Вдребезги - Глазго Кэтлин

– Мы уже давнишние друзья, Майкл.

Майки в замешательстве поочередно смотрел на Райли и на меня.

– О чем ты?

– Я работаю в «Тру Грит», – проговорила я нехотя. – Мою посуду. Начала работать неделю назад.

Райли кивнул:

– Она на самом деле умеет очищать от налета кофейные чашки, ручаюсь. А вы двое… откуда вы знаете друг друга?

Мне не нравилось, как блестят его глаза. Даже сейчас, когда он пьян, я видела, что он помнит наш разговор о том, почему я переехала сюда. Наверняка он решил, что Майки – тот парень, из-за которого я здесь.

– Мы в общем-то росли вместе. В Миннесоте, – ответил Майки, обходя вокруг футона и затягивая веревку.

Я замерла в ожидании.

Райли окинул меня взглядом. Его глаза горели, а улыбка напоминала кошачью.

– Любопытно. Чарли не упоминала об этом. Какая приятная па… Я имею в виду, вы чудесные друзья.

Я пристально посмотрела на него.

К счастью, Майки не заметил инсинуаций Райли, пытаясь протолкнуть веревку в узел.

– Эй, Чарли, Райли играл в группе, ты знаешь? Помнишь песню «Объект благотворительности»?

Внезапно Райли изменился в лице.

– Давай не будем об этом. – Его голос прозвучал резко. – Не стоит бередить старые раны.

Название песни зазвучало в моей голове, когда я вспомнила о той ночи, когда сидела у Майки во дворе перед домом и рисовала. Слова песни текли ручейком в моей памяти.

– Ага, – сказала я. – Я слышала, как какая-то группа тоже играла ее однажды поздно вечером.

Майки кивнул:

– О да, ее часто используют здесь как кавер-версию, разумеется. Обычно Райли не исполнял главную партию, но в этой песне поет он. – Он засмеялся над раздраженным выражением лица Райли.

Я действительно помнила. Это песня была хитом какое-то время, четыре или пять лет назад. Размытые образы всплыли перед глазами: клип, в котором четыре парня со взъерошенными волосами в черных кедах и футболках с надписями, торчащими из-под клетчатых рубашек с короткими рукавами, поют на кровати в колесящем по пустыне пикапе. Там были крупные планы ящериц и девушек, одетых в очень короткие шорты. Они ритмично танцевали друг с другом и поднимали пыль вокруг себя. Парни выглядели одинаково, но певец отличался волнующим голосом, высоким и звонким, с внезапными переливами, проникающим до боли глубоко.

Я посмотрела на Райли, и до меня дошло. Певец в клипе сидел в одной позе сзади в пикапе и смотрел прямо в камеру, а две безупречные красотки модельной внешности в топах с бретелькой через шею находились рядом с ним, целуя в щеки. Он пел «Я просто хочу увидеть свое истинное лицо…». Посреди ночи мы с Эллис бездельничали, лежа на ее кровати, немного под кайфом; листая каналы, она остановилась на клипе и заурчала: «Этот парень что надо», а затем переключила еще на что-то.

– Ты, – произнесла я почти с ликованием. – Так это был ты!

Райли поднял вверх руку.

– Все, с меня хватит, ребятишки. – Он вытащил еще одну бутылку пива из холщовой сумки. – Увидимся, Майкл. Странная Девчонка, не забудь пораньше лечь спать. Посуда сама не помоется.

Мы смотрели, как он уходит покачивающейся походкой.

– Этот парень превосходный музыкант, пишет звездные песни, но большой раздолбай. Вот так растрачивает свой талант, – заметил Майки.

Он покачал головой, и мы некоторое время смотрели, как переулок постепенно и мягко поглощает Райли.

Чтобы затащить футон на шестнадцать ступеней вверх, нам потребовалась помощь одного из подвыпивших мужчин, стоящих на крыльце, но когда мы подняли его, Майки выглядел удовлетворенным и счастливым. Он вытер пыль с ладоней о свои штаны.

– Чарли, – позвал он тихим голосом.

У него был добрый взгляд, и я пододвинулась к нему. Мне давно не было так хорошо, как с ним, так безопасно. Я обнимала его футон две недели или больше, вдыхала его запах с подушки, ждала его возвращения. Он уже знает меня; может, ему будет наплевать на мои шрамы.

Я очень осторожно положила руку на его ремень и задержала дыхание. Это неправда, убеждала я себя, что говорила Луиза. Что нормальный человек никогда не полюбит таких, как мы. Это не может быть правдой.

Майки вроде засмеялся, но не смотрел в мои глаза. Вместо этого обнял меня и сказал куда-то в сторону:

– Мне надо идти, Чарли. Сейчас почти два часа ночи, а мне завтра работать в «Сороках». Но все теперь наладится, правда? Я буду тебе помогать, ты ведь знаешь, да? У меня сейчас много всего происходит с группой, работа и все остальное; но теперь я вернулся сюда. Я здесь. И это так здорово, что ты уже нашла работу. Это очень хорошее начало.

Я слышала стук его сердца под рубашкой, и в груди у меня зазвучало разочарование.

– Хорошо, Майки.

Я хотела, чтобы он остался… Интересно, что он подразумевает под «всем остальным» и имеет ли это отношение к конверту и компакт-диску? Уходя, он слегка махнул мне рукой.

Дверь хлопнула за ним. Я придвинула кресло, которое пахло вином из сушеных плодов и нелюбимой кошкой, к двери. Найденное барахло валялось кучами тут и там по комнате – дурацкие вещи, которыми заполняют люди свои дома. Этим вечером соседи вели себя тихо, негромко включали воду в раковинах, разговаривали шепотом по телефону.

Температура на улице упала, поэтому я закрыла окно на кухне над раковиной, завернулась в клетчатое одеяло, достала свой альбом для рисования и пакет с карандашами и угольными грифелями. Пальцы сами нарисовали контур на листе; ночь сделала петлю, перематывая ее снова перед моими глазами.

Удивительная волна тепла проносилась по телу и поглощала меня; по мере того как черты лица Райли появлялись из-под моих пальцев, он начинал вырисовываться на бумаге.

Райли покачивался, точно так же, как он покачивался, исчезая в переулке, я сделала на этом акцент. Это не из-за алкоголя. Это случается, когда всего становится слишком много и все идет наперекосяк. Такая покачивающаяся походка подкрадывается незаметно, когда человек начинает чувствовать опустошение внутри себя, и ему становится все равно. Он не хочет вернуть себя прежнего, вернуть на место то, что было потеряно…

Я чувствовала, что сама иногда тоже так хожу.

Я посмотрела на рисунок. Его лицо выглядело более изнуренным, чем там, в клипе, несколько лет назад. Сейчас он уставший, а не парень «что надо». Что-то исчезло. И еще был какой-то надрыв, который я никак не могла уловить.

Кем бы Райли ни был и что бы с ним ни случилось, я не хотела стать частью этого, и не важно, что мое тело впадает в экстаз, когда он рядом. Я перевернула страницу. Вместо этого я начала рисовать много-много дредов, запутанные пучки волос, доброе и великодушное лицо Майки.

На следующее утро Райли ничего не сказал о нашей встрече с Майки в переулке. Наверно, он в таком беспорядке или так запутался, что ничего не помнил. Или ему наплевать. По нему трудно сказать. Он очень разговорчив с Линус и с официантами, но не со мной, хотя в обед подсунул мне незаметно половину поджаренного на гриле сандвича с сыром.

Закончив работу, я направилась в библиотеку. Все компьютеры заняты, поэтому я временно расположилась наверху, в отделе искусства. Эллис всегда считала странной мою любовь к рассматриванию старых полотен и всего такого, например Рубенса: его большегрудых женщин с мягкими волосами и румянцем на щеках. Еще мне нравится Фрида Кало – кажется, что она в ярости, ее краски довольно озлобленные. На ее картинах миллионы историй. И даже когда Эван говорил, что мои комиксы заставляют его почувствовать себя важным и известным, мне они казались глупыми – просто ерунда про детей-неудачников, оказавшихся на улице, летающих высоко в небе, как бумажные змеи, и воображающих себя супергероями.

А это искусство казалось значимым. Оно в книгах. Оно вошло в историю. Я должна научиться, должна сама научиться создавать значимые вещи. Я хотела, чтобы мои картины стали известными…

В конце концов мне удалось подсесть к одному из компьютеров. И, зайдя в почту, я увидела, что пришло письмо от Каспер.