Станислав Говорухин - Повести. Рассказы
— Он же теперь всем расскажет.
— Кому? Зачем? Что он расскажет?
Странно было, что они в его присутствии говорят о нем в третьем лице. Как о мертвом. Митя переводил злобный взгляд с его лица на ее и обратно, вслушиваясь в их разговор со вниманием и особого рода довольством, подобно судье или следователю, наблюдающему удавшуюся очную ставку.
Сергей перехватил этот его взгляд.
— Ты ничего не понял, — слишком поспешно и слишком, пожалуй, серьезно, сказал Сергей Мите.
Тот лишь улыбнулся снисходительно, зубы оскалил, явно чувствуя себя хозяином положения, и перевел взгляд на Катю.
Взлохмаченные волосы, непричесанные еще после душа. Крохотная родинка у правого уголка рта. Бело-розовые следы комариных укусов на босых ногах. Халат прираспахнулся на груди, и было видно, что линия кофейного загара на коже повторяет вырез платья.
Какой там хозяин положения! Глядя на нее, на эту женщину, шлюху, убийцу, эту тварь, Митя понимал просто, беспомощно, с неотвратимым ужасом, как бесконечно он ее любит и теперь отчего-то любит даже более, чем прежде, вопреки всякому разуму, всякому здравому смыслу.
С машинальной застенчивостью, как под взглядом чужого, Катя запахнула халат.
— Я тебя посажу, — сказал Митя, едва справляясь с ласковым бешенством желания.
— И ведь посадит, — весело подтвердил Сергей.
Он опять уже присосался к минералочке и бутербродик уминал, этих двоих не дождавшись, челюстями работал.
— И тебя, кстати, тоже, — Митя уронил в сторону Сергея брезгливый взгляд.
— Ну уж меня-то хоть не впутывайте, — все так же весело взмолился Сергей, но увидел, что Митя направился к двери. — Эй, куда пошел?
— Пусть уходит, — равнодушно сказала Катя.
— Как это — «пусть уходит»?! Он ведь сейчас… Э, лапулька моя! — Сергей встал на Митином пути. — Не спеши. Мы ведь еще…
Но разность весовых категорий была не в пользу Сергея. Митя легко оттолкнул его прочь, и Сергей распластался на полу нелепейшим, унизительнейшим образом. Да еще в салат попутно вляпался, так сказать, пролетая мимо и неосторожно задев. Огурчики, помидорчики. Да и сметана оставит на брюках характерные пятна.
Обманутый супруг прощально усмехнулся поверженному сопернику, но покинуть поле боя не сумел, так как был настигнут прытким соперником почти уже у самой двери.
В спину Сергей не бил. Как воспитанный хомо сапиенс, он сначала развернул Митю лицом к себе и только тогда вломил ему по морде.
Игривая мелодрама, плавно преобразившись в тягостную драму, стремительно перерастала в будничную трагедию.
Сервировочный столик откатился, дребезжа пластиковыми и никелированными деталями. С грохотом опрокинулась подставка для цветочных горшков.
Митя рухнул возле камина с разбитым ртом. И для головы нашлось к чему крепко приложиться, теперь вот шишка будет, вот ведь незадача, а Катюша, кстати сказать, и внимания не обратила, обсметаненные брюки, конечно, волнуют куда как сильнее. А прямо перед глазами — неплохое орудие для выяснения семейных отношений: тяжелые каминные щипцы, антиквариат, можно сказать, наследие царизма.
Катя заорала очень вовремя, заметив это самое наследие царизма, занесенное над головой Сергея.
Он успел увернуться, так что чудовищный удар пришелся лишь по касательной, задев, однако, голову, плечо, руку.
Митя вознамерился было совершить вторую попытку, но Сергей энергично возразил ему. Он орудовал каминными щипцами и тогда, когда Митя уже лежал на паркете и от ударов вполне можно было и воздержаться.
Результат был естественен, страшен, грязен: Митя валялся на полу с размозженным черепом.
Молодая вдова сидела на корточках у стены, зажимая ладонями рот. Иногда через ладони вместе с дыханием прорывалось нечто среднее между воем и хрипом.
Сергей отшвырнул щипцы, поднял с полу бутылку и, далеко запрокинув голову, вытянул остатки минеральной воды. Рубашка на его спине потемнела от пота.
Катя поднялась и, дошаркав до новоявленного убийцы, обняла его, прижалась лицом к темному пятну на спине.
Тело убитого супруга они зарыли у забора. Дом их был крайний в ряду. За тем забором темнел лес и бесшумно ронял листву. Они обошлись без фонаря — ночь была чистая, звездная.
Опершись о лопату, Катя засмотрелась на молочный круглый лик луны. Не было в темноте ее души ни сентиментального сожаления, ни тени сомнения, ни света раскаяния, ни хотя бы страха перед расплатой — только радость, тихая, злобная. Рот кривился в ласковой улыбке, а взгляд был тяжел, мрачен, горяч. Она перевела бесовский свой взгляд на Сергея, то ли любуясь им, то ли его ненавидя. Сказала, как тайну, с детским удовольствием:
— Мы с тобой, Сереженька, теперь кровью венчанные.
— Ну и что? — он на Катю не посмотрел.
— Если изменишь мне, я с тобой, ты уж прости, родной, живая не расстанусь.
Тогда Сергей посмотрел на нее, обнял, ткнулся лицом в волосы.
— Полоумная ты. Зачем мне другая?
— Да и тебе тогда вряд ли жить, — прошептала она нежно.
Он хотел отстраниться, в глаза ей заглянуть — Катя не пустила, обнимая, крепко прижала к себе.
Когда знакомились, он представился, но имя-отчество тотчас улетучилось из Катиной головки, а фамилия — Романов — весело задержалась: Романов — да не тот. «Мишка косолапый, — подумала Катя, — шкаф двухстворчатый, диноцефал травоядный», — вспомнился ей душераздирающий портретик представителя угасшей фауны из познавательной детской книжки.
Романов усадил ее за желтый канцелярский стол и диктовал текст, присев на подоконник рядом с нежным деревцем малиновой герани.
— …от гражданки такой-то, проживающей по такому-то адресу.
— А по какому адресу? — уточнила Катя. — Я в Москве прописана. Здесь у нас дача.
— Оба укажите, — сказал он, глядя через плечо в окно. — И номера телефонов, пожалуйста.
Катя послушно корябала шариковой ручкой жесткий от одиночества лист бумаги. Глазами поискала, хоть что подложить, но стол был безобразно пуст.
Как должна вести себя женщина, у которой пропал муж? Дома, собираясь в поселковое отделение милиции, Катя пыталась найти правильную линию поведения. Так она сама обозначила — «найти правильную…», ну и так далее. Но вовремя одумалась, догадавшись, что едва ли сумеет сыграть нужную роль и, пожалуй еще, выдаст себя с головой. Она решила по возможности не обнаруживать никаких чувств, в глаза смотреть поменьше, побольше молчать и юбку надеть с карманами, чтоб было, куда прятать руки, если что.
— Угу, написала.
— Заявление. Мой муж, такой-то, пропал без вести. Последний раз я видела его…
— Подождите, — взмолилась Катя. — Не так быстро. Я не успеваю.
— А вы не волнуйтесь, — голос его насмешливо улыбался.
Катя подняла глаза, но улыбку не застала — постная физиономия флегматика.
— Вот если бы ваша жена…
— В последний раз я видела его… — напористо, почти грубо, повысив голос, перебил Романов.
Катя покорно склонила голову к бумаге.
Он диктовал скучным голосом, и вид у него был то ли рассеянный, то ли усталый, но это если не встречаться с ним глазами, а если встретиться, сразу видно: и совсем даже не флегматик, и глазки ой какие! — неприятно умные, пристальные. А впрочем, мнительность, мнительность это все. Катя ловила на себе его взгляд, и ей мерещилось куда большее понимание им происходящего, чем было на самом деле.
— Последний раз я видела его… А дальше?
— А дальше — укажите, когда видели. Он был одет в то-то и то-то. Особые приметы у него такие-то.
Волею судьбы между нею и вот этим типом в добротном пиджаке — карманы отвисают, цвет немаркий — устанавливалась еще туманная, непрояснившаяся еще связь, зависимость какая-то. Они присматривались, пристраивались друг к другу, не точно понимая, что можно друг от друга ждать. Так присматриваются, пристраиваются друг к другу потревоженные разнообразием чувств грядущие партнеры, — скажем, врач и пациент, читатель и книга, сутенер и проститутка, повар и капуста, — с корыстным интересом, с надеждой на понимание, с чисто человеческим любопытством, с желанием поскорее отделаться.
— Какие у вас с мужем отношения?
— Нормальные, — она не подняла головы.
— «Нормальные» — это что? Бил, но только по субботам?
Катя засмеялась, ткнувшись носом в ладонь, лежавшую на столе.
— А то, знаете, как бывает: жена заявление строчит, а муж по соседству ночует, у подруги.
Она вскинулась, собираясь изобразить оскорбленную добродетель.
— Бывает, бывает, — остановил ее Романов. — Так бывает. Всяко бывает, — он говорил и открывал тугую дверцу желтого шкафа. Достал и поставил на стол чемодан из синего кожзаменителя.
