Ираклий Квирикадзе - Пловец (сборник)
Соня кричит:
– Эй, стойте, вы что?
Подростки услышали Соню. Компания та же, что в прошлый раз, скатила Никиту со связанными глазами на велосипеде. На этот раз к компании примкнула Марфа. Из защитницы она превратилась в палача. Увидев Соню, Марфа энергичнее других стала подталкивать бочку к краю оврага.
– Ну ее в жопу, эту Соньку.
– Жопа у нее класс!!! – говорит мальчик с бритой головой.
Все хохочут.
Мальчик с металлическими зубами кричит:
– Эй, Гитлер-гондон… – Он заглядывает в бочку: – Это правда, что иногда, если Сонька очень попросит, ты ей жопу целуешь?!
Хохот.
Соня убыстрила шаги. Побежала. Но железная бочка уже катится, набирает скорость, подпрыгивает на валунах, с грохотом несется к болоту.
Соня старается догнать грохочущее железо. Задев деревянный мостик, бочка взлетела вверх в воздух и, сделав параболу, упала в болотную жижу.
Соня вбежала в болото, уйдя по пояс в грязь, добралась до бочки, которая медленно погружается в жижу. Рывком вытянула Никиту.
С ним, оглушенным, побитым, она вышла наверх. Смотрит на пустое поле:
– Почему такие злые?
Учитель военного дела Динозавр произносит речь, стоя перед плакатом, на котором нарисован пионер, машущий красным галстуком приближающемуся поезду, чтобы его остановить, так как рельсы разобраны.
– Вы знаете подвиг Героя Советского Союза пионера Филимонова. Он случайно увидел разобранные железнодорожные рельсы. Встал на пути поезда, сигналя красным галстуком о беде. Погиб сам, но поезд спас. Жизнь пионера Филимонова достойна подражания. А кто разобрал рельсы? Диверсанты, засланные в нашу страну… кем?
Динозавр оглядел класс.
Класс отвечает хором:
– Американскими Соединенными Штатами!
Туманный, дождливый день. Вдоль рельсов идет Никита. Внимательно смотрит на стыки. В глазах надежда увидеть разобранные рельсы. Замечает фигурку девочки – это Марфа. Она идет навстречу. Никита замешкался, но не остановился, продолжает идти и смотреть на стальные полосы. Мальчик и девочка молча, не поднимая головы, проходят мимо друг друга.
Яркие огни фейерверков разрывают черноту ночи. В честь Первого мая – Международного дня трудящихся – в «Красном Колорадо» фейерверк. Один оранжевый шипящий заряд падает в листву старого дуба на окраине деревни. Оранжевый огонь высвечивает Никиту Штольца, который сидит на ветвях дуба и смотрит на подъехавший «Харлей – Дэвидсон», с которого сходит Вильям.
Двухэтажный дом перед дубом. Вильям поднимается по лестнице, звякают ключи, открываются двери. Загорается окно.
Никита достает из кармана бинокль. Виден Вильям в объятиях Сони. Соня помогает ему снимать с себя пиджак, брюки, сорочку, трусы. Все делается в четыре руки, спешно, чтобы быстро оголиться и в постель.
В постели мелькают ягодицы Сони, Вильяма. То мужчина сверху, то женщина. Тушится забытый свет.
Соня лежит и молча улыбается луне.
– На войну пошла – не знала мужчину. Бомбила Берлин… – Она беззвучно смеется. – Я и Лейтенант летали на ночных бомбардировщиках и воевали на двух фронтах: с фашистами и с мужчинами.
– Почему с мужчинами?
– Военные мужчины казались нам насильниками и лгунами, они носились с одной только мыслью – заманить, трахнуть… Мы их били. Страшно били. После войны остались одни. Кроме как водить самолеты, ничего не умели. Приехали сюда, получили этот старый утюг У-2… – Соня смеется. – И вся моя жизнь только для того и была, чтобы встретиться с тобой…
– Насильником и лгуном…
– Нет. Ты мое счастье!
Никита сидит на ветвях дуба. Смотрит в бинокль. Неожиданно рядом в листве что-то пронеслось с шумом и грохотом. Какое-то животное. Нет – человек! Женщина.
Никита шепчет в страхе:
– Лейтенант…
Освещенная луной, женская фигура, прихрамывая, побежала к велосипеду, оседлав его, уехала, растворилась.
Всходит солнце. Около шеста с полосатым метеосачком стоит Никита, опираясь на велосипед, смотрит на амбар.
Никита осторожно подходит к окнам. Заглядывает в них. Видит пустую комнату, горящую электрическую лампочку и Лейтенанта, которая лежит на полу. Вокруг Лейтенанта пустые бутылки из-под дешевого вина «Солнцедар».
Никита идет к дверям амбара, входит. Садится на стул. Долго смотрит на голую спящую женщину.
– Лейтенант!
Лейтенант открывает глаза. Мгновенно вскакивает:
– Отвернись!..
За спиной отвернувшегося Никиты она собирает разбросанную одежду. Ставит чайник на плиту. Неожиданно говорит:
– А Соня твоя этому американскому шпиону яйца лижет… – Она смеется хрипло, похмельно. – Хотя ты же сам видел вчера…
Лейтенанта знобит. Она осматривает бутылки в поисках остатков вина.
– Я привез велосипед. Вчера вы мой увезли, оставили свой…
Лейтенант говорит безразлично:
– А! Бог с ним!
Ищет в бутылках спиртное. Находит. Наливает.
– Тебе не надо?! А мне надо опохмелиться… Я вчера перебрала… – Лейтенант смеется, но глаза тоскливые. – Немного…
Она залпом выпила. Ожила.
– Ой! Вспомнила. Есть бутылочка! Помоги.
Они отодвинули тяжелый комод, за которым у стены поллитровка. Лейтенант целует ее в пыльный бок. Открывает. Наполняет стакан водкой. Пьет медленно, смакует, словно пьет не водку, а малиновый сок.
– Хорош-ш-шо! И петь захотелось! Спеть?
Радостная, возбужденная, она берет аккордеон, оставшийся после избиения Динозавра, и начинает петь. Лицо Лейтенанта зарумянилось, губы покраснели. Она стала даже красивая.
За речкой, за речкой,
На том бережочке,
Мыла Марусенька
Белые ножки…
Никита листает фотоальбом. В нем все те же фотографии самолетов, бомб разных калибров, люди вокруг самолетов и бомб. На всех фотографиях Соня и Лейтенант в военной форме, с орденами, медалями.
– …Мыла Марусенька…
Лейтенант останавливается, наливает водку. Пьет. Мрачнеет.
– Скажи, Никита. Ты умный немецкий мальчик. Ненавижу немцев. Но ты наш, советский немец, хороший и умный. Скажи – неужели дело только в сиськах? Они у нее шестого размера. Лифчик не может достать. Все, какие покупает, маленькие. Не влезают ее белые грудки. А гаду этому… американцу, этому шпиону… я знаю точно, он завез колорадского жука, голову на отсечение дам… он завез… в НКВД сказали, лифчик шестого размера, этот мясокомбинат, нравится… Сонькины груди хорошо, а мои, значит, не годятся?!
Лейтенант отбрасывает аккордеон, видно, как быстро она опьянела, берет Никитину руку и подносит к своей груди:
– Потрогай! Есть же сиськи? Есть? Возьми второй рукой! Чувствуешь?..
Лейтенант начинает рыдать. Неожиданно, громко.
– Чем я хуже нее?.. – Лейтенант плачет. – Чем? Чем? Чем? Как яблочко свежая. Никем не тронутая… Никто меня не хочет… Я не могу больше, не могу… – Она завыла громко, по-волчьи.
К амбару подъезжает черный легковой автомобиль, из которого выходят три работника НКВД, те самые, что смотрели с Вильямом фильм о колорадском жуке. Серые пиджаки, галстуки, набриолиненные волосы.
Степанов тихо говорит Никите:
– Мальчик, бери ноги в руки – и бегом отсюда!.. Не оглядываться!..
Никита смотрит на Лейтенанта.
– Ну, сопляк, вали отсюда, у нас с Тамарой Максимовной разговор тет-а-тет…
На широкой постели лежит Анна. Тяжелая, похожая на Будду. Чуть в стороне от нее лежит Никита. Бабушка и внук спят, раздается стук в дверь.
– Кто?
– Председатель.
– Сейчас открою…
Она встает, на ночную рубашку натягивает свое огромное пальто. Впускает рыжего человека в военном кителе.
– Анна, опять волки!
– Нет…
– За два дня задрали трех лошадей, дико лютуют, помоги!
– В прошлый раз, когда я с ними разговаривала, ты стрелять начал… Сейчас они не будут меня слушать…
– Анна! Ты же знаешь, как у меня с лошадьми… Вот палец мой отруби, только лошадь не тронь… А тут за два дня троих!!! Сегодня ночью что будет, не знаю… Волки сибирские, под выстрел не идут… Анна, только ты можешь, – просит председатель.
– Где они?
– У Свиной горы их видели…
По склону Свиной горы поднимаются Анна, Вильям, Соня и Никита.
– Хочет идти – пусть идет, – говорит Анна. – Я с волками давно разговоры веду, ты знаешь, они меня слушаются… Потом, она же смелая, Берлин бомбила. Вот, пришли… Расстелите ковер…
Вильям снял с плеч рулон и раскрутил его на траве. Большой ковровый квадрат лег на место, указанное Анной.
– Садитесь и не двигайтесь. Будьте как камни. Молчаливые и бездвижные. Когда волки придут, вы совсем как камни… Но не бойтесь… Я буду их ругать, они будут вести себя как виноватые… Мальчики знают, для тебя говорю… – объясняет Анна Соне.
Наступила тишина. Где-то квакает ночная жаба. Никита видит, как Соня прижала к своему животу руку Вильяма. И Анна заметила этот жест.
– Сколько уже?
– Четвертый месяц…
Анна поднесла свою руку к Сониному животу. Никита видит, как руки взрослых соединились. Старая башкирка, русская и американец слушают какую-то тайну.
