, на другом светло-голубой. Впрочем, уловить, какой именно на ком, Кузнецов не мог, не удавалось ему рассмотреть и лица сидящих, и от этого снова возникла мысль о безумии, так что он потерял контроль над собой и даже как бы забыл, где находится…
Однако совсем отвлечься не успел.
С грохотом и громкими криками ввалились человек тридцать в рваных джинсах, грязных майках, заросшие щетиной и окладистыми бородами, длинноволосые и бритоголовые. Некоторые тащили телекамеры и штативы, другие — большие металлические ящики, из которых тут же принялись доставать фотоаппараты, огромные объективы, складные лестницы и прочее железо, третьи — их было немного — держали в руках диктофоны и даже старомодные блокноты. Последние выглядели поприличнее, среди них был один немолодой человек в нормальном пиджаке и дама с высокой прической.
Кузнецов повернулся, чтобы узнать у Михайлова, что это значит и каковы будут их роли, но полковник исчез. Его не было нигде, хотя Сергею Григорьевичу показалось, что голова полковника мелькнула где-то в последних рядах толпы — без фуражки, с растрепавшейся сединой и с мощной фотокамерой, скрывающей пол-лица… Однако эта голова тут же исчезла, и профессор остался наедине со своей участью.
Откуда-то сверху — вроде бы из люстры, которая в этой части помещения висела довольно высоко, — рявкнул радиоголос: «Господа журналисты! Пресс-конференция начинается, прошу тишины!» После паузы тот же голос очень тихо, но отчетливо добавил: «Мать бы вашу! Уроды…» Но ни на просьбу, ни на упоминание матери, которая, судя по обращению во множественном числе, у них была общая, никто и никак не реагировал.
Шум более или менее стих только тогда, когда встал один из сидящих — тот, что сидел, расставив ноги. В стоячем положении у него обнаружилось лицо, смутно знакомое Кузнецову, вроде бы оно мелькало под шлемом одного из гонщиков по вертикальной стене. Это было вполне обычное лицо, из тех, какие часто встречаются в небольших русских городах и деревнях, где генотип не испорчен приезжими с юга и востока. Называют таких обычно блондинчиками.
Нехотя встал и второй мотоциклист. У него лица не обнаружилось и в вертикальном положении, из чего Кузнецов сделал вывод: это тот, у которого под шлемом зияла пустота. Естественно, что никаких примет у безликого не было, разве что очень опытный глаз мог распознать в нем кудрявого шатена, да еще вот что: пиджак на его выпуклой груди расходился, образуя как бы глубокое декольте, это запоминалось.
Мотоциклисты стояли примерно в полутора метрах друг от друга, воздух между ними уплотнился — во всяком случае, так казалось.
— Коллеги, — сказал имеющий лицо, обращаясь непонятно к кому, так как сам нисколько не был похож на журналиста, — коллеги, переходим к теме нашей встречи…
Тут он сделал небольшую паузу, в течение которой Сергей Григорьевич сначала думал, что означает «переходим к теме», ведь до этого не происходило просто ничего, а потом вдруг снова смертельно испугался, как будто кто-то произнес проклятое трехбуквенное сокращение, хотя ничего похожего никто не сказал. Но страх, тот же необъяснимый страх, который он испытал недавно, слушая полковника Михайлова, охватил его. В этом страхе и пришло ясное понимание того, что тема, к которой теперь перейдут, есть он сам, профессор Кузнецов Сергей Григорьевич.
Между тем после паузы блондинчик заговорил с напором, будто перед ним были заведомые противники, которых надо привести к согласию.
— В последнее время, — рубил он голосом, который вырабатывается в военных училищах и называется «командирским», — некоторые силы за рубежом и внутри страны развели, скажу прямо, гнилой базар по поводу того, что у нас якобы отсутствует оппозиция. Они твердят, что вся власть в нашей стране находится в руках так называемых повторно живущих, души которых принадлежат, смешно сказать, нечистой силе. Вот до какого цинизма и мракобесия дошли эти враги новой, возродившей свою душевность России! Чего стоит только их злобный лозунг «Один человек — одна жизнь»… Пора указать их место, этим так называемым борцам за как бы добро! И мы укажем им место!! У параши их место, вот так!!!
Тут из журналистской толпы раздался голос, слегка дрожащий не то от страха, не то от сдерживаемого смеха.
— А на самом деле у нас власть не принадлежит повторно живущим? Да или нет?
Оратор побледнел. Бледный, он стал похож не на деревенского мужичка, а на черта, какие водятся в иллюстрациях к детским сказкам.
— Зря думаете, господин журналист, — произнес он тихо и раздельно, почти по слогам, — что вы можете из толпы повторять домыслы наших противников и не получать отпора. Я вас прекрасно знаю, мы уже неоднократно встречались и, я вам обещаю, еще встретимся. Так что готовьте хорошие вопросы…
В толпе зашумели и тут же стихли, как только выступающий поднял руку, будто замахнулся.
— А что касается оппозиции, — продолжал он уже спокойно, даже торжественно, — то позвольте вам представить известного российского ученого, профессора Кузнецова Сергея Григорьевича. Сегодня он назначен лидером оппозиционной организации «Задушевная Россия». Указ уже подписан нами и вступил в силу. Поприветствуем Сергея Григорьевича!
Первым, будто проснувшись, захлопал в ладоши мотоциклист без головы, потом начала аплодировать толпа. Кто-то крикнул: «Ура Байкерам!», оратор посмотрел туда, откуда раздался вопль, и поощрительно улыбнулся — видимо, прозвище ему нравилось.
Теперь все камеры и микрофоны были направлены на Кузнецова, который неведомым для себя образом оказался стоящим между Байкерами. Тот, который вел мероприятие, слегка приобнял героя дня за плечи и шепнул: «Не бзди, профессор». Однако даже эти странные в устах официального лица слова не вывели несчастного из оцепенения. Впрочем, в этом его состоянии было по крайней мере одно преимущество по сравнению с тем, в каком он находился до непостижимого объявления: страх покинул Сергея Григорьевича, как и все другие чувства. Профессор Кузнецов вполне превратился в некий неодушевленный в буквальном смысле этого слова, даже, возможно, неорганического происхождения, предмет, а тем временем торжественное представление его в качестве лидера оппозиции продолжалось.
— Выбор, — сказал блондинчик, — был сделан нами после того, как мы близко познакомились с выдающимися человеческими качествами Сергея Григорьевича. Ведь, как говорится, главное — чтобы человек был хороший…
Он радостно засмеялся, вспомнив, видимо, полностью старую женскую шутку, цитату из которой произнес, и продолжал.
— Мы также провели консультации со специалистами и выяснили, что особенности его личности полностью исключают спекуляции относительно так называемой повторной жизни и власти сил зла над душами повторно живущих. С гордостью сообщаю вам и через вас всем гражданам нашей страны: впервые в мире в политику приходит человек, душой которого не сможет завладеть никакая сила, потому что у профессора Кузнецова души нет! Поприветствуем снова Сергея Григорьевича!
Теперь овации длились несколько минут, и за это время обстановка совершенно изменилась. Взвились полотнища флагов, теперь они уже не заслоняли бесконечную перспективу, а осеняли ее ярким многоцветием. Люстры подтянулись к сводам, так что сгибаться, перемещаясь по залу, не приходилось. Да и публика, которая возникла неведомо откуда, сгибаться не стала бы.
Здесь были в основном мужчины в таких же безукоризненных темных костюмах, в каких выступали Кузнецов и мотоциклисты. В большом количестве и очень заметно, поскольку мундиры сверкали золотом, присутствовали военные в больших чинах — тут же возник и Михайлов, дружески подмигнул и спрятался за спинами гостей. Не менее, если не более, чем вооруженные силы, были представлены церковь, мечеть и синагога — клобуки белые и черные, чалмы всех цветов и фасонов, широкополые шляпы торчком наряду с колесообразными шапками из драгоценных мехов густо плавали в толпе. Время от времени мелькали иностранцы, которых нетрудно было определить по бессмысленно изумленному выражению лиц, испуганным улыбкам и безрезультатным попыткам избежать столкновения с кем-нибудь из аборигенов — толкались все отчаянно. Военные атташе то и дело цеплялись аксельбантами за подносы, так что только мастерство официантов позволяло избежать катастроф.
