Эмилиян Станев - Будни и праздники
Любовь к ней вспыхнула в нем внезапно, в тот день, когда она возвращалась с похорон своей тетки. Он не мог объяснить себе, почему не влюбился в нее раньше, хотя встречал в городе почти ежедневно. Может быть, причина крылась в траурном платье, которое было тогда на девушке, и в ее опечаленном лице.
Она ответила на его пламенные чувства, и влюбленный Десев выглядел таким счастливым, что его коллеги в банке подсмеивались над ним и называли не иначе как влюбленным дуралеем.
В течение полутора лет все вечера они проводили вместе, и весь город знал, что они поженятся. Десев уже строил планы переезда в столицу, чтобы обеспечить там жене счастливую и спокойную жизнь.
Осенью он взял отпуск, чтобы заняться устройством своих дел. Его внутреннее состояние человека, который борется за счастье любимой женщины, придавало ему энергии и смелости. С помощью родных и знакомых он сумел перебраться в столицу и снял там квартиру. Он чувствовал себя настолько счастливым, что мир казался ему прекрасным и каждое желание — осуществимым. Он решил жениться сразу после возвращения, не жалеть денег на обзаведение и устроить пышную и богатую свадьбу. И вдруг его как громом поразила новость, которая ждала его в родном городе. Люба, которую он боготворил, сбежала с каким-то задрипанным маслоделом и уже успела с ним обручиться. Десев плакал, писал ей отчаянные письма, пытался покончить с собой, потом проклял ее, но сердце его не могло успокоиться, и он продолжал все так же любить ее.
Живя в Софии, он стал постепенно забывать «подлую изменницу». Он встретил хорошую и красивую девушку, долго не раздумывая, в том же году женился на ней, словно хотел отомстить таким способом Любе.
Взамен ожидаемого счастья Десев зажил со своей женой тихой, спокойной жизнью. Они любили друг друга бесхитростной и ровной любовью, которая связывает обычно супругов, имеющих общие интересы и сознающих, что им предстоит всю жизнь провести вместе. Зорка оказалась прекрасной женой и хозяйкой. Но от его прежней энергичности не осталось и следа. Он уже ни о чем больше не мечтал и чувствовал себя как приговоренный к легкому наказанию, заранее знающий все, что его ждет.
Но порой, когда ему случалось услышать что-нибудь о Любе, его охватывало волнение, и он становился рассеянным и меланхоличным. Любовь его к этой женщине не умирала. Он чувствовал свою вину перед женой, вину в том, что не любил ее так сильно и так глубоко, как другую. По ночам, лежа рядом с ничего не подозревавшей Зоркой, он вспоминал неповторимые часы, проведенные с Любой, счастливые, невероятно счастливые часы.
Время делало эти воспоминания еще более прекрасными. Желание видеть ее мучило его, как неутолимая жажда. В течение многих бессонных ночей он придумывал бесконечные диалоги с ней. Боль, которую она ему причинила, снова пробуждалась в его душе, как открывается старая, незажившая рана, и его старания вырвать из сердца эту женщину наталкивались не неугасающую любовь к ней.
Однажды, возвращаясь с женой из кинотеатра, он увидел, как Люба прошла мимо них с каким-то мужчиной. Плохо освещенная улица помешала ему разглядеть ее лицо. Он не был уверен, что это она, тем не менее он не мог заснуть всю ночь. Он знал, что у нее есть тут какие — то родственники, и на другой день пытался ее разыскать, бродя по улицам и заглядывая в каждую кондитерскую, которая попадалась по дороге.
Его надежда встретить ее еще более усиливалась, когда ему случалось куда-нибудь ехать. Он внушил себе, что непременно увидит ее где-нибудь в тот момент, когда она садится в поезд или выходит из вагона. Он всматривался в лица пассажиров, обходил вагоны, заглядывал в купе. Каждая поездка вызывала воспоминания о том злосчастном дне, когда он вернулся в родной город с выхлопотанным переводом в столицу, с охапкой гостинцев для Любы и со страстным нетерпеньем влюбленного скорее обнять предмет своей любви. Как дети, которые ждут подарка, но еще не окончательно уверены, что получат его, он всякий раз пересчитывал свои шаги или вагоны поезда, повторяя про себя «да» и «нет», чтобы угадать, встретит ли он ее.
И сейчас, спустя три года, когда его чувства уже утратили свою живость и силу, он, сидя в привокзальном буфете, снова думал о ней. Он нарочно выбрал тот же столик в углу, что и три года назад. И тогда шел дождь, ночь была такая же сырая и темная, но он этого не замечал. Все равно поезд умчит его за двести километров отсюда, туда, где наверняка не будет никакого дождя и никакой темноты.
Теперь его надежда встретить ту женщину была не столь уж велика, как и не было таким уж сильным желание увидеть ее. Он чувствовал себя спокойным и почти счастливым просто оттого, что куда-то едет. Мысли его кружились вокруг дома, откуда жена проводила его с трогательной заботливостью, множеством полезных советов и смешной суетливостью, словно отправляла его за океан или на войну.
Он не спеша выпил свое пиво, расплатился с официантом и спокойно с уверенностью человека, который часто путешествует, вышел из буфета.
Дождь хлестал по перрону, стекал с блестящих плащей железнодорожников и промокших пальто пассажиров, которые бежали со своими чемоданами и баулами к уютно светившемуся составу.
Десев прошел через вагоны третьего класса, чтобы не мокнуть под дождем, и занял купе второго класса. Там никого не было.
Он положил сумку в сетку для багажа, снял пальто, потом глянул в зеркало на свое бледное, чисто выбритое лицо. То, что купе оказалось пустым, вначале его обрадовало — можно будет ехать удобно, спокойно, уютно; можно будет почитать, помечтать и даже прилечь. Но когда поезд тронулся и громкое лязганье вагонов стало его раздражать, он начал скучать. Подобно большинству людей, которые любят путешествовать, он никогда не спал в поезде. Предпочитал бодрствовать, вглядываться в запотевшие стекла и следить за тем, как светлые квадраты бегут вместе с вагонами по мокрым полям.
Он вышел в коридор и заглянул в соседнее купе. Там был только один пассажир, который уже успел расположиться на диванчике и захрапеть. Десев скользнул презрительным взглядом по его ногам в фиолетовых носках и пошел дальше. Следующее купе было пустым. Он прошел мимо, покачиваясь от вагонной тряски. Взгляд его упал на опущенную занавеску последнего купе. Она слегка шевелилась, словно колышемая легким ветерком.
«Там кто-то должен быть, раз она опущена», — подумалось Десеву.
Он подошел поближе.
В глубине купе сидела молодая светловолосая женщина. Полуобернувшись спиной к двери, она задумчиво и сосредоточенно смотрела в окно. Сидела она съежившись, плечи были слегка приподняты, так что едва обозначалась часть нежной шеи и затылка с золотистыми волосами.
Десев узнал ее тотчас же.
Впечатление было столь неожиданным и столь острым, что он дернулся, будто его ударило электрическим током. Это выглядело совершенно невероятным, что там, за дверью купе, сидела она сама. Его воображения никогда бы не хватило на то, чтобы представить себе подобную ситуацию. Может, это галлюцинация, а может, он просто обознался?
Стоя в коридоре вагона, он смотрел на колеблющуюся занавеску, испытывая вместе с тем чувство страха.
«Спроецировал ее образ на какую-то незнакомку, — подумалось ему. — Какая чепуха!»
Но тревожно бьющееся сердце подсказывало, что он не ошибся.
Неожиданно Десев совершенно ясно ощутил, что сейчас у него нет сил снова заглянуть в купе. Он боялся обознаться и предпочел за лучшее оставаться в своей неуверенности, нежели пережить разочарование.
Машинально он побрел назад и, сам того не замечая, оказался в своем купе. Зеленоватый свет ацетиленового фонаря падал с потолка, пальто, как и прежде, висело в углу, сумка болталась в багажной сетке, но все убранство купе показалось ему странным, как будто он видел это во сне. И вдруг он заметил свое отражение в зеркале. Расширенные зрачки не фиксировали ни одного предмета, взгляд бесцельно блуждал. Он стал изучать свое изображение. Но губы его кривились в такой смущенной и вместе с тем идиотски блаженной улыбке, что он вздрогнул и решил, что это какая-то ошибка.
Однако он снова пошел, покачиваясь, осторожными шажками по коридору и остановился перед занавеской.
Женщина продолжала смотреть в окно через мутное стекло, по которому скатилось несколько дождевых капель.
Взгляд Десева скользнул по ее плечам, по спине, по обнаженному локтю с ямочкой. Не оставалось никаких сомнений в том, что это была она.
Он пожирал ее глазами. О чем она сейчас думала, глядя на унылое осеннее поле, которое пересекал поезд, почему она была одна?
В качающемся купе, в зеленоватом свете, который падал сверху, она выглядела необычайно одинокой и сказочно прекрасной. Вот она отодвинулась от окна, прислонилась к спинке дивана и попробовала задремать. Ее светлая головка качнулась в сторону, руки, скрещенные на коленях, стали подрагивать в такт неравномерному движению поезда.
