Айрис Мердок - Генри и Катон
Может, надо больше расслабиться, смириться со всем этим, спрашивал себя Катон; а затем: не потому ли он так подумал, что завтра будет с Бренданом, в безопасности? Он также заметил, что в этом серьезнейшем метафизическом кризисе его жизни он теперь больше думает о Красавчике Джо, чем о Боге. И не потому ли это еще, что он чувствует: скоро Брендан скажет ему о Боге, Брендан бережет для него его Бога, не искаженного опасными мыслями? Или же, если брать глубже, не потому ли, что во всех своих метаниях он по-прежнему неизменно, доверчиво и в конце концов без сомнений верит в Бога, знает Его как основу своего бытия и обратился к Нему за ответом на самые мысли, которые угрожают Его существованию? Кто я такой, чтобы думать о Боге, вопрошал Катон. «Верую, Господи! помоги моему неверию»[37].
Генри появился неожиданно, когда Катон собирал вещи. Он был рад видеть друга, но устал, был занят и не готов выслушивать Генри, явно намеревавшегося поговорить о своих проблемах. Он заметил, что Генри относится к нему с наивным и трогательным доверием, как к священнику, то есть к тому, у кого не бывает собственных трудностей и кто всегда готов уделить все свое внимание другим.
— Жаль, что это место закрывается, — сказал Генри. — Мне нравилось здесь. Предупреждаю, скоро за тобой повсюду будет следовать атеист помощник.
— Ты имеешь в виду себя? Не говори глупостей. В любом случае я не знаю, где буду. Я даже не знаю, останусь ли по-прежнему священником.
— Слушай, Катон, нельзя тебе терять веру как раз тогда, когда ты нужен мне. Я не могу верить в Бога, но ты можешь верить за меня, для этого священники и предназначены.
Генри явно не намеревался обсуждать трудности Катона, не хотел даже думать, что таковые существуют.
— Неплохая трактовка роли священника, — сказал Катон, — но я могу перестать быть им.
— Что с тем смазливым парнишкой в очках и с волосами как у девчонки?
— Катится в ад на свой собственный манер. Он разглядел в тебе джентльмена.
— Проницательный малый. Катон, ты обязан помочь ему. Вот такого рода работой я хотел бы заняться: спасать малолетних преступников.
— Это нелегко. Он сказал, что ты из тех джентльменов, которые неравнодушны к злодеям.
— Ишь, психолог. Во всяком случае, я рад, что Америка не окончательно деклассировала меня. Но ты же не собираешься оставить подобного рода работу и уйти в монастырь, не собираешься? Откроешь другую такую же Миссию?
— Возможно. Ну аты как? Что поделывал, как вернулся домой?
— Это я и хочу тебе рассказать, — ответил Генри и добавил: — Да, я видел Колетту.
— Правда? Заходил к моим в Пеннвуд?
— Нет, конечно. Твой отец всегда пугал меня до потери сознания, у него такой громовой голос. Я встретил ее… в деревне. Совсем взрослая стала.
— Да, теперь она большая девочка.
— Странное чувство испытываешь, возвратившись спустя столько лет. Все старые ритуалы по-прежнему блюдутся; я не имею в виду, что мы специально одеваемся к обеду, но нечто подобное. Все продолжается, только все мертво, и мертво окончательно.
— Полагаю, твоя мать надеется, что ты вдохнешь жизнь в имение.
— У меня не получится.
— В конце концов, прошло еще не много времени со…
— Я не смогу быть вторым Сэнди…
— Я не о том, чтобы быть вторым Сэнди. Конечно, ты сделаешь это иначе…
— Да? Думаешь, мне удастся?
— Почему нет? Ты ведь не собираешься уезжать обратно в Америку? Ты только что говорил о желании помогать мне. Или ты это не всерьез?
Генри промолчал. Они сидели наверху, в голой комнате: Генри на кровати, Катон на стуле. За окном стемнело, и Катон только что зажег свет, осветив озабоченное лицо Генри. Он явно был в некотором возбуждении, крутил нервными пальцами завитки своих темных волос, бросая беспокойные быстрые взгляды на Катона. Казалось, он был серьезен и вместе с тем готов захихикать.
— Катон, ты часто видел Сэнди, я имею в виду, пока меня здесь не было?
— Да нет, вообще его почти не видел.
— Не видел в Лондоне, не… встречал каких-нибудь его друзей… или еще кого?
— Сталкивался с ним время от времени в Лэкслиндене, в деревне. Раз в Лондоне пригласил пообедать. Но послушай, Генри, мне в голову не приходило, что ты ограничишься тем, что станешь просто помещиком. Ты теперь финансово независим, можешь продолжать писать свою книгу о том художнике, о котором я никогда не слыхал…
— Скорей всего, я ее заброшу.
— Ну так о чем-нибудь еще, ты же ученый…
— Ха-ха!
— Не то мог бы преподавать, а если хочешь заняться преступниками, то их, в конце концов, в наши дни всюду полно. В этом больше смысла, чем следовать за мной, как ты выразился.
— Ты необходим мне, чтобы разобраться во всем, Катон, необходим.
— В чем во всем? Ты очень взвинчен. Тебе, конечно, совершенно не нужно сидеть все время в Холле. Твоя мать способна сама вести дела, думаю, при Сэнди в основном она управляла имением. Ты мог бы жить в Лондоне, в Париже, где угодно. Но хотя бы для того, чтобы доставить удовольствие матери, проявлять и разумный интерес к имению. В конце концов, должно же оно дальше существовать.
— Должно ли?
— Если хочешь изменить ритуал… Что ты сказал?
— Я спросил «должно ли»? Должно ли оно дальше существовать?
— Ну а разве нет?
— Не вижу для чего.
— Что ты имеешь в виду?
— Более того, Катон… оно не существует.
— Но, Генри, что?..
— Собираюсь продавать, — ответил Генри.
— Продавать… что?..
— Все, все, что есть: Холл, парк, дома, фермы. До последней мелочи.
Генри в упор смотрел на Катона, глаза его блестели, губы дрожали в сдерживаемой улыбке.
Катон приподнял полу сутаны и скрестил ноги.
— Генри, ты это не серьезно.
— Почему же? Отчего ты думаешь, что я не серьезен? Посмотри на меня. Разве я кажусь несерьезным?
— Ты кажешься ненормальным.
— Я это сделаю, Катон, и сделаю очень скоро, как только смогу это уладить. Это моя собственность. А собственность может быть продана. Продали же «Луговой дуб», чтобы купить дорогую игрушку, которая позарез понадобилась Сэнди.
— Но… к чему такая крайность… такая поспешность?..
— Ты удивлен!
— Ты этого добивался. Да, я удивлен… если ты именно это имеешь в виду. Но что твоя мать думает об этом?
— Я ей еще не говорил, — ответил Генри.
Он пронзительно засмеялся, на мгновение откинулся спиной на кровать, потом вновь сел, подавшись вперед и выжидательно глядя на Катона блестящими глазами.
Катон посмотрел на его оживленное, озорное лицо:
— Послушай, Генри, остынь. Ты не можешь этого сделать.
— Ты хочешь сказать, на законных основаниях? Разумеется, могу. У меня нет наследника, которого я обделяю. Я уже все обсудил с Меррименом. Заставил его поклясться, что он будет держать это в тайне. Думаю, у него будет нервное расстройство.
— Я имел в виду не законные основания, а соображения морали. Это убьет твою мать.
— Я ждал, что ты это скажешь. Знаешь, ничего не случится.
— Но ты же хочешь… продать все… чем вы владеете… где твоя мать станет жить?
— Это я обдумал. Тебе известно, что Диммерстоун тоже наш. Так вот, там есть два пустующих домика, из которых после ремонта получится прелестная усадебка, при них есть даже приличный сад.
— Нечего надеяться, что твоя мать оставит Холл и переедет жить в домик в Диммерстоуне.
— В два. Почему нет? Почему нет?
— Ну… она будет несчастна, умрет от стыда.
— От стыда? А не должно бы ей быть стыдно жить в огромном пустом доме, когда кругом полно бездомных? Ведь это несуразица, то, что ты сейчас сказал, а?
— Я говорю не о том, что она должна чувствовать, а о том, что она будет чувствовать. И потом, есть же Люций…
— Что Люций?
— Куда ему деваться? Ему тоже жить с ней в маленьком домике?
— Слушай, Катон, мне плевать, куда денется Люций. Когда я все скажу матери, то откровенно намекну Люцию, чтобы валил на все четыре стороны. Он достаточно долго жил за ее счет, и она сыта им по горло. Он пьет, кричит на нее, а она на него в ответ. Я слышал, как они вопили друг на друга.
— Люди могут ссориться и все же любить друг друга.
— Ты же не предлагаешь моей матери заботиться об этом старом шарлатане? Давай не будем говорить о Люции, а то меня злость возьмет. Она испытает огромное облегчение, когда я вышвырну его.
— Но на что она будет жить?
— У нее есть совершенно прекрасная собственная рента, вполне достаточная, чтобы жить в Диммерстоуне с комфортом. В конце концов, она уже старая, прожила жизнь. Тратит последние силы, стараясь поддерживать это дурацкое имение, она всю жизнь работала, следя за домом или садом. Пора кончать с этим, уйти на покой.
— Она, возможно, смотрит на это иначе. Но, Генри, нельзя же вот так… то есть как ты собираешься поступить… просто продать как попало, кому попало?
