Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи

Никто не видел его взгляда, а потому не знал, какая боль и страх поселились в нем. Ынсок был даже благодарен тому, что носил повязку и мог спрятать свои истинные чувства от родителей, Кымнам и Чони.

— Чувствуете, чем пахнет? — игриво спросила Чони, подойдя к нему. Услышав шаги и голос, Ынсок приподнялся. В последнее время ему недоставало физической нагрузки, мышцы ослабли, он похудел, и больничная пижама болталась на нем, как на вешалке.

— «Что-то горит. Наверное, мое сердце…» [101] Но вряд ли вы заготовили эту фразу для меня, — подшутил Ынсок.

Чони присела рядом и стукнула его по плечу.

— Еще бы я так старомодно выражалась! Нет, вы принюхайтесь.

Чони покачала пакетом с обедом, поверх которого Кымнам наклеила круглый фирменный стикер.

— А-а-а, «Изумительный ланч»?

— Тихо! Застукают — не поедим. Бабушка сказала, что это наш праздничный ужин.

— Ого. А сикхе есть?

— Конечно. Бабушка сказала, вы тоже «Ольсикхе»?

— Что? Ольсикхе?

— Ну вы даете. Тут ведь все понятно. «Оледенею, но выпью холодный сикхе!» [102] Нужно идти в ногу со временем и знать такое, что же вы! — Чони снова легонько стукнула Ынсока по плечу.

Почему-то ему это было даже приятно, и он улыбнулся. Будто бы все было хорошо.

Ровно в шесть часов по коридорам забренчали колеса тележки с едой. Назвать ее невкусной язык не поворачивался. Но для тех, кто распробовал блюда Кымнам, все остальное казалось пресным.

«Если это полить бульоном, вкус будет намного богаче», «Диетическое блюдо не обязательно делать таким бесцветным. Можно было просто сохранить оригинальный вкус овощей и мяса да вложить чуть больше души — получилось бы гораздо вкуснее…» — бесконечно сокрушался Ынсок. А Чони всегда соглашалась, поддерживая в нем капризное дитя. Словно сговорившись, они оба съели по ложке, для виду поковырялись в еде и вернули подносы на тележку для отходов. После чего стали ждать, когда отключат освещение.

До отключения света оставалось два часа. Его гасили не только в палатах, отключали весь свет в коридорах, туалетах и главном холле, оставляя лишь несколько люминесцентных ламп. Сгорая от нетерпения, они ждали темноты. Наконец ровно в восемь часов свет погас. Люди за окном готовились шуметь всю ночь, празднуя Рождество, но больничные правила не предполагали исключений даже сегодня.

С наступлением темноты Ынсок приступил к выполнению плана. Хотя на самом деле он мало что делал сам. Чони положила ему на колени голубой плед с вышитым названием больницы и помогла надеть темно-серый свитер, который принесла мама Ынсока. Затем Чони наклонилась к его уху и прошептала:

— Вы точно выдержите? В одном свитере на улице будет холодновато…

— Если замерзну, обнимете меня?

После аварии Ынсок перестал стесняться подобных фраз. Это удивляло Чони, но удивление было приятным. В этот раз она столь же смело ответила ему:

— Думаете, только обниму?

— Ого?!

Ынсок на мгновение застыл, потеряв дар речи. Его лицо тут же покраснело, и он откашлялся, словно подавился чем-то.

— Трусишка. Пытались меня смутить? Не выйдет, — добавила Чони, и Ынсок с восхищением осознал, насколько она смелее и сильнее его.

Он нащупал руками колеса инвалидной коляски и крепко схватился за них. Ынсоку не хотелось, чтоб Чони помогала ему с каждой мелочью, поэтому он заранее потренировался и теперь спокойно самостоятельно пересел в коляску. Хотя это было не так уж легко. Ведь даже на стул, стоящий прямо перед тобой, непросто сесть в полной темноте. Но он не желал утруждать Чони, поэтому усилием воли подавил в себе страх.

После того как время посещения больных заканчивалось, выйти на улицу было той еще задачкой. Пусть это не походило на настоящий план побега, но все же им потребовалось проговорить основные шаги. Первым препятствием служил медбрат, стоявший за стойкой на этаже. Часы посещения были строго установлены, но обычно все закрывали глаза на небольшие нарушения этого правила. Только не дежуривший сегодня медбрат. Этот был злостным блюстителем больничного режима!

Чони захватила планшет для просмотра фильма и теплый шарф, после чего повесила пакет с едой на ручку коляски. На их счастье, остальные пациенты в палате задернули шторки вокруг кроватей. Наконец, страшно волнуясь, Чони отодвинула в сторону раздвижную дверь.

Выйдя в коридор, она медленно повела коляску. Колеса закрутились, издавая еле слышный скрип. Сердца их колотились как сумасшедшие.

Чуть пройдя по коридору, Чони остановилась у стены и начала следить за медбратом. Тот сидел за стойкой и, стуча по клавиатуре, сортировал медицинские карты. В какой-то момент он поднялся и прошел в комнату для хранения лекарственных препаратов. Это был их шанс.

— Сейчас ни звука. Я повезу вас очень быстро, — шепнула Чони Ынсоку на ухо, и тот кивнул.

— Бежим! — тихо, но уверенно скомандовала девушка, толкнула коляску, и они рванули через коридор.

Ынсок крепко схватился за подлокотники и напряг ноги. Так, словно бежал вместе с ней. Добежав до конца коридора, Чони повернула к лифту, и они спустились в главный холл. Пройдя через двери, беглецы наконец оказались на улице, впервые вдохнув свежий, наполненный ожиданием праздника воздух.

Снегопад длился целую неделю после аварии, и теперь на улице, несмотря на зимнюю ночь, было тепло. Даже оказавшись за пределами больницы, Чони продолжала бежать, толкая коляску вперед. Несмотря на то что такой хрупкой девушке, как она, было нелегко везти мужчину ростом метр восемьдесят. Но Чони хотелось пробежаться с Ынсоком, чтобы тот хоть немного почувствовал облегчение.

Ветер дул в лицо. Ынсок вдохнул всей грудью, и свежий воздух залил его легкие. Перед закрытыми глазами словно замелькали гаммы. Ынсок даже растерялся. Неужели ему захотелось взглянуть на столь ненавистные ноты?

Тяжело дыша, Чони поднялась в горку, откуда виднелся главный вход университетской больницы, и остановила коляску возле ели. Она поставила на скамейку пакет с обеденным набором, вытащила из сумки светло-розовый шерстяной шарф и повязала его Ынсоку. От шарфа приятно пахло Чони.

— Этот вещь мне очень дорога. Не запачкайте, когда будете есть, — словно бы между делом заметила Чони, но на самом деле она по-настоящему дорожила этим шарфом, полученным в подарок от Кымнам.

— Я даже знаю, какого он цвета. Розовый, верно?

— У вас отличная память, — ответила Чони, открывая крышку ланч-бокса, заполненного до самых краев. — Попробуете по запаху угадать, что у нас на ужин? Угадаете, получите приз.

— Э-э…

В эту минуту из сумки раздался звонок. Мунчжон из Нью-Йорка звонила по видеосвязи. Чони вытащила планшет Кымнам и быстро нажала на зеленую кнопку. Но на экране ничего невозможно было разобрать. Темные и светлые вспышки сменяли друг друга, а затем звонок отключился. За секунду до этого что-то упало на пол. Снова раздался звонок, и Чони мгновенно приняла вызов, но экран продолжал мигать, после чего опять отключился. Повторного звонка не последовало.

Удивленная, Чони сразу перезвонила, но никто не ответил. Может, Мунчжон нажала на кнопку по ошибке? Чони тут же отписалась Кымнам, сообщив, что ее дочь дважды звонила, но на экране ничего не появилось. И что сама Чони не смогла дозвониться до Мунчжон. Кымнам почти сразу ответила, что у дочери живет кошка, которая иногда гуляет по планшету, а тот почему-то принимает кошачьи лапы за отпечатки пальцев, и экран включается сам собой. Сказала ей не волноваться и поздравила с Рождеством.

Прочитав сообщения, Чони успокоилась, подула на замерзшие ладони и взяла палочки для еды.

— Руки замерзли? Вы легко одеты?

— Нет, я одета тепло. А вы так и не угадали, что в коробке. Так что никакого вам подарка.

— Я как раз собирался ответить!

— Там чапчхэ [103]. Бе-бе-бе! С грибами, мясом, морковкой и зеленым шпинатом. А сверху все посыпано кунжутом.