Наталья Нестерова - Целую ручки
Она выхватила тетрадь со словами:
— Я не дам вам сожрать улики!
Леонид Иосифович не собирался поедать дневник, но дорого дал бы, чтобы тетрадка испарилась, рассыпалась в прах. Директор не понял, что прокричала Анна Юрьевна, он с трудом заставил себя мыслить трезво.
Нажал кнопку переговорного устройства и сказал секретарю:
— Светлану Бондареву из десятого «А» ко мне! Срочно!
Пока не пришла дочь, мама сыпала проклятья на голову директора. Она была стойким, активным бойцом, но ее ружья почему-то всегда стреляли не в ту сторону. Когда главные силы требовалось бросить на сохранение душевного здоровья дочери, Анна Юрьевна палила по мнимому насильнику.
Света вошла в кабинет и сразу все поняла. Взбешенная мама, растерянный директор и ее дневник на столе. Провалиться сквозь землю — это слабое выражение. Свете хотелось умереть. Она прекрасно помнила, что писала. А теперь Леонид Иосифович и мама прочли, как он нежно запускает руку за резинку ее трусиков. Умереть! Как хорошо было бы сейчас умереть! Пунцово вспыхнув в первый момент, Света стала покрываться мертвенной бледностью. Педагоги не замечали, что с ней происходит, им было важно установить истину.
— Светлана, скажи, пожалуйста, соответствует ли действительности все, что ты описала в своем дневнике? — спросил директор.
— Нет, — прошептана Света.
— Повтори громче. Объясни маме, что твои записи, так сказать, плод фантазии…
— Вы запугали ее! — воскликнула мама. — Вы заранее подучили ее врать!
— Света! — директор старался говорить доверительно, но срывался на фальцет. — Ситуация не допускает двусмысленности. Ты должна понимать, что наносишь вред неповинному человеку…
Они пытали ее. Света отвечала, каждую минуту надеясь на приход смерти. То, что происходило, лежало за гранью стыда, и единственным избавлением могла быть только скорая кончина. Она не помнила, чем закончился допрос, как мама забрала ее рюкзак из класса, как они двигались по улице, пришли домой, и мама снова и снова расспрашивала. Света находилась в предсмертном состоянии, и окружающее перестало иметь значение. В какой-то момент перенапряжение психики достигло пика, и Света отключилась на полуслове, уснула. Ночью у нее поднялась температура, начался бред, галлюцинации. Три дня Света металась в постели, на четвертый мама вызвала врача. Свету отвезли в больницу, кололи антибиотики, записав в истории болезни длинный список диагнозов, все со знаком вопроса. Иными словами, врачи не знали, что со Светой. А это, наверное, включился защитный механизм организма: напустить горячку, чтобы девочка не покончила с собой. Через неделю температура спала, измученная Света была настолько слаба, что мыслей о самоубийстве не возникало. Впрочем, другие мысли тоже отсутствовали. После тяжелой встряски мозг отдыхал. Света все время спала, изредка пробуждаясь, чтобы поесть жиденькой диетической пищи и по стеночке доползти до туалета. Света жила в сновидениях, как в параллельной реальности, но спустя месяц не могла вспомнить, что ей снилось в больнице. Свету выписали похудевшей на семь килограмм, ее шатало от ветра, и она не могла удержать в руках книги. О посещении школы не могло идти и речи. Мама истово заботилась о дочери: покупала ей дорогие фрукты, черную икру, пичкала витаминами. Мама не на шутку испугалась, не вспоминала о случившемся, хотя ей было что сказать и что выпытать.
У Леонида Иосифовича состоялся серьезный разговор со Светиной мамой. В первой части беседы директор, сам только накануне изучивший соответствующую литературу, рассказал Анне Юрьевне о существовании геронтофилии — сексуального влечения молодых к пожилым. Это редко встречающееся отклонение имеет корни в детских травмах и переживаниях. Истинную геронтофилию не нужно путать с коммерческой, когда женами богатых стариков становятся молоденькие девушки, а на престарелых состоятельных матронах женятся юноши. Какими бы высокими словами любви эти молодые люди ни прикрывались, за их поступками стоит меркантильный расчет. Но в случае со Светой речь не идет о материальной выгоде. Леонид Иосифович долго пересказывал содержание соответствующих глав из книг по сексуальным отклонениям, а потом подарил эти книги совершенно обескураженной Анне Юрьевне.
Она боялась поверить в то, что ее дочь половая извращенка. Состояние Светы не позволяло прояснить ее наклонности. Мама тешила себя надеждой, что приступ любви к директору был случайным, но при этом несколько лет собирала данные о геронтофилии, прочла все, что было возможно достать, включая клинические случаи, описанные психиатрами. В отличие от Анны Юрьевны, директор сразу понял, что лекарств от геронтофилии нет. Но для Светиной мамы не существовало психических отклонений, с которыми сам человек не мог бы справиться. Все просто: боишься темноты — сиди в темной комнате, пока не перестанешь бояться, впал в депрессию — развеселись, любишь стариков — забудь о них.
Во второй части разговора Леонид Иосифович жестко и безоговорочно потребовал отдать ему дневник Светы для уничтожения. Фантазии девочки — бомба замедленного действия, способная в клочья разнести его жизнь в любой момент. Поэтому Леонид Иосифович пригрозил Анне Юрьевне увольнением, разбором поведения Светланы Бондаревой на педагогическом совете (чего он никогда бы не сделал) и прочими карами, включая помещение Светы в психбольницу. Анна Юрьевна принесла ему дневник.
Полгода Света не ходила в школу, училась экстерном. Учителям и одноклассникам было сказано, что у Светы редкое заболевание суставов. Каникулы перед одиннадцатым классом Света провела в деревне, мама сняла дачу в сельской глубинке. Там была потрясающе красивая природа, коровье молоко, ягоды с куста, фрукты с дерева, овощи с огорода. И тьма комаров, оводов, слепней. Света поняла, что выздоравливает, когда ей стали досаждать комары. В начале каникул на летающих кровососов она не обращала внимания: хотите кусать — кусайте. В деревне Света приняла твердое решение уехать из родного города в Москву — от мамы, от Леонида Иосифовича, от воспоминаний. С начала учебного года Света принялась упорно готовиться к вступительным экзаменам в столичный институт. Мама не могла нарадоваться, она всегда любила отличников, потому что те труженики. Дочь десять лет была середнячком, хорошисткой, а тут вдруг стала демонстрировать чудеса усидчивости и повышенной успеваемости. Педагоги шутили: «Всем бы ученикам такую болезнь суставов».
Света избегала Леонида Иосифовича, когда он приходил в класс, старалась не встречаться с ним глазами. Ее любовь была раздавлена чудовищным стыдом. Но на самом дне плескалась благодарность и признательность — директор не посмеялся над
