Елена Вернер - Грустничное варенье
— Это лучше, чем… — Егор закусил губу и весело взглянул на Лару. — Тем ребятам из гостиницы «Апельсин» надо вывесить слоган — «Наши стены самые тонкие, а стоны самые громкие».
За весь день Арефьев впервые прокомментировал неловкость прошлой ночи, подтвердив опасения Лары — он и правда все слышал. Неожиданно она покраснела и смешалась, будто он подловил ее на чем-то запретном.
— По крайней мере, тут нам никто не помешает… — продолжил он. — Я имею в виду спать! А засветло разберемся, куда нас занесло…
— Ну да… — колебалась она. — Если забыть про сов, медведей и еще какое-нибудь зверье…
— Не того ты боишься! В долгой дороге звери менее опасны, чем сомнительные личности на ненадежных стоянках. А животные что? Замки они вскрывать не умеют… А наружу будем выходить только вместе. Так что, если приспичит в туалет, тебе придется меня разбудить.
— Феерично… — буркнула Лара под нос. — Так и знала, что надо было послушаться Лилю…
Егор откинул передние сиденья и достал из багажника легкие теплые одеяла, одним движением молнии превращающиеся в спальные мешки. Лара вынуждена была признать, что ее попутчик и тут проявил достойную признания предусмотрительность. Перекусив печеньем, они без лишней болтовни устроились на ночлег.
Лара чутко вслушивалась в шорохи ночи, проникавшие в машину даже через закрытые окна и двери. Значит, это и есть тайга? Никогда раньше она не задумывалась над значением этого слова, а сейчас впитывала его смысл всем своим существом. Огромное неведомое пространство, наполненное древней тьмой. Уханье сов, хлопанье больших мягких крыльев, треск валежника в чащобе, неумолчное тихое гудение ветра в вершинах сосен, зловещий скрип стволов и веток. Здесь нет людей, нет их жилищ, и даже дорога — кто проезжал по ней, когда это было? Все отодвигается, растворяется… Лара и Егор одни, не более чем затерянные души, песчинки посреди неукротимой стихии, которая так же страшна и непонятна, так же могущественна, как небо и океан.
Эти мысли приводили Лару в дрожь. От любого необъяснимого звука ее сердце начинало стучать в висках, ладони холодели, — а именно такими звуками полнилось все вокруг, будто ее и не защищал металлический корпус автомобиля. И снова, как и предыдущей ночью, она сосредоточилась на том единственном, что было знакомо и что вселяло в нее покой: дыхание Егора. Вдох и выдох с присвистом, размеренно, неторопливо и надежно. Когда-то давно, в другой жизни, в детстве, она слушала, как сопит лежащая рядом Лиля. А сейчас ей остается только обнимать кожаный бездыханный рюкзачок, и в этом нет ничего от умиротворения, скорее наоборот. И слушать дыхание ее вдовца.
— Спишь?.. — вдруг проговорил Егор, и Лара осознала, что Арефьев лежит гораздо ближе, чем ей казалось.
— Нет, не сплю, — отозвалась Лара в странном оцепенении. Она открыла глаза, пытаясь различить его очертания, но темнота была непроницаема. Наверное, Егор тоже смотрит сейчас в ее сторону. Ей хотелось, как незрячей, протянуть руки и ощупать его лицо.
Раздалось тихое неуверенное покашливание. Лара ждала, что за этим последует.
— Сегодня днем, — начал он, — я спросил тебя о самом счастливом дне, а ты рассказала, как Лилю выписали из больницы. Это было двадцать лет назад. Ты могла сказать что угодно — как получила первый гонорар за фотографии, как влюбилась, как уехала в Англию. Но ты вспомнила именно это. Ты думаешь, вся твоя жизнь связана с Лилей, что вы оттенки друг друга…
— Так и есть.
— Нет, Лара, все совсем не так. И в глубине души ты знаешь об этом. Помнишь, вчера, рассказывая про ваше детство, ты… Ты сказала «мы каждый день вытворяли что-нибудь, пока…» и не договорила. Так вот я знаю, что «пока». Пока однажды днем Лиля не объявила тебе, что она уже большая для всех этих глупостей. Что пора повзрослеть, взяться за ум и завязывать с детскими шалостями, если уж вы хотите чего-то добиться и кем-то стать. Вам тогда как раз и исполнилось пятнадцать. Она мне рассказывала.
— Рассказывала об этом? — Лара вздрогнула. — Вот именно такими словами?
— И про ваш детский язык тоже. Криптофазия. Я впервые услышал это название от нее.
Стало нечем дышать. Желая вглядеться в лицо Егора, прочитать выражение его глаз, Лара приподнялась на локте, но пространство было запечатано черным сургучом ночи.
— Она употребляла именно это слово?
— Она была медиком, — в голосе Егора засквозила жалость, и Лару больно царапнуло где-то в груди. — Ты же знаешь, врачи любят конкретику… Не принимай это близко…
— Давай закроем тему. Я хочу спать, — оборвала его она.
Отвернувшись к двери, Лара накрылась с головой и зажмурилась так сильно, что перед глазами замельтешили мигающие светлячки.
Она увидела сон только под утро.
Близняшкам снова девять лет. Они ужинают в квартире бабушки и дедушки. И хотя взрослых нет в кухне, Лара точно слышит бабушкины шаги по скрипучему паркету соседней комнаты. Сама Лара уже доела ужин, а Лиля все еще чахнет над тарелкой борща, который — сестра знает — не переносит из-за вареной капусты. Но если бабушка Саша вернется и увидит, что суп до сих пор не съеден, их ждет взбучка. Так что Лиля вздыхает и никак не соберется с силами, чтобы влить в себя остывшую красно-фиолетовую жижу, и по своему обыкновению мнет в руках хлебный мякиш, пока он не превращается в серый липкий комочек.
Лара знает, как спасти свою любимую сестру. Никаких проблем, она всегда готова, стоит той только намекнуть.
— Следи за коридором, — шепчет она Лиле на ушко. Потом придвигает к окну табуретку, забирается на подоконник и тянет вниз старый шпингалет форточки, затекший белой оконной краской. Форточка запотела: на улице мороз, а в кухне влажное тепло недавно приготовленной пищи и чесночный дух. Наконец шпингалет нехотя поддается, и тогда Лара подхватывает тарелку с борщом и одним ловким движением выплескивает его в распахнутую форточку. И, сияющая, оборачивается к Лиле, ожидая увидеть в ее глазах благодарность.
Но наталкивается на серый холод. Лиле вовсе не девять лет, она уже выпускница. А смотрит и вовсе со строгостью бабушки. Лара замирает с испугом, чувствуя, что сделала все неправильно.
— Лара, опять ты за свое, — говорит сестра, нахмурившись. — Я устала! Ты такая несерьезная! Сколько можно?
— Но… Ли! Я же хотела тебе помочь…
— Так ты точно не поможешь! — И Лиля выскакивает, громко захлопнув за собой дверь кухни. От удара рифленое стекло вылетает из двери и распадается на белесые осколки.
Лара проснулась на вскрике. В черноте ей еще слышался грохот, только это был не стекольный звон, а ночная гроза. От очередной вспышки молнии все вокруг озарилось белым светом, и джип снова содрогнулся от громового раската. Дождь барабанил по крыше.
Она задыхалась в рыданиях, мелко, всхлипами хватая воздух. Все ее тело содрогалось в конвульсиях, и она не сразу поняла, почему не может пошевелиться.
— Тише, тише, родная, все хорошо…
Голос был так ласков, и все утешал, уговаривал ее. Он был единственной нитью, держащей ее на краю все расширяющейся бездны. А потом она ощутила и руки. Надежные и крепкие, они обвились вокруг ее трясущегося тела, стискивая в объятиях, прогоняя завладевший ею страх. Только спустя несколько мгновений, приходя в себя от тяжкого сна, она осознала, что ее обнимает Егор.
— Не плачь, Кузнечик, ну что ты. Все хорошо, это просто сон…
Он держал ее в своих руках, трепещущую, сломанную, и укачивал, прижимая к груди, как укачивают маленького ребенка. Она зарыдала еще безутешнее, уткнувшись лицом в твердое плечо, в шею, уже ставшую влажной от ее слез, но пышущую теплом. Там под кожей билась живая горячая кровь, которую качало сильное сердце, Лара отзывалась на его пульс всем своим существом, будто сердце Егора проталкивало жизнь и в ее артерии тоже. От мужчины пахло так знакомо, так терпко и головокружительно, и Лара вдыхала и вдыхала его запах, ощущая, как все плохое отступает прочь.
Наконец ее рыдания иссякли. Лара еще всхлипывала, но все реже, пока схлопнувшиеся легкие не развернулись и она наконец не вдохнула с болезненным облегчением. Голову туманил чахоточный жар, но даже сквозь него девушка поняла, что умрет, если руки, сжимающие ее, сейчас ослабят хватку. Не осознавая, что делает, она с сумасшедшей надеждой подняла залитое слезами лицо к Егору.
Электрически белая вспышка озарила два лица, застывшие одно напротив другого мучительно близко, две пары безумных горящих глаз. Часы пропустили секунду. Все замерло, но гром тут же безудержно подстегнул время своим хлыстом, и небо раскололось с грохотом и треском, как недавно — витражное стекло. Егор выпустил Лару из объятий.
— Ты как, ничего? — пробормотал он. Его голос едва заметно дрогнул. Лара нащупала в подстаканнике бутылку воды и сделала несколько глотков.
