Александр Гроссман - Образ жизни
Выспавшись днём на душистом сене, Пётр напрашивался на ночную вахту и не спешил будить меня — наслаждался густой тёплой ночью и неслышным скольжением в таинственную темноту. Из сёл до утра доносилось пение. Молодые голоса пели вечные песни. Ирина проснулась, лежала с открытыми глазами, смотрела на звёзды, слушала шелест воды и далёкое пение. «Небо незмiряне, всипане зорями, — що то за божа краса!» Она приподнялась на локте, посмотрела на часы. — Тебе давно пора смениться.
— Такую ночь нельзя пропустить.
— И мне не спится. Песни тревожат. — Села напротив.
— Я тут размечтался. Представил, что ты и дети спите… Даже вёсла стал тише опускать.
— Сколько детей?
— Двое.
— И мне снятся двое. Мальчик и девочка.
Пётр перестал грести. — А если серьёзно?
— Я серьёзно.
Он протянул к ней руки, она дала ему свои. Лодку снесло в тень высокого берега. «Я пригорну тебе до свого серденька, а воно палке, як жар.»
— Я не сказал про любовь.
— Скажешь, когда не сможешь не сказать.
Утром красиво открылся Новгород-Северский. В город решили идти по очереди.
— По-моему, между ними ничего нет, — сказала Зинуля, когда мы взбирались по крутому склону, — только смотрят друг на друга, как дети. На обратном пути мы ещё издали увидели Ирину и Петра. Они сидели рядом на корме, свесив ноги.
— Ну, прямо детский сад. Ещё бы за ручки взялись, — фыркнула Зинуля. Мы подошли и они обернулись на наши голоса.
— Мы решили пожениться, — сказал Пётр. — В свидетели пойдёте?
Пётр напечатал снимки, Зинуля добросовестно описала нашу «одиссею», Терёхин прошёлся по ней пером профессионала — навтыкал газетных штампов — и рассказ пошёл в набор. В конце Зинуля впала в патетику: поблагодарила Петра за «прекрасную организацию» и закончила словами: «Спасибо Пётр Иванович!». Редакция тоже внесла свою лепту и набрала слова благодарности крупным шрифтом.
Утром мы встретились с Петром в лесу, на нашем месте, и я протянул ему газету.
— Ну вот, — сказал он, возвращая газету, — теперь я её должник. Кукушка хвалит петуха… Ладно, подвернётся случай — рассчитаюсь.
— Смотри, чтобы не обиделась, — предупредил я.
— Да, знаю.
Случай подвернулся в начале следующего года, когда мы всячески оберегали Зинулю и старались не волновать её. Тема закончилась. Заклания не произошло. Напротив. Петра решили выдвинуть на заводскую Доску почёта, пригласили на заседание парткома и принялись было обсуждать его кандидатуру, когда он внёс контрпредложение: — Вам лучше подойдёт Зинаида Николаевна. По всем статьям. Там и так под каждым портретом или начальник, или рабочий, или бригадир. Пусть будет хоть один инженер для престижа профессии. — С ним согласились.
Когда Зинуле во всех подробностях рассказали, как проходило её выдвижение, она спросила меня: — Зачем он это сделал?
Я вспомнил разговор в лесу и рассмеялся: — Кукушка хвалит петуха…
— Вечно какие-то намёки.
— Ты же благодарила его в печати, вот он и отдал должок.
— У вас всё шуточки. Я заслужила?
— Вне всяких сомнений, — сказал я серьёзно.
Свадьбу гуляли дома у Ирины. Из Магадана прилетели родители, приехали братья из разных городов, Пётр слетал за Татьяной Михайловной. Мы с Зинулей поручились за жениха, Людмила с Борей — за невесту. Пришли ещё две пары наших лет. Всё было просто и весело. Когда застолье исчерпало себя, Людмила установила на столе акварель на подрамнике и обратилась к Татьяне Михайловне:
— Угадайте, что это?
Татьяна Михайловна вынула из рукава платочек и приложила его к глазам.
— Однажды я уже видела такой рисунок. Я подросла, и отец задумал соорудить для меня антресоли. Только у него они не доходили до конца комнаты.
Я встал. Людмила опустилась на моё место рядом с Татьяной Михайловной. — Война помешала?
— Нет. Его ещё раньше арестовали.
— Давайте, исполним его желание.
— Для кого?
— Для них, — Людмила кивнула в сторону Петра.
Татьяна Михайловна взяла Пётра за руку. — Вы этого хотите?
— У нас ещё будет время всё обсудить, — ответил Пётр и обратился к Людмиле: — Ты оставишь картину Татьяне Михайловне?
— Только запакую, — ответила Людмила и встала. — А потом честные гости… — Гости стали прощаться с пожеланиями и приглашениями.
Нам постелили на полу. Зинуля прильнула ко мне, зевнула и уже сквозь сон сказала: — Хорошо посидели, душевно.
Утром все ещё спали, когда Пётр вышел на кухню и застал там Эсфирь Соломоновну. Она сидела у окна, прижав к уху «Спидолу», и вслушивалась в обрывки фраз, пробившихся сквозь завесу глушилок.
— У нас лучше слышно, — сказала она и опустила приёмник.
Пётр сел рядом. — Американский журналист написал книгу о становлении государства Израиль, издали книгу в Лондоне, купили из-под полы в Варшаве и провезли через границу мне в подарок. Книга называется «Эксодус» — исход. Я привёз её, чтобы прочитать вам. Она на английском.
Эсфирь Соломоновна поставила приёмник на окно. — Ира рассказывала мне твою историю, но без таких подробностей.
— Она ещё не знает о книге, как и о многом другом, что осталось в прошлой жизни.
— Знаешь что? Сегодня все разъедутся. Спеку что-нибудь, заварим чай и почитаем. Я люблю читать вечерами и ночью. В доме тишина, все спят, стану коленями на стул, облокочусь о стол и читаю, пью чай и читаю.
Весь день провожали. Вечером собрались вокруг стола, пили чай и слушали Петра. Его первый вечер в кругу семьи.
Глава 18
Ирина осталась улаживать формальности, связанные с переездом, Пётр вернулся в Ижевск. В почтовом ящике его ждала записка: «П.И., срочно свяжитесь с директором». Телефоны нам ещё не установили. Вечно занятый или неисправный таксофон висел в гастрономе. Не рядом. «Подождёт до утра», — решил Пётр и поднялся к себе. Дело и впрямь не было срочным. Срочно требовалось взять под козырёк — здесь и далее по начальству. Директор вручил Петру папку. — Из главка передали. Тебе лично. Просили не тянуть с ответом. — Пётр перелистал переписку, дошёл до листка с поручением и печатью «На контроле».
— А образцы где?
— Вот они, на столе, — директор указал на два прутка не длиннее карандаша, — всё, что от них осталось.
Пётр повертел в руках образцы, вернул их на стол. — Соглашайтесь.
— Ты хоть знаешь с чего начать?
— Понятия не имею.
— Подумай. Не справишься — всех подведёшь и себя — в первую очередь.
— Люди же делали, а мы чем хуже?
Директор указал на телефон. — Звони.
Как обычно, за время отсутствия скопились разные дела, письма и поручения. Папку и образцы Пётр взял домой. Приготовил ужин, вымыл посуду, сварил кофе, устроился в кресле и открыл папку.
Мы уже уложили Катю, сидели рядом у телевизора, как два голубка. В десятом часу раздался звонок, мы переглянулись. Я пошёл открывать и впустил Петра.
В Париже прошла Европейская выставка режущего инструмента. Среди прочего были выставлены прутки из быстрорежущей стали с двумя внутренними спиральными каналами. К примеру, внутри прутка длиною шесть метров и диаметром двадцать миллиметров симметрично относительно продольной оси располагались два спиральных канала диаметром два миллиметра. Прутки предназначались для изготовления спиральных свёрл с каналами внутри перьев. По каналам непосредственно в зону резания поступала смазочно-охлаждающая жидкость. Так просто и элегантно решалась вечная проблема удаления стружки, охлаждения и смазки режущих кромок. Европейская новинка могла ещё долго оставаться незамеченной, если бы из той же Европы не начали поступать обрабатывающие центры, оснащённые свёрлами с внутренними каналами. С другими свёрлами новое оборудование работать не желало. Купил станок — и «посел» на сверло. Кому положено достали образцы прутков, другие кому положено распорядились наладить производство. По накатанной схеме образцы попали в головной отраслевой НИИ, который, в силу своей специфики, не знал, что с ними делать, и направил поручение в другой институт, оставив себе немного экзотической продукции. В технический футбол играли около года, откусывая по кусочку от образцов и добросовестно добавляя к переписке всесторонне обоснованный отказ. Так обглоданные прутки и разбухшая переписка попали, наконец, по назначению — на нашу кухню.
Мы разглядывали прутки и строили разные предположения.
— Переходи ко мне, — сказал Пётр, — бери эту тему и настраивайся на диссертацию. Ничем другим я тебя загружать не буду.
У Зинули заблестели глаза. — А мне здесь ничего не отломится?
— Не знаю. Может и отломится. Я пока ничего не знаю. Начинай исследовать образцы, а мы займёмся поиском. Покопаемся.
— Ну вот, — вставил я, — без меня меня женили.
