Джоди Пиколт - Одинокий волк
И что дальше?
Медсестра перезапустила аппарат. Но врачи до сих пор не знают, как повлияло на папу отключение кислорода. — Я перевожу дух. — Я видела вас в новостях. Вы лучший в своем деле. Не могли бы вы посадить Эдварда?
Он опускается на краешек стола.
Послушай, голубушка...
Кара, — представляюсь я. — Кара Уоррен.
Кара. Мне очень, правда, очень жаль твоего отца. Я понимаю твое возмущение поведением брата. Но это семейное право. Я занимаюсь только уголовными делами.
Это попытка убийства! — возражаю я. — Возможно, я всего лишь школьница, но и то понимаю: если отталкиваешь медсестру и отключаешь находящегося без сознания человека от аппарата искусственной вентиляции легких, ты пытаешься его убить! Что еще можно назвать убийством, если не это?
Намерение убить — всего лишь одна часть головоломки, — поясняет Бойл. — Необходимо еще доказать злой умысел.
Мой брат ненавидит отца. Поэтому он и уехал шесть лет назад.
Возможно, — отвечает Бойл. — Но вытащить штепсель из розетки и броситься на человека с ножом или угрожать пистолетом — разные вещи. Я буду молиться за вашего отца, но, боюсь, ничем не могу помочь.
Я не отступаю.
Если вы не поможете, мой брат попытается сделать это еще раз! Он обратится в суд и скажет, что мое мнение ничего не значит, потому что я младше его. И вновь назначит процедуру отключения от аппарата. Но если против него будет выдвинуто официальное обвинение, его не назначат опекуном папы. — Заметив удивленный взгляд Бойла, я пожимаю плечами. — Интернет, — объясняю я. Пока мы ехали, я воспользовалась айфоном Марии.
Бойл вздыхает.
Хорошо. Я посмотрю это дело, — обещает он, протягивает руку к столу и передает мне блокнот и ручку. — Запиши свое имя и номер телефона.
И я записываю свои данные. Отдаю блокнот.
Возможно, сейчас папа и не вполне здоров, — говорю я, — но это не дает моему брату права играть роль Бога. «Жизнь есть жизнь», — цитирую я слова самого Бойла.
Я удаляюсь по коридору в приемную и чувствую пристальный взгляд Дэнни Бойла, как стрелу в спине.
ЛЮК
Меня постоянно спрашивают, почему стая диких волков приняла человека в свои ряды. Зачем эти лишние трудности с сованием, которое слишком медленно передвигается, спотыкается в темноте, не может свободно общаться на волчьем языке и по незнанию не выказывает должного уважения вожакам стаи? И дело не в том, что стая не понимала, что я не волк, или не осознавала, что я не смогу помочь загнать добычу или защитить их зубами и клыками. Единственный ответ, который приходит на ум: волки понимали, что им необходимо изучить человека, как мне было необходимо изучить их. Мир людей все ближе и ближе подбирается к миру волков. Вместо того чтобы просто отмахнуться, они решили узнать о людях как можно больше. Время от времени узнаешь, что волчья стая приняла в свои ряды дикую собаку по этой же причине. Приняв меня в свои ряды, они на шаг приблизились к разгадке.
Моя цель, как только они, казалось, стали чувствовать себя спокойно в моем присутствии, — добиться того, чтобы мне разрешили следовать за стаей, когда они скользят между деревьями и исчезают. Знаю, что это не самая блестящая идея, ведь я легко мог потеряться, а если бы стая начала охоту, не поспел бы за ней. Но я не позволил себе задуматься и испугаться, а поэтому, когда волки встали и пошли, просто двинулся вслед за ними.
Сначала я успевал. Но стояла ночь, хоть глаз выколи, и как только мы достигли густого леса, я потерял их из виду — мои глаза, в отличие от их глаз, не настолько приспособлены к темноте. На обратном пути на поляну я ударился головой о низкую ветку и упал без сознания.
Когда я очнулся, в небе ярко светило солнце, а молодая волчица вылизывала рану у меня на голове. (Ни одна из ран, которые я получил за эти годы, — ни единая! — не воспалилась. Если бы я смог закупоривать в бутылки целебные свойства волчьей слюны — стал бы богатым человеком.) Я осторожно сел, в висках стучало, и увидел, как волчица оторвала кусок ноги оленя с копытом, поваляла его немного в грязи, помяла лапами, а потом притянула мне на колени.
Позднее я узнал, что альфа-самка чует, что следует есть. Она выбирает то, что необходимо, чтобы ты оставался сильным и выдержал испытание. Существует питательная пища, которую едят ежедневно, чтобы восстановить силы и здоровье. Пища делится и по социальному признаку, помогая укрепить иерархию стаи: когда шесть волков питаются одной тушей, альфе достаются внутренние органы, бете — крестец и бедренная часть, а омеге — содержимое кишок и мясо на шее, спине и ребрах. Волк-сторож получит 75 процентов такого мяса и 25 процентов растительной пищи, омега-волки — 50 процентов такого мясо и 50 процентов содержимого желудка; волк- дозорный — 75 процентов содержимого желудка и 25 процентов мяса с шеи и ребер. Если, даже случайно, потянешься за чужой порцией — окажешься лежащим на спине. Есть пища, вызывающая определенные эмоции, — например, молоко или содержимое желудка возвращают волка к тому времени его безмятежного детства, когда он принимал все, что давала ему мать, ел то, что отрыгивали старшие волки.
Сперва я не понял, что хочет молодая волчица: то ли проверяет меня, то ли хочет посмотреть, не стану ли я отбирать у нее еду. Но она снова подняла кусок мяса и опять уронила его мне на колени. Что ж, я поднес оленью ногу ко рту и стал есть.
Каково на вкус сырое мясо?
Как нежнейшее филе.
Вот уже много месяцев я не ел ничего существеннее зайца или белки. Эту ногу принес мне дикий волк, который, возможно, не хотел, чтобы я отправился с ним на охоту, тем не менее хотел, чтобы я был сыт, как и все остальные члены стаи.
Пока я рвал мясо зубами, волчица спокойно наблюдала за мной.
С той поры каждый раз, когда стая охотилась, волки приносили мне еду. Иногда она была вываляна в экскрементах или на нее мочились. После охоты они оставались со мной на поляне или разрешали следовать за ними, а порой неожиданно меня оставляли. Иногда я выл, и если волки слышали — отвечали мне. На обратном пути они всегда окликали меня воем. Всякий раз, без исключения, я становился на колени. Это было похоже на телефонный звонок от близкого человека, который зимовал на льдине: «Я вернулся. Со мной все в порядке. Я снова твой».
Все это заставило меня осознать, что у меня появилась новая семья.
ДЖОРДЖИ
Я поняла, что мой сын — гей, еще до того, как он сам это осознал. Была в нем несвойственная мужчинам мягкость, умение виден, окружающий мир не в целом, а отдельными частями, он был не похож на остальных мальчиков в детском саду. Если мальчишки поднимали с земли палочку, она превращалась у них в пистолет или кнут. Когда палочку брал Эдвард, она становилась ложкой, чтобы печь куличики из грязи, или волшебной палочкой. Когда он играл с другом в ролевые игры, то никогда не был рыцарем, скорее принцессой. Когда мне хотелось знать, не полнит ли меня наряд, я знала, что честно ответит Эдвард, а не Кара.
Вы догадываетесь, что у такого человека, как Люк, — мужественного человека, который может в буквальном смысле зубами отрывать куски мяса с туши в окружении волков, — могли возникнуть проблемы с сыном-геем, но мне это и в голову не приходило. Он твердо верил в то, что семья превыше всего. Совсем как у волков, которые сохраняют внутри стаи индивидуальность, которым не приходится ежедневно показывать, чего они стоят. Так и для Люка: если ты член семьи, тебя уважают, несмотря на то что ты не похож на других, и место твое надежно закреплено за тобой. Однажды он даже рассказал мне об однополых волках, которые наскакивают друг на друга во время брачного периода, но это связано, скорее, с доминированием и субординацией, чем с сексуальностью. Именно поэтому я была изумлена, когда Эдвард открылся Люку, а Люк сказал...
На самом деле я понятия не имею, что сказал Люк.
Мне известно одно: Эдвард отправился в Редмонд поговорить с отцом, а когда вернулся домой, не стал разговаривать ни со мной, ни с Карой. Когда я поинтересовалась у Люка, что между ними произошло, его лицо залила краска стыда.
Ошибка, — ответил он.
Через два дня Эдвард уехал.
И сколько бы раз за последующие шесть лет я ни спрашивала у сына, что сказал ему Люк, он отвечал, что ему было очень обидно. И как обычно бывает, когда накручиваешь себя, незнание оказалось еще более мучительным. Лежа в кровати, я придумывала самые глупые комментарии, которые мог отпустить Люк, унизительные колкости, саркастические замечания, возымевшие обратную реакцию. Эдвард преподнес свое сердце на блюдечке с голубой каемкой. И что получил в ответ? Неужели Люк сказал Эдварду, что он сможет измениться, если на самом деле этого захочет? Неужели он сказал, что всегда знал, что с его сыном что-то не так? Поскольку правды я не знала, а ни одна из сторон не рассказывала мне, что между ними произошло, я представляла самое худшее.
