Александр Косарев - Сокровища Кенигсберга
– Ба, – мгновенно вспомнил он, – да это тот самый кусок янтаря, который сохранился у отца с войны.
Он вынул теплый, лишь слегка приполированный камень и начал внимательно его рассматривать. На обратной его стороне он нашел и ту узкую прорезь, о которой упоминал отец в своем рассказе.
«Вот чудеса, – думал он, поглаживая покатые бока янтарного обломка, – сотни людей много лет искали эту знаменитую Янтарную комнату, а я вот сижу сейчас здесь, в Москве, у себя, в десятиметровой комнатушке, и держу кусочек от нее в руке.»
Он положил янтарь ближе к свету лампы и вынул из правого ящика стола фотоаппарат «Практика», а также коробочку с удлинительными кольцами, предназначенными для съемки мелких предметов. Камера у него была заряжена цветной пленкой «Кодак» и, если судить по счетчику, в ней оставалось еще шесть неиспользованных кадров. Юрин план был прост, но дальновиден. Он рассчитывал сделать пару приличных снимков оставшегося куска янтарной пластины и, имея на руках качественные фотоотпечатки, проконсультироваться, при случае, у какого-нибудь известного искусствоведа на предмет соответствия этой части янтарной панели той технике, что была когда-то применена для изготовления «восьмого чуда света». Он встал и, наклонив лампу, начал пристраивать свой кусок янтаря таким образом, чтобы сделать наиболее выигрышные и информативные кадры.
– Смотрите, Андрей Сергеевич, с чем это он там под лампой возится? – окликнул своего наставника стажер техотдела. – Мне кажется, он собирается, что-то фотографировать!
– Ну-ка, что у тебя? – старший техник приник к видоискателю, – а ведь точно готовится! Видишь, как он камеру ладит! Да ты смотри, смотри, как он свет ставит, сразу можно определить, что это профессиональный фотограф!
Юрий наконец расположил янтарный кусок по своему вкусу и, сняв с объектива защитную крышечку, начал наводить фокус и подбирать диафрагму для съемки. Однако блики от полированной поверхности стола ослепляли его, и он решил подложить под предмет съемки что-нибудь темное. Пошарив у себя в столе, он отыскал в ящике толстую общую тетрадь в темно-коричневом переплете и подложил ее под янтарь. Сделал один кадр и только тут сообразил, что по этому фотоснимку невозможно будет определить истинные размеры сфотографированного объекта. Исправить ошибку оказалось легко, он просто положил рядом с обломком старый, еще школьный, транспортир и снова изготовился к съемке. Сделав еще пару кадров, Юрий заменил транспортир на спичечный коробок и отснял пленку до конца.
Оба оперативника с четвертого этажа, поневоле затаив дыхание, стерегли каждое движение хорошо видимого им в их оптику фотографа.
– Что же это он там снимает? – негромко спросил Андрей Сергеевич, фиксируя каждое действие Юры, – никак не пойму.
– Кусок чего-то, – отозвался его напарник, прилипший к окулярам стереотрубы, – вроде бы желтоватый, но явно не золото, по отсвету заметно, не металлический у него отсвет!
– Да, плоховато видно, – прошептал старший техник. – Ведь хотел же я взять МТО-1000, да тяжеловат он мне показался. Решил в другой раз его захватить, а видишь, как события резко разворачиваются! Но ничего, при печати постараюсь «вытащить» изображение, может быть, и удастся разобрать, что это он там к продаже готовит.
– К какой продаже? – не понял стажер.
– Эх вы, сосунки несмышленые, – вздохнул Андрей Сергеевич, – ты думаешь, что он на память фото любимой тещи копирует? Так вот, ты, брат, этой догадкой не обольщайся. На инструктаже был? Был! Подполковника слышал? Слышал! Перед нами опытный, прошедший Вьетнам диверсант. Знает три языка, дважды был за рубежом. Да он тебя пополам перекусит, если ты ему на пути попадешься!
– Ой, – приглушенно взвизгнул стажер, – смотрите скорее!
– Старший техник снова влепил глаз в окуляр «Коники», одновременно взводя затвор фотоаппарата.
Закончив со съемкой, Юрий снова в том же порядке упаковал янтарный кусочек и отложил его в сторону. Тут его взгляд упал на тульскую курковку, все еще стоящую у подоконника.
«Надо бы ее разобрать, – подумал он, – а то, не дай Бог, забуду! Утром мать вернется из гостей, а тут у меня такая «колотушка» стоит, упреков потом не оберешься». Он сложил и вернул на место фотоаппарат и, ухватившись левой рукой за ствол, перенес ружье на столешницу. В этот момент в сорока трех метрах от него мягко щелкнул затвор «Коники».
– Есть, попался, голубчик! – прокомментировал удачный кадр Андрей Сергеевич. – Ты смотри, стажер, смотри во все глаза, тебе ведь отчет завтра писать. Не забудь в нем отметить, что фигурант в то время, пока проводил фотосъемку, все время держал под рукой собранное и готовое к применению оружие!
Закончив разборку и укладку двустволки, Юрий задумался о том, куда ее убрать? В принципе, ружьишко следовало бы снова закинуть на антресоли, но если это начать делать, то придется снова все из них вытаскивать и, следовательно, снова разводить грязь.
– Нет уж, – прикинул он, – вот закончу с чемоданом, тогда и решу, куда все девать.
Между тем часы в гостиной пробили уже одиннадцать. Почувствовав муки голода, Юрий встал, распахнул форточку, чтобы несколько обновить в своей комнатке воздух, и пошел на кухню разогреть себе те самые две котлеты, о которых упомянула в телефонном разговоре Валентина Львовна.
– Ушел куда-то, – подал голос стажер.
– Куда-куда, – фыркнул старший техник, – отлить, наверное, в связи с успешным окончанием работы.
Но он ошибся, свет загорелся на кухне.
– Ни черта не видно, – пожаловался стажер, – занавески мешают. А когда у нас заканчивается дежурство, а, Андрей Сергеевич?
– Да ты спал, видать, на инструктаже, – рассвирепел старший техник, – ведь было ясно сказано, что дежурство снимается только после того, как свет в этой квартире не будет гореть как минимум полчаса!
– А что если на него бессонница нападет? – недовольно забурчал стажер, – может, он еще что-нибудь фотографировать начнет!
– Пойди лучше чай поставь, – посоветовал ему Андрей Сергеевич, – оно, как поешь, сразу легче становится. Иди, я посмотрю тут за двоих!
Наскоро удовлетворив свой урчащий желудок слегка разогретыми котлетами, Юрий вернулся в свою комнату. Воздух в ней был уже совсем другим, свежим и прохладным. Он прикрыл форточку и, помедлив секунду, вернул на старое место ранее отдернутую штору, вызвав этим, сам того не подозревая, у двоих обитателей соседнего дома целую бурю эмоций и ненормативной лексики. Чувствуя, что его все более одолевает зевота, он начал несколько интенсивнее разбирать чемодан, стараясь ознакомиться с его содержимым до полуночи. Следующей из фанерных недр была извлечена довольно увесистая папка, плотно набитая какими-то документами и схемами на немецком языке, который Юрий не знал и поэтому, торопливо пролистав их, сложил обратно в папку, дав себе слово обязательно выяснить у своих немецкоязычных коллег, какая же информация в ней содержится. (Однако осуществить задуманное ему так и не удастся.) Вслед за папкой на стол были вынуты две прекрасно упакованные небольшие иконы; простые, без окладов, писанные на цельных досках и сильно «закопченные». Потом появились какие-то женские безделушки, зеркальца, гребешки, но все такое древнее и неказистое, что Юрий искренне удивился, почему его отец так долго и тщательно хранил все это барахло. Правда, скоро была найдена и действительно ценная вещь, а именно: плоская жестяная коробочка из-под каких-то сладостей, плотно набитая серебряными полтинниками 1924 года выпуска. Отложив ее в сторону особо, Юра снова заглянул в чемодан. В нем еще оставались только две вещи: туго набитый желтой кожи офицерский планшет и лежащая на самом дне синяя, в свое время, видимо, здорово посеченная пулями и осколками жестяная пластина, на которой белой краской было написано угловатым немецким шрифтом название какой-то улицы. Осторожно, стараясь не поранить руки об металлические заусенцы, он вынул ее из чемодана.
«А не для этой ли железки, собственно, и делался этот чемоданчик? – сообразил вдруг Юрий, ибо та укладывалась на его дне практически идеально. – Странно все это».
Он покрутил изувеченную вывеску в руках.
– BRAN-DEN-BUR-GER-STRASSE, – запинаясь прочитал он, – дом номер двадцать... но вторая цифра была напрочь вырвана из вывески.
«Чудеса, – подумал он, – обычно на дно чемодана кладут нечто самое важное или на худой конец что-то ценное, но какая же, интересно, ценность заключена в этой ржавой жестянке?» Только почти два месяца спустя он догадался, что тем холодным весенним вечером он держал в руках ключ от поистине несметных сокровищ, спрятанных в Кенигсберге в феврале-апреле 1945 года уполномоченным Главного управления имперской безопасности оберштурмбаннфюрером Густавом Георгом Вистом и его командой.
Убедившись, что ничего интересного на этой вывеске больше нет, Юра небрежно сунул непонятно зачем хранившийся в тайнике пятьдесят лет лист драного железа в щель между столом и капитальной стеной и, отчаянно зевая, взялся за планшет. Тот был подозрительно увесист!
