Мигель Делибес - Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные
Асариас явился, будет цветочки удобрять и он улыбнется и пойдет к горшкам, кладя всюду поровну, а Пепа, или Абундио, или Ремедиос, или сам Креспо скажет
больше дерьма приносит, чем уносит
а Регула покорно отзовется
какой от него вред, а все ж при деле
но Факундо, или Ремедиос, или Пепа, или сам Креспо оборвет ее
приедет сеньора, посмотришь
но Асариас был трудолюбив и прилежен и каждое утро приносил из рощи два ведра катышков, и через несколько недель цветы распирали черные вулканчики клумб, и Регула говорила
хватит им, посиди с моей Малышкой
и как-то ночью попросила мужа, чтобы он нашел ему занятие, — потому что цветы переели удобрений, а если оставить старика без дела, его одолеет лень, и он ляжет под кусты, не растолкаешь, а как раз тогда Рохелио стал работать, и водил новенький красный трактор, и копался в нем, и чинил, и, когда видел, что мать беспокоится о дяде, говорил
я его заберу, мать
потому что Рохелио был говорлив и приветлив, то ли дело Кирсе, все молчит, угрюмый такой, что Регула говорила
и что-то с ним будет?
но Кирсе не объяснял, и всякий раз, когда ему выпадали два свободных часа, уходил из усадьбы, и возвращался ночью, немного навеселе, но тихий, он никогда не улыбался, нет, он улыбался, когда Рохелио спрашивал дядю
дядюшка, что же вы не посчитаете початки?
и Асариас радовался, что принесет пользу, и подходил к куче початков у силосной ямы, и терпеливо считал
раз, два, три, четыре, пять…
и дойдя до одиннадцати, говорил
сорок три, сорок четыре…
и тогда уж Кирсе улыбался, пускай натянуто, пускай криво, а все же улыбался, и, только он улыбнется, мать, подбоченясь, расставив ноги, принималась его бранить
ну ни стыда ни совести! над стариком безгрешным смеяться — бога обидеть
и сердито брала Малышку, и давала брату,
и говорила
укачай-ка ты ее, она одна тебя понимает и Асариас нежно брал Малышку, и садился на скамью у дверей, и баюкал ее, и приговаривал глухо, но ласково
хорошая птичка, хорошая птичка
и оба они засыпали в прозрачной тени винограда, улыбаясь, как ангелы, но однажды, расчесывая Малышку, Регула нашла на гребенке вошь, и рассердилась, и крикнула
эй, сколько ты не мылся?
а он сказал
как ушел от сеньорито
и она сказала
чем мы хуже, вода денег не стоит, свинья ты свинья
и он, не говоря ни слова, показал ей свои руки, покрытые сеткой грязи, въевшейся в морщины, и смиренно объяснил
я на них делаю каждое утро, чтоб не потрескались
и Регула заорала
ох и свинья, да ты грязь разводишь и Малышку пачкаешь!
но Асариас глядел на нее жалобными желтыми глазами, кротко свесив голову набок, мерно скуля, пуская слюну, и беззащитность его и безгрешность тронули ее сердце
ох лоботряс ты лоботряс, истинно как с маленьким
сказала она, и на следующий день Рохелио на прицепе повез ее в Кордовилью, к самому Хашимиту, и там она купила три рубашки и дома сказала
каждую неделю будешь менять, понял?
и Асариас кивал и улыбался, но через месяц Регула пошла к нему на берег, под иву, и сказала
где ж это рубашки? четыре недели прошло, а я ни одной не стирала
и Асариас опустил желтые глаза с красноватыми белками и тихо заскулил, и сестра потеряла терпение и стала его трясти, и куртка его распахнулась, и она увидела рубашки, одну на другой, и закричала
ну и скотина, хуже свиньи, снимай сейчас же!
и Асариас покорно снял ветхую серую куртку, а потом и рубашки, все три, одну за другой, обнажая могучее тело, покрытое седым пухом, и Регула сказала
одну снимешь, другую наденешь, чистую, снял и надел, невелика наука
а Рохелио засмеялся, прикрывая рот большой темной рукой, чтобы мать не рассердилась, а Пако сидел на скамье, и печально глядел, и опустил голову, и сказал
он хуже Малышки
и время шло, и наступила весна, и Асариасу стали являться видения, он постоянно видел брата своего, Иренео, по ночам — в черном и в белом, как монахи, а днем, если смотришь из кустов, он в синем небе, большой и всемогущий, в разноцветных одеждах, как Бог Отец на картинке, и тогда Асариас вставал, и шел к сестре, и говорил
Регула, братец явился
а она отвечала
ох ты, опять, да оставь ты его в покое!
а он говорил
наш Иренео на небе
а она отвечала
и то — что он кому плохого сделал!
и слухи пошли по усадьбе, и свинари, птичники, пастухи ловили его и говорили
как там Иренео?
и Асариас пожимал плечами и говорил
умер он, Франко его на небо послал
и они, словно слыша впервые, говорили
когда же это?
и Асариас, помычав, говорил
давно, при маврах
и они переталкивались, и пересмеивались, и спрашивали
это верно, что на небо? может, Франко послал его в ад?
но Асариас качал головой, и улыбался, и пускал слюну, и показывал на синее небо, и объяснял
нет, я его вижу, когда лягу под куст а хуже всего было для Пако, что Асариас днем и ночью, когда угодно, уходил из дому, находил местечко у стены, или у беседки, или в цветах, или под ивой, и садился на корточки, и делал свое дело, так что Пако что ни утро выходил с лопатой, как могильщик, и убирал за ним, и возвращался, и говорил жене
ничего не держит, надо полагать, а то что ж это такое?
и дважды в неделю приезжала ассенизационная машина, и Пако трудился, убирая кучки, и, только выйдет из дому, нюхал воздух (сквозь ноздри его, по словам сеньорито Ивана, можно было увидеть мозги), и горевал, и сокрушался
опять воняет, никакой управы на твоего братца!
и Регула грустно говорила
что ж я могу поделать? одно слово, крест и тут Асариас соскучился по былому и, увидев, что Пако сидит-отдыхает, всякий раз канючил-просил
отвези меня в горы, Пако, я сову погоняю, а Пако молчал, хоть ты что, и Асариас молил
отвези, погоняю сову
а Пако ухом не вел, пока, неизвестно как, в его небольшом мозгу не закопошилась мысль, и он кивнул
хорошо, отвезу, а ты не будешь кучки класть? в горах и ходи
и Асариас сказал
как прикажешь
и с той поры, каждый вечер, Пако сажал его на круп кобылы и ехал в горы, и, когда стемнеет, они останавливались на склоне, и Пако ложился среди камней, под невысоким дубом, а шурин его, пригнувшись, зверушкой нырял в заросли и шуршал там, и через малое время Пако слышал его зов
эгей! эгей!
и наступала тишина, и снова слышался гнусавый голос э-эгей!
и раза через три-четыре сова отвечала
у-ух! у-ух!
и Асариас пускался наутек, хрюкая и хрипя, а сова ухала сзади, а иногда хохотала, и Пако слышал со склона, из-под дуба, как хрустят кусты и ухает птица и хохочет, а через четверть часа являлся исцарапанный Асариас, умиленно улыбаясь, и пускал слюну, и говорил
и погонял я ее, Пако
а Пако гнул свое
нужду справил?
и Асариас говорил
не успел пока что
а Пако говорил
что ж, иди опять
и Асариас улыбался, зализывая раненые руки, и уходил в сторонку, и присаживался в вереск, и клал кучки, и так всякий день, а в конце мая пришел Рохелио, и принес птенца, самочку черного коршуна, и сказал
дядя, смотри, что у меня!
и все вышли из дому, и Асариас, увидев беззащитную птицу, чуть не заплакал, и ласково взял ее в руки, и забормотал
хорошая птичка, хорошая птичка
и, гладя ее, вернулся в дом, и положил ее в корзинку, и пошел искать, из чего ей сделать гнездо, и вечером попросил у Кирсе корму, и намешал с водой в жестянке, и пододвинул все это птице к самому клюву, и ласково сказал
кар-кар-кар
а птица копошилась в соломе и говорила
кар-кар-кар
а он, Асариас, клал еду в разверстый клюв грязным пальцем, и птица глотала, и он клал еще и еще, пока она не наелась и не умолкла, а через полчаса, оправившись от смущения, она закричала снова, и Асариас кормил ее, нежно приговаривая
хорошая птичка
говорил он очень тихо, но сестра увидала его и шепнула сыну
молодец, славно придумал
и Асариас день и ночь возился с птицей, а когда у нее появились первые перья, побежал по соседям, блаженно улыбаясь, блестя желтоватыми глазами, и кричал
у птички перья растут
и все поздравляли его и спрашивали про брата, только Кирсе спросил, глядя на него
зачем тебе такая пакость?
а Асариас взглянул на него удивленно и сказал
это не пакость, это птичка
но Кирсе мотал головой, а потом сплюнул и сказал
тьфу! черная птица добра не приносит
и Асариас растерянно смотрел на него, а потом ласково взглянул на жестянку с соломой, и забыл про Кирсе, и сказал
завтра найду ей червя
и наутро стал яростно копать землю, и выкопал червя, и взял его двумя пальцами, и дал его птице, и она проглотила угощенье с таким удовольствием, что Асариас на радостях пустил слюну и сказал
