Алексей Кирносов - Два апреля
В море я отвык думать, как одет. Кому это интересно в море, моржам, что ли? А тут взглянул на себя и покраснел: яловые сапоги, затасканный по вахтам свитер, брюки не разберешь в какую полоску и пиджак со следами всех смазочных материалов, которые положены сейнеру по табели снабжения. Еще я увидел, что к нам подходит девушка. Очень красивая девушка. Она улыбалась капитану. Я развернулся на сто восемьдесят и полетел на сейнер переодеваться.
Там было тихо и пусто. В порту дизель не гоняли - и топливо не расходуется и механику меньше заботы. Для обогрева топили камелек. Освещались аккумуляторными фонарями. Я спустился в кубрик, и сразу в нос шибанул запах. Такой запах получается, когда в помещении пьют спирт и закусывают чесноком и солеными огурцами. У стола механик Сеня Макушкин втолковывал что-то старпому и водил перед его носом длинным корявым пальцем. Меня за делом в полумраке не заметили. Я присел на койку, прислушался из любопытства. Сеня выкатывал на старпома круглые глаза и спрашивал: «Указание считать Арктику освоенной было» Старпом бубнил ему: «Давно было». Сеня Макушкин снова спрашивал: «Постановление о том, что Арктика покорилась советскому человеку, было?» - «Читал в газете», - сказал старпом. Сеня поднял корявый палец, спросил: «Что из этого вытекает? Вытекает трусость и малодушие начальства, которое бережет покой души и не желает прорываться к заветной цели через льды и преграды сурового Чукотского моря. Так вытекает?»
Старпом сказал: «Полярная зарплата за месяц из моего кармана вытекает. Премия за выполнение рейса вытекает. Большие деньги вытекают, мать их за уши».
Механик сказал сокрушенно: «Ты сумашечий, старпом. Вечно ты думаешь за деньги. Пойми, что деньги в нашей жизни мелькают, как падающие звезды на небосклоне, оставляя ослепительно яркий, но кратковременный след. Краткий миг обладания забывается, тоска потери ложится на душу чугунным балластом. Не отдавай душу деньгам, старпом, и ты будешь жить долго».
Старпом сказал: «Не балди, Сеня. Деньги - это деньги. Волосан тот, кто бросает их на ветер за краткий миг. И ты волосан».
Надоело слушать белиберду. Я стащил сапоги, сунул под койку портянки и натянул красивые нейлоновые носки. Старпом, тяжко бухая своими полуболотными, полез вверх по трапу. Он вернулся, и под мышкой у него была свернутая трубкой карта. Я опять заинтересовался разговором. Старпом расстелил карту, прижал углы стаканами, ткнул пальцем в правый верхний угол.
«До Шелагского мыса льда нету, - сказал он. - От мыса Шмидта на восток тоже чисто. Льды только в Лонге да севернее Врангеля».
Сеня Макушкин склонялся, тупо глядел в карту, сказал: «Все понимаю. Была дырочка и прикрылась. Неужели даже нашей шмакодявке не проскочить? Должна же быть хоть щелка!» Старпом сказал, подумав: «Должна, конечно. Где-нибудь под бережком, на малых глубинах. У пака осадка побольше нашей».
Механик распрямился, вскинул носатую голову, взял бутылку и метко налил спирта. Они подняли стаканы. Карта свернулась в трубку. Сеня сказал: «Я пью за такую картину. Слушай, старпом, своими ушами. Мужественные камчатские рыбаки уже махнули на шикарные сейнера и отправились ремонтировать свои ветхие кавасаки. Вдруг одни рыбак закуривает, по старой рыбацкой привычке смотрит на горизонт и замечает точку. Эта точка растет и приближается. Рыбак выхватывает из-за пазухи подзорную трубу и приставляет ее к глазу. Из окуляра на него мчится шикарный современный сейнер с номером С-153 на борту. «Смотрите все! - кричит рыбак. - Они прошли! Слава им в веках и народах!» В тот же миг вся колхозная оптика направляет свои объективы в нашу сторону. Сбегаются иждивенцы и духовой оркестр. Из Владивостока летит выездной корреспондент крупной газеты. Телеграфист дрожащею рукою выстукивает депешу в Москву. Там ломают умные головы, не в силах решить - дать нам с тобой только медали или же сразу ордена».
Старпом пробубнил: «Или по шеям...»
Сеня Макушкин сказал ему ласково: «Старпом, ты сумашечий. Где ты заметил, чтобы передовикам производства давали по шеям ? Судят ли победителей?»
Тогда старпом оживился: «А ведь верно. Если доведем эту коробку до места...»
Сеня сказал: «Прогремим на всю Одессу и мелкие города!»
Старпом сказал: «...большую премию дадут. А щель найти можно. Это каравану не пройти, а одна коробка всегда проскочит. Под бережком, по мелководью, по молодому ледку».
Он снова расправил карту и повел по ней пальцем.
А Сеня придвинул рот к его уху и стал говорить: «Надо сейчас. На судне никого. Я запущу дизель, ты отвяжешь свои веревки и станешь за руль. Обогнем восточный угол нашей страны и на следующей станции вылезем уже героями. Топлива у меня хватит, ты не волнуйся».
Он стукнул кулаком по столу. Звякнули, посыпались со стола стаканы. «Ты лети с дороги, птица! - Механик смахнул и бутылку. Зверь с дороги уходи! - Он шмякнул огурец в раскаленную дверцу камелька. - Прости-прощай это гнилое Гонолуло. Нам тут нечего терять, кроме ржавых якорных цепей!»
А я оцепенел. Сидел на койке, не в силах произнести слова. Неужели они не шутят? Да если они заберутся во льды - всякая дорога для них замкнется, и туда и обратно. Лед сплющит сейнер в тонкий лист и никто их тогда не спасет.
Старпом свернул карту и пошел из кубрика. За ним выбрался наверх Сеня Макушкин. Помню, как, лязгнул люк машинного отделения, и тогда я, наконец, осознал, что это не шутка. Какие шутки, если пьяный Сеня полез в машину!
Я схватил плащ и помчался в Дом культуры.
Капитан и красивая девушка сидели на диванчике у стены. Капитан что-то стал мне говорить, но я перебил: «Можно вас на минутку?» Гурий Васильевич сказал девушке: «Я сейчас», - пошел за мной, и уже через полминуты мы бежали. Сейнер стоял тогда в укромном месте между высоченной кормой сухогруза из Владивостокского пароходства, застрявшего, как и мы, и тупым форштевнем тысячетонного лихтера. На палубе старпом возился с концами. Над трубой кучерявился голубой дымок. К краю причала Гурий Васильевич подошел спокойным шагом, дышал ровно, будто и не бежал полтора километра. Позвал: «Старпом!»
Тот разогнулся, зачем-то спрятал за спину канат. Он пялил глаза на капитана и притопывал сапогом.
Гурий Васильевич мирно спросил: «Порядок наводите на палубе?»
Старпом ответил: «Точно так. Навожу порядок на палубе».
Капитан одобрил: «Весьма полезное занятие. А Семен Борисович, вероятно, аккумуляторы подзаряжает?»
Старпом снова ответил по-военному: «Так точно, товарищ капитан. Семен Борисович, вероятно, аккумуляторы подзаряжает».
Гурий Васильевич усмехнулся, прошел вдоль борта и обратно. Сказал: «Я вас попрошу, передайте ему, что, когда закончит, пусть придет ко мне в рубку. Вы тоже зайдите».
Старпом кашлянул, выпустил из спрятанных за спину рук канат и пошел к машинному. Тогда Гурий Васильевич сказал мне: «Евгений, ты узнаешь девушку?» Капитан еще никогда никого на судне не называл на «ты». Я почти крикнул: «Как же такую не узнать!» Он сказал: «Ее зовут Лена. Скажи, что я прошу прощения. Я сегодня не приду».
- Веселая у вас была жизнь, - сказал Марат Петрович.
- Нет, скучная, - покачал головой Федоров. - Время медленно течет, когда точно знаешь, что будет дальше. Это скучно, когда время течет медленно. Не торопясь допиваешь вино. Куришь. Потом знаешь, что пойдешь смотреть на медвежат, которые привязаны к столбу во дворе неподалеку. Насмотревшись, сходишь на почту. Потом зайдешь в магазин фактории, полюбуешься шкурами разного зверья. Может быть, заглянешь на рынок, купишь семечек. Они там стоят ровно в десять раз дороже, чем в Ленинграде. И опять Дом культуры, единственный и неизбежный.
- Капитан наказал этих волосанов? - спросил старпом.
- Даже виду не подал, что знает. Записал им по выговору за пьянство во время несения вахты.
- А за т о?
- Я его тоже спрашивал: "А за т о ?" Он говорил: "За ч т о ?" Ты сам рассказал, что у них была благородная цель. Наказывать за то, что моряки хотели привести камчатским рыболовам необходимое судно, не совсем разумно», Я возмущался: «Они хотели на этом заработать!» Он только улыбался: «Героические поступки всегда вознаграждаются славой, деньгами или еще чем. Даже твой любимый Де Лонг хотел вознаграждения - он искал истину. Стремился к полюсу не бескорыстно. И в общем-то они принесут больше пользы обществу, оставаясь на судне, нежели в исправительном заведении. Понял? Слава тебе, что ты пресек эту затею».
Потом мы посмотрели на медвежат, привязанных к столбу. Они резвились, еще не понимали, что в неволе. Гурий Васильевич сказал: «Вот и цирк».
Пошли на почту. Мне писем не было, да я и не ждал. А Гурий Васильевич получил письмо. Небольшой листочек, но исписанный густо с обеих сторон. Он прочитал его, потом положил руку мне на плечо. Я спросил: «От Нее?» - «От Нее». - «Хорошее письмо?» - «Серьезное. Она месяц отдыхала в Сочи».
