Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария

Насытившись, каждая из них приступала к любимому занятию: старшая – к написанию заметок, младшая – к водным процедурам. Через некоторое время ритуал повторялся: кукуруза менялась на пахлаву, пахлава – на персики, персики – на виноград. Аппетит разгорался, солнце палило всё жарче, вода мутнела, а людей всё прибавлялось. В одиннадцать они уходили.

Обедали уже на вилле: сочная дыня, домашний сыр и беседа, состоящая из одного и того же перечня фраз.

– Твои планы? – спрашивала подобревшая мамаша.

– А твои? – отвечала дочь.

– Я сплю. Потом – на море.

– Мы же собирались на лошадях кататься! – вопил ребёнок.

– Может, в другой раз?

– Ты мне уже пять дней обещаешь.

– Ты тоже мне пять дней обещаешь до конца выучить таблицу умножения.

– Я выучила.

– Восемью восемь?

– Сорок восемь, – не задумываясь, ответила девочка.

– Нормально. Лошади подождут.

– Пожалуйста, мам, – с дрожью в голосе попросила нерадивая ученица.

И крепость пала.

Дорога на конеферму была недолгой, но богатой на испытания: палило солнце, из-под ног выстреливала саранча, и каждый выстрел сопровождался оглушительным детским визгом. Наша героиня испытывала ужас, но демонстрировала ледяное спокойствие. Поэтому со стороны казалось, что мать с дочерью пробираются к цели перебежками, подпрыгивая и зависая в воздухе.

На минуту девочка отвлеклась на пони-альбиноса, стоящего в загоне для больных животных. Изумлению ребёнка не было конца при виде градусника в попе несчастной клячи.

– Мама, что они делают? – прошептала юная гринписовка.

– Температуру ему меряют.

– В попе?

– В попе.

– А что, под мышку нельзя градусник поставить?

– А где ты видишь у этого зверя подмышку?

– А где ноги.

– А подмышки где находятся?

– Где руки.

– Нет у понь рук. Поэтому так меряют.

– Ужас! – обмерла девочка.

Конеферма являла собой какое-то Айболитово царство. Мало того, что парочка застала несимпатичный процесс измерения температуры, она ещё оказалась свидетельницей не менее экзотической процедуры. Модно одетый парнишка со стайлингом на голове согнулся над ванной и что-то в ней методично полоскал, приговаривая: «Не ссы. Щас. Уже всё». «Сумасшедший, – тоскливо подумала мать-героиня и присела под навес, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой. – Какого чёрта мы сюда притащились?»

Дочь так не считала. Она стояла, вытянув шею в сторону новоявленной прачки.

– Мам, он, по-моему, котят моет.

Сердце матери ёкнуло: «Может, не моет, а топит?!» Превозмогая страх, она крикнула:

– Эй, парень! Ты чего там делаешь?

Старатель обернулся на крик и двинулся навстречу, держа что-то чёрное в вытянутой руке.

– Это что? – нетвёрдо повторила свой вопрос Женщина. – Кошка?

– Не. Собака. – Юннат потряс ею фактически перед самым носом барышень.

Глаза обеих округлились. То, что висело на вытянутой руке, трудно было назвать животным. Это была драная каракулевая варежка с вытаращенными глазами и синим животом. Варежка подёргивалась в руках спасателя и нежно поскуливала.

– Ты где её взял?

– Выкинул кто-то. Она породистая. Только больная. Щас я её высушу и проглистогоню.

К горлу путешественницы подкатила тошнота – у неё было хорошо развитое воображение. Парень протянул ей мокрую варежку и скомандовал:

– Слушай, подержи. Я тряпку возьму.

– Я не могу, – выдавила она из себя и подумала, что катание на лошадях не состоится по причине утраты ею сознания.

– Мама, возьми, подержи, – гордо приосанившись от оказанного матери доверия, повторила девочка. – Смотри, он такой хороший, больной.

– Не он, а она, – пыталась остаться в сознании мать.

– Ну, ты держишь или нет? – уточнил парень.

– Нет. Клади её сюда, я посторожу, чтоб не свалилась.

Дрожащую варежку положили на импровизированный стол, на котором стояла импровизированная пепельница. Рассмотрев её, наша героиня совсем пала духом. Это было лошадиное копыто с подковой. Она передёрнулась и резко встала:

– Ну, с меня хватит. Дочь, пошли.

– Мама, как ты можешь! – запричитала юная любительница животных. – Нас же попросили посмотреть, чтобы собачка не упала, не разбилась.

– Если она не утопла, значит, и не разобьётся. Пошли.

Девочка вспыхнула. Слёзы навернулись на глаза. Она поджала губки:

– Мама, ты же обещала…

«Чёрт бы побрал это чувство справедливости! Эту верность слову! Чёрт бы всё это побрал!» – рыдала про себя измученная мамаша, но краем сознания понимала, что расстановка сил на конеферме меняется. Пространство заполнялось не только запахами конского дерьма, квохчущими курами и курлыкающими голубями, но и полуголыми туристами, размахивающими фотоаппаратами. Начинался инструктаж.

Босая девица с пергидрольными волосами, убранными в некое подобие хвоста, встала рядом с понурой лошадью и затараторила:

– Значит, так. Эта лошадь. К лошади нельзя заходить сзаду. Где хвост. Конячка пугается и может ляхнуть. К конячке нада подходить спереду. Эта вот уздечка. Эта стремячка. Эта сиделец.

– Чего?

– Сиэдло. Ставим левую ножку в стремячку, отталкиваемся правой ножкой и взгружаемся в сиделец.

Босоногая инструкторша демонстрировала свои таланты, при этом не переставая тараторить:

– Значит, так. Када нада трогаться, не нада гаварить: «Конячка, иди, вперёд», нада гаварить: «Чап-чап». А када нада встать, не нада гаварить: «Стой, пажалуста. Давай, встань», нада гаварить: «Трр».

– А если не послушается? – выкрикнула нервно переступающая с ноги на ногу девушка.

– Вы не бойтесь. Наши лошади обучены. Умные. Дальше – идём караваном. Друх за друхом. Если ваша конячка обгоняет ту, что впереди, гаварите «трр» и тяните уздечку. Резка. Вот так. А то другая конячка обидится и куснёт.

«Дурдом какой-то», – подумала наша героиня и шёпотом обратилась к дочери:

– Давай уйдём отсюда. Я боюсь.

– Зато я не боюсь, – так же шёпотом прошипела девочка.

– Дитё поедет на полупони. Полупони зовут Оля. Меня – Саша.

– Мама, – громко зашептала будущая наездница. – Я – на полупони. На Оле.

Девочка ликовала и рвалась в бой.

– Женщина, идите сюда, – велела инструкторша.

Путешественница оглянулась по сторонам, в надежде пытаясь отыскать среди толпы ту, к которой обращалась Саша.

– Вы, вы, женщина. Идите сюда.

На негнущихся ногах мать-героиня двинулась навстречу судьбе.

– Вот эта лошадь – Дракон. Ставьте ножку в стремячку. Толкайтесь.

Не успела мать и глазом моргнуть, как очутилась на высоте двух метров над землёй.

– Дракон пойдёт первым. Ча-а‑ап, Дракон! – крикнула инструкторша, и конь двинулся с места.

– Куда он идёт?! Как его остановить?!

– Успокойтесь, женщина. Он щас встанет.

Лошадь действительно остановилась, и путешественница, выворачивая шею, стала наблюдать за происходящим с другими туристами. Кони выстраивались в ряд, друг за другом, переступали с ноги на ногу, чем пугали обмерших в сёдлах наездников. Наша героиня переживала за дочь, но та бодрилась, уверенно держалась в седле и даже умудрилась, улыбнувшись, помахать матери рукой.

– Када лошадь спускается – спинку отхибаем назад, када поднимается – прижимаемся к конячке. Все готовы? – Саша смерила процессию взглядом и истошно заорала: Ча-а‑ап, Дракон, ча-а-ап!»

«Ну всё», – подумала наша героиня и окаменела. Ладони от мёртвой хватки вмиг стали мокрыми, а по спине покатился холодный пот. Примерно то же самое испытывали и остальные всадники. Караван медленно, шагом, двинулся вперёд. В седле покачивало, но материнский инстинкт брал своё, и путешественница, вывернув в очередной раз шею, оглянулась на дочь.

Той не было. Точнее, она была, но как-то странно. Саша держала под уздцы эту треклятую полупоню-полу-Олю и, оставив табор без присмотра, тащила её обратно на конеферму. Тут материнское сердце не выдержало, и несчастная мать истошно заорала:

– Стой! Стой, кому я сказала!