Бахыт Кенжеев - Иван Безуглов
- Вот именно - зачем тебе еще богатство? Неужели тебе мало твоих миллионов?
- Она не богата.
- Все равно, - отмахнулась Таня, в раздражении поставив стакан с коктейлем на столик, - я по сравнению с нею деревенская простушка, со всеми своими иностранными языками, умением печатать на компьютере и вести твои скучные дела. Я не бизнесмен, не актриса, не сценарист. Таких как я ты найдешь еще сто человек. Достаточно твоей фирме дать объявление в газету - и потянутся, миловидные, квалифицированные, мечтающие о работе в фирме "Иван Безуглов". А может быть, - добавила она ожесточенно, - и об интрижке с ее президентом. Прощай!
Иван вздрогнул. Он вспомнил, как то же самое слово - "интрижка" - с пренебрежением произносила у него в кабинете кинозвезда, когда говорила о Тане. Глаза Ивана слипались после долгого путешествия. Как во сне, он увидел, что Таня осушила свой бокал, поднялась и, не оборачиваясь, вышла из бара. Уже во второй раз он убеждался, что в этом самоотверженном сердце могут гнездиться гнев и ревность. Но это не отвращало его от Тани, о нет, и когда он позвал ее обратно, она вытерла слезы своим батистовым платочком и снова села с ним рядом.
- Я еще не готов для этого разговора, - Таня никогда раньше не слышала такой нежности в его голосе. - Я люблю тебя, - добавил он совсем тихо.
Тане показалось, что откуда-то доносятся звуки ее любимой сонаты Моцарта. В это мгновение, когда ее душа, казалось, обрела крылья, она, может быть, впервые полностью поняла значение слова "счастье". Как много могут преобразить в жизни человека три простых слова!
Она взяла руку Ивана в свою и посмотрела на него взглядом, исполненным невыразимой преданности. О да, какой-нибудь Верлен, какой-нибудь Татаринов - ведь не зря же подружились эти, казалось бы, противоположные во всем люди, - на своем веку, вероятно, произносили такие слова несчетное количество раз, не смущаясь тем, что завоевавший женщину берет на себя ответственность не за игрушку, не за орудие мимолетного наслаждения, а за живую человеческую душу. Иван понимал это лучше многих - вот почему признание далось ему с таким трудом. Он глядел в сторону, весь охваченный противоречивыми чувствами.
- Не торопи меня, - его сильная рука, способная, казалось, согнуть подкову, была мягкой и доброй, словно он поглаживал пальцы ребенка, - пятнадцать лет назад Анна разбила мое сердце, и мне еще нужно время, чтобы оправиться от этой трагедии.
- А как же сценарий? - недоуменно спросила Таня. - Если верить Татаринову, то холодный, циничный молодой человек, одержимый идеей богатства и власти, сам разбивает сердце героини.
- Оставь, - в улыбке Ивана сквозило презрение к незадачливому сценаристу, - таким Татариновым никогда не понять, что такое жизнь. Единственное, что они умеют - коверкать правду либо в угоду своим фантазиям, либо...
- Либо за хорошую мзду, - подсказала ему Таня. - Но знаешь, мне стало жаль его вчера. Мне показалось, что за его наигранной самоуверенностью скрывается душевная пустота, которая мучает и его самого. Разве не ужасно видеть в жизни лишь материал для литературных упражнений? Разве не страшно чувствовать, что твое сердце уже неспособно любить? Такие, как он, считают, что все искупается талантом, но и талант его сомнителен.
- Не говори так, Таня, - возразил Иван. - Кто знает, если бы наши с тобой судьбы не затрагивал этот злосчастный сценарий, мы могли бы посмотреть на него по-другому. Да и роман его, быть может, не так плох, как тебе показалось. В конце концов, я не раз видел его в Москве на книжных прилавках. Не зря же Верлен финансировал издание и даже, говорят, сейчас платит Татаринову нечто вроде постоянного жалованья.
- Должно быть, не очень щедрого, - расмеялась Таня, - он одет, как оборванец. Или это еще один способ привлечь к себе внимание? А что книга его лежит на прилавках... Иван, я не узнаю тебя. Популярность - это когда книга не лежит в магазинах, а расходится. Кому в нашей обездоленной России сейчас нужно его эстетское нытье? Ты сам говорил, что народ надо сперва накормить, а потом уже спрашивать с него добродетели. По мне, "Анжелика" - и то лучше, чем вся эта современная изящная словесность.
- Я согласен, - сказал Иван, - сам я не стал читать романа, когда он попал ко мне в руки. Но давай, правда, посмотрим кино, которое он нам предлагал... если, конечно, у меня хватит душевных сил смотреть фильм, где главную роль играет Анна...
По монреальскому времени было всего одиннадцать, а по московскому - уже раннее утро. Они вдруг посмотрели друг на друга устало и беспомощно, и Таня поднялась к себе, оставив Ивана допивать своего "Джека Дэниэлса". Она не увидела, как оставшийся в одиночестве Иван вдруг вздрогнул, едва не выронив своего стакана. В дверях бара, покачивая роскошными бедрами, появилась та самая Анна, чье имя он произнес несколько мгновений назад.
- Где же твоя верная белая мышка, Иван? - спросила она язвительно, по-хозяйски садясь с ним рядом.
- Не говори так о моем преданном друге, - Иван тоже перешел на ты, со страхом чувствуя, как от присутствия этой женщины в его душе нарастает темная волна страсти. После ужина она успела переодеться в открытую с глубоким вырезом блузку и брюки свободного покроя. Без жемчужного ожерелья ее обнаженная шея, как бы изваянная античным скульптором, казалась еще прекраснее. Вместо бриллиантовых сережек с ее ушей свисали две крошечные золотые женские фигурки.
- Ты смотришь на мои серьги, Иван? - довольно улыбнулась она. - Иногда я устаю от бриллиантов. Это скифское золото, подарок Верлена в ту пору, когда он еще любил меня. Не знаю, на каком аукционе он купил этот музейный экспонат. Он говорил мне тогда, что его любовь будет вечной, как искусство...
- Неужели он бросил тебя? - спросил Иван сочувственно.
- О нет, мы разошлись по обоюдному согласию. Зато остались добрыми друзьями. Однажды ночью в Москву мне позвонила его жена. Не помню, как я объяснялась с нею, не помню даже содержания разговора. Но этот плачущий голос за восемь тысяч километров... после него что-то навсегда треснуло между нами с Верленом. Но у меня были и другие, Иван. Пятнадцать лет - немалый срок... - Она нервно закурила. - Послушай, мы с тобой не в Москве, давай возьмем такси и отправимся на улицу Кресент. Побудь моим гостем, Иван. После съемок фильма с Татариновым я уже привыкла к этому городу и считаю его своим.
Слова любви, которые он произнес несколько минут назад, все еще обжигали его губы. Но простодушный весенний аромат "Ив Сен-Лорана", оставленный в воздухе бара целомудренной Таней, уже уступал резковатому, пьянящему, чуть ядовитому запаху "Пуазона". Он смотрел на Анну, пытаясь сравнить с той, которую он знал пятнадцать лет назад. Нет, это была другая женщина. Они были тогда слишком невинны и не думали о любви страстной. Теперь одного взгляда на полуоткрытую пышную грудь Анны, на ее трепетные ресницы и манящие огромные глаза было достаточно, чтобы пробудить в нем прежнее волнение и счастливое ожидание небесного блаженства. Он расплатился с официантом и они вышли к подъезду гостиницы.
Одиннадцать вечера в субботу - едва ли не самое прекрасное время в Монреале, особенно весной. На улицах просыхает вечная слякоть зимних месяцев, когда после всякого снегопада мостовые обильно посыпаются крупной солью, красавицы одеваются не по сезону легко, из окон доносится музыка, и едва ли пол-города высыпает на улицу Сен-Катрин, мерцающую неоновыми вывесками магазинов и баров, а по проезжей части движется нескончаемый поток машин - от разбитых стареньких "Гранад" до "Акур" и "Порше". Сияют бриллианты за пуленепробиваемыми стеклами ювелирных магазинов, безучастно глядят манекены, одетые по последней парижской моде, и тот самый конторский люд, который в будничное утро переполняет вагоны метро и отчаянно ругается, попав в автомобильную пробку, волшебным образом перевоплощается в праздничную толпу, хохочущую на всех перекрестках и переполняющую шумные бары, где царствует громовая музыка и танцы в такой тесноте, что парочкам приходится прижиматься друг к другу куда тесней, чем позволяют правила приличия. В такой толпе любой чувствует себя моложе и жизнерадостней.
- Так это и есть тот запад, который я видел только в кинофильмах, - Иван с Анной пристроились за стойкой одного из баров, где музыка была не такой оглушительной. - Я уже сбился со счета своих поездок, но вечерами я обычно сижу в номере за "Макинтошем" и работаю.
- Не знаю, как ты, но я устала от своей жизни, - сказала Анна, пригубив свой коктейль. .
- Я тоже, - ответил Иван, не думая. - Уже много лет мой рабочий день продолжается по двенадцать часов, а то и дольше. Мне всегда казалось, что в этом и есть смысл жизни, но в последние недели я стал сомневаться в своей правоте.
Сколько раз он слышал это от старушки-мамы! За своими делами Иван иной раз неделями не звонил ей, но никогда не слышал упреков. Он до сих пор оставался для нее тем спокойным, крутолобым Ваней, который, сидя на коленях у отца, уже задавал ему такие вопросы, которые сделали бы честь десятилетнему, тем подростком, который уговорил одноклассников играть на переменах в биржу, и уже через три недели нажил себе порядочное состояние в самодельных деньгах, или тем юношей, который после гибели Безуглова-старшего на долгие годы стал неразговорчив, сосредоточен, и ночами не поднимался от учебников. Наверное, она обрадовалась бы, увидав его прогуливающимся по монреальской улице в обществе женщины, на которую оборачивались прохожие, потрясенные ее вызывающей красотой.
