Гектор Тобар - 33. В плену темноты
В конце концов по требованию Кристиана Барры полиция расставила карабинеров у подножия скалы, чтобы не позволять женщинам подниматься. Но стоило Марии Сеговии в очередной раз отправиться взглянуть, как спасатели бурят скважины, полицейский офицер, издалека заметивший приближение сеньоры, отвернулся и уставился в другую сторону. И она поднялась на свой пост на вершине, откуда были хорошо видны буровые мачты, почти вертикально устремленные ввысь, и диорит, перемолотый в пыль, клубами вздымающийся в небо.
Затем она спустилась, осторожно ступая по предательскому склону, к палаточному лагерю, где под брезентовым покровом расположились семьи пропавших шахтеров. Мертвой и подавленной тишине нет места там, где живут и даже иногда спят семьи двоюродных братьев Сеговия и Рохасов, Дарио Сеговии и Пабло Рохаса. Они пели и тогда, когда сверху на них смотрели крупные южные звезды, и когда их окутывала плотная пелена тумана, время от времени затягивая задорную «Чи-чи-чи, ла-ла-ла, шахтеры Чили!». Бывало и так, что они вспоминали детство троих двоюродных братьев, которым теперь уже перевалило за сорок и которые выросли в окрестных долинах в те благословенные ныне деньки, когда в реке еще была вода.
Глава 8. Трепетный огонек
В течение первых нескольких часов звук работающих буровых установок, отчетливо слышимый даже здесь, одновременно успокаивал и возбуждал. Виктор Сеговия не мог заснуть, напрягая слух до поздней ночи. И только в четыре часа утра в понедельник, 9 августа, спустя восемь с лишним часов после того, как шум буровой установки стал совершенно явственным, он забылся коротким сном. Ему снилось, будто он дома, в своей постели, и вдруг слышит, как его зовет дочка. На мгновение Виктор оказался в каком-то солнечном и светлом месте, сбросив с себя мучительные и гнетущие оковы тьмы, но потом, открыв глаза, обнаружил, что по-прежнему в Пандусе неподалеку от Убежища – лежит, подстелив кусок картона, и его вновь охватили страх и тоска. Но теперь, по крайней мере, шахтеры были уверены, что к ним пробиваются два бура с разных направлений. Несколько часов спустя Сеговия отметил у себя в дневнике, что атмосфера вокруг явно улучшилась: «Мы немного успокоились и обрели уверенность, – написал он. – Здесь, внизу, мы стали одной семьей. Мы превратились в побратимов и друзей, потому что нам довелось пережить то, что выпадает далеко не каждому». Все тридцать три горняка принимали участие в ежедневных молитвах, за которыми обычно следовал прием пищи; в тот день им досталось по одному печенью, крошечной порции тунца на кончике ложки и пятьдесят граммов сухого молока, разведенных водой. После недолгого обеда кто-то впервые заикнулся о том, что неплохо было бы подать в суд на владельцев шахты и потребовать компенсацию за те страдания, что им довелось пережить. В течение следующих нескольких дней разговоры на эту тему будут вспыхивать снова и снова. Хуан Ильянес, эрудированный и начитанный слесарь-механик с Юга, предложил, в случае, если их спасут, заключить «пакт молчания» и рассказать о случившемся только адвокатам, чтобы повысить шансы на передачу дела в суд. Впрочем, его слова вызвали вспышку гнева у Эстебана Рохаса, сорокачетырехлетнего взрывотехника.
– Какой смысл беспокоиться о деньгах и адвокатах, пока мы сидим тут, как крысы в западне, – вспылил он. – Рехнулись вы, что ли?
И впрямь, это безумие – думать о проблемах, оставшихся на поверхности, сидя взаперти и будучи уже наполовину покойником. «Бурение явно замедлилось, – написал спустя еще несколько часов Виктор Сеговия в своем дневнике. – Господи, когда же закончится эта пытка? Я хочу быть сильным, но в душе у меня царит пустота».
Омар Рейгадас обратил внимание, что воздух стал тяжелым и спертым. Раньше ему казалось, что по коридорам вокруг Убежища гуляют сквозняки, но сейчас они прекратились и ему стало трудно дышать. Длинная седая челка падала ему на лоб, делая похожим на юного старца. А он уже сполна ощутил на себе груз своих пятидесяти шести лет.
– Estoy mal, estoy mal, – пробормотал он. – Мне плохо, и нечем дышать.
Воздух действительно застыл в неподвижности или это ему только кажется, обратился он с вопросом к еще одному из ветеранов, Франклину Лобосу. А того одолевали собственные проблемы: он приподнял колено, которое травмировал много лет назад, еще в бытность профессиональным футболистом, и обернул его резиновым ковриком, позаимствованным из кабины одного из пикапов. В такой влажности колено терзала ноющая боль, а последние дни рядом с его спальным местом ручейками начала течь вода, отчего порода вокруг раскисла, превратившись в грязь. «Я должен держать его в тепле и сухости», – пояснил он остальным. Франклин слышал вопросы и ответы Рейгадаса. Да, воздух стал спертым и тяжелым и почти перестал двигаться, не то что раньше. Не исключено, что один из скрытых проходов оказался завален – до них регулярно доносились звуки камнепада. Омар приложил к лицу маску от одного из двух баллонов, хранившихся как раз на такой случай в Убежище, и сделал пару вдохов, но легче почему-то не стало. Похоже, кислород закончился. Марио Гомес, шестидесятитрехлетний шахтер, у которого недоставало пальцев на руке, израсходовал его запас, помогая своим легким, пораженным силикозом, который шахтер заработал за долгие годы тяжкого труда в таких вот подземельях. Теперь же слабость его только усилилась вследствие скудного рациона, в котором едва содержится сотня калорий.
Бурение продолжилось и на следующий день, во вторник, 10 августа. В полдень их молитва закончилась славословием тому, что наступил День шахтера, их профессиональный и общенациональный праздник. День шахтера приходится на праздник святого Лаврентия, поскольку, по католической традиции, которая уходит корнями в глубину веков, святой Лаврентий считается небесным покровителем шахтеров. В Чили в этот день владельцы рудников и шахт чествуют своих работников, устраивая для них и членов их семей пиршества и гулянья. И пусть сегодня их не ждало роскошное угощение, но они все-таки поздравили друг друга, гордясь тем, что шахтеры. И вообще, самим фактом своего существования Чили обязана людям, которые, рискуя жизнью, тяжким трудом в недрах гор добывали ее национальное достояние. Добыча природных ископаемых стала символом Чили, и Пабло Неруда посвятил множество поэм шахтерам Севера, а чилийские школьники по-прежнему воспитывались на таких книгах, как «Под землей» Балдомеро Лильо, в которой собраны рассказы о шахтерском труде начала двадцатого столетия. И вот теперь шахтеры «Сан-Хосе» голодают в свой профессиональный праздник. Но страдания, щедро приправленные гордостью, вдруг подвигли их прекратить всякие споры и исполнить национальный гимн.
Хриплые дружные голоса тридцати трех голодных мужчин глубоко тронули Виктора Сеговию, поразив его в самое сердце. «В тот момент я забыл, что оказался погребен в шахте», – записал он в своем дневнике, но ощущение свободы и братства оказалось мимолетным. Шли часы, и звук бура становился то громче, то ослабевал, и было даже трудно понять, откуда он доносится. А вскоре он начал слабеть. Куда двигался бур? По-прежнему в нашу сторону или уже нет? Несколько шахтеров вместе с Марио Гомесом стали прикладывать деревяшки к стене каверны, пытаясь определить, откуда доносятся звуки. Вероятность того, что бурильщики снаружи промахнутся, начала обретать реальные черты, и Виктор вновь принялся перебирать в памяти прошлое. Он ведь, по сути, не бывал нигде дальше Копьяпо, но зато у него большая семья, и невеселыми мыслями он унесся к своим многочисленным родственникам. В своей тетради он составил длинный список родни, двоюродных братьев и дядьев, всего тридцать пять человек, включая нескольких живущих отдельно родственников, с которыми он не виделся уже долгие годы, и попросил прощения у того, кто будет читать его записки, если он ненамеренно забыл о ком-то, потому что сейчас «…голова у меня не варит».
Когда звук бура стихал, а мужчины обрывали разговоры, до слуха Виктора и остальных, расположившихся в Убежище и неподалеку от него, доносился непрерывный рокот. Его издавали не стены, и это был не обвал в каком-нибудь дальнем коридоре; он раздавался в самом Убежище и был настолько громким, что Виктор упомянул о нем в своем дневнике. Он даже не подозревал об этом, но у этого звука имеется научное название – борборигмус, или урчание, то есть звук, издаваемый стенками гладких мышц в животе и тонким кишечником, сжимающим и проталкивающим вниз пищу, которой практически нет. Это клокотание вызвано теми жалкими крохами еды, которую они положили на язык несколькими часами ранее, и эхо пустого желудка лишь усиливало звук. И он повторялся у каждого из шахтеров, обостряя и без того сосущее чувство голода.
На столе в Убежище шахтеры играли в шашки, сделанные из картона. Немного погодя Луис Урсуа, встревоженный поведением товарищей, которые постепенно ожесточались и готовы уже были наброситься друг на друга с кулаками, изготовил комплект домино, разрезав на кусочки белое пластиковое обрамление треугольного предупреждающего знака, который он возил в багажнике своего автомобиля. Чуть выше по Пандусу, на отметке 105, где спали механики и сам Луис, Хуан Ильянес тоже прилагал неимоверные усилия, чтобы поддержать моральный дух своих viejos, рассказывая им всякие истории. Ильянес обладал глубоким баритоном и ясным и четким произношением телевизионного диктора; а еще он был начитан, образован, умел внятно излагать свои мысли и вдоволь поездил по Чили, так что ему было о чем поговорить с ребятами.
