Анатолий Андреев - Машина
Еще через минуту заявление украсилось резолюцией Фросина: «Отдел кадров. Согласен на увольнение без отработки. Нач. цеха Фросин».
28
Алия пришла, чем-то крепко расстроенная. Ужинали в молчании. Фросин пытался шутить, но шутки повисали в воздухе. Тогда он озлился, ушел в комнату и плюхнулся на диван. Из кухни доносилось непримиримое позвякивание посуды. Фросин вслушался, потом раздражительно хмыкнул и отгородился газетой — чтобы не видеть, как она домоет и войдет.
Она вошла. Фросин слышал ее шаги по комнате. Она остановилась у стола, потом села, разложила свои тетрадки. Фросин уже решил, что она начала заниматься, но она неожиданно спросила:
— Как у тебя дела?
— Нормально.— Он пожал плечами, не опуская газеты.
Алия клонила к чему-то своему, неясному пока Фросину, потому что снова начала:
— На работе у тебя как? На работе? Фросин снова пожал плечами:
— Нормально...
— Витя, ты можешь поговорить со мной серьезно?
Он настороженно опустил газету. Алия сидела за столом, положив перед собой руки, выпрямившись. Отсюда, с дивана, видны были под столом ее длинные точеные ноги. Он перевел взгляд с них на лицо и ответил:
— А я с тобой всегда серьезно разговариваю.
— Ты мне можешь сказать правду, что у вас с Геной произошло?
Это было как раз той темой, на которую Фросину разговаривать не хотелось. Гена попортил ему столько крови, что даже вспоминать о нем было неприятно. Поэтому Фросин пробормотал скороговоркой:
— Ну, подписал, подписал я ему заявление. Все тип-топ, все ладом...
— А с чего это он вдруг написал заявление?
Тон был прокурорский. Алию окутывала торжественная строгость, и Фросин понял, что отвязаться не удастся, он со вздохом сел. Диван скрипнул от его движения.
— Ну, чего ты от меня хочешь?— голос вышел жалостливым, но на Алию и это не подействовало.
Выждав суровую паузу, она ровным голосом предупредила:
— Имей в виду — мне все известно!
И эта туда же! Фросин бросил газету, поднялся, заходил по комнате. Алия следила за ним взглядом. Фросин сердито бросил:
— Раз уж тебе все известно, то не спрашивай, что у нас с ним произошло.— Он сделал ударение на словах «у нас с ним».— У нас с ним ничего не могло произойти. У нас с ним слишком мало общих точек. А вот у него произошло.
Фросин снова выделил слова «у него».
— У него, раз уж ты так интересуешься, произошли сущие пустяки. Он только ослушался моего прямого приказания, чем загубил очень важное дело. А потом он только подал мне заявление, а я только написал: «Не возражаю»!
Алия не сводила с Фросина глаз. Фросин почувствовал вдруг злой азарт и прилив сил, как всегда перед схваткой. Действительно, все вдруг оказалось против него — начиная с проклятого щенка Гены с его проклятой идеей и кончая Алией. Впрочем, Алия поет с голоса Наташки, Гениной жены. Что ж, придется выдержать и это объяснение.
Алия выбрала неудачное время для выяснения отношений. Очень неудачное. Неудачнее найти было просто нельзя.
Алия сидела за столом и чувствовала холод. Он охватывал шею, полз вдоль спины. От него немели губы. Шевелить ими было тяжело и она с трудом выговорила:
— Витя, неужели ты правда уволил Гену? Неужели ты даже не попытался выяснить, прав он или нет?
— Слушай, Алька, если бы ты разбиралась в производстве, я тебе все объяснил бы. А так, уволь, не могу!
— Но Геннадий прав или нет?
— А может, прекратишь допрос?
— Ты не виляй. Я в твою технику не лезу.. Ты мне ответь только, пытался разобраться с Геной или нет?
Фросин взорвался:
— Этот твой Гена такую свинью мне подложил! Чистоплюи подобрались! Один чище другого. И ты туда же лезешь — все закопать меня хотят. Все!
Он с маху уселся на диван, откинулся, спросил с издевкой:
— А у тебя-то информация откуда? От Генки? От Натальи?
— Какая тебе разница — от Гены, от Наташи... Значит, правда. А я, дура, не поверила. Как же ты мог, Витя?
— Что — мог? Что — мог? Я что — убил кого, ограбил?
— Но ведь ты Геннадия назвал непорядочным человеком, сказал, что он землю роет, лишь бы себя показать. Или этого тоже не было?
— Вали на меня, все вали! А я оправдываться не буду — сказал, так сказал. А еще что? Что еще тебя интересует? Хочешь, я расскажу, какой бледненький вид у твоего Гены был, когда я ему подписал заявление?
У Алии лицо стало непослушным. Она его не чувствовала. Пришлось прижать щеки ладонями. Под пальцами кожа лица пылала. Это было странным — ведь Алия ощущала холод...
Слегка раскачиваясь, она простонала:
— Ах, какой же ты, Витя... Ах, какой ты...
Алия как будто на что-то решилась. Она отняла руки от лица, быстро и решительно складывала стопочкой тетради, разбросанные по столу. Пальцы ее дрожали. Она не поднимала глаз на Фросина, как будто от одного взгляда на него ее решимость могла исчезнуть. Потом она все же посмотрела на него в упор, и у Фросина ослабло внутри. И она сказала опять, удивленно и словно про себя:
— Ах, какой же ты, Фросин... Значит, винтики мы все? Функционируем помаленьку? А если я не хочу быть винтиком?
Она кричала шепотом, забирая со стола и засовывая в сумку тетради. Тетради не лезли. Они упирались углами. Углы завернулись, и Алия силой втолкнула тетради. Сумка перекосилась и раздулась.
Пока она сидела за столом, Фросину казалось, что еще не все потеряно, что, может, и обойдется как-нибудь. Но она вскочила на ноги, схватила перекошенную сумку, и на Фросина дунуло холодом, перехватило дыхание. Чувство непоправимости происходящего парализовало волю. Чтобы сделать хоть что-то, остановить, предотвратить, Фросин сказал со спокойствием хватающегося за соломинку:
— Ладно тебе, Аль... Чего ты? Ерунда это, мелочь. Нет повода для паники, подумаешь — заявление...
Его голос прозвучал ровно. Это подлило масла в огонь:
— Не могу я, не могу... Я-то думала — случайно все... А ты не случайно, нет... Для тебя все — ерунда. Все вокруг винтики... Да я не могу на тебя смотреть. Я не забуду никогда, что ты Геннадия прогнал, ты его под ноги себе бросил, когда он стал не нужен, когда осмелился сам то-то сделать!
Фросин сделал было движение к Алии. Она отпрянула:
— Не подходи!
И столько страха было в ее лице и голосе, что он не осмел больше встать и так и смотрел сидя, как она выбежала в прихожую, оделась, процокала каблучками на кухню, пробежала опять в прихожую и выскочила, наконец, из квартиры.
Фросин долго просидел в трансе. Он не заметил, сколько прошло времени. Потом пустота в душе сменилась едкой горечью. Он встал, машинально привел комнату в порядок, постелил и лег. Нет, звонить, узнавать он не будет! На него все ополчились. Но его не добить. Это все делается специально. И Альку настроили против него. Это все Геннадий через Наталью действовал. Хотят его лишить Альки, бьют ниже пояса. Ждут, что он сломается...
... Это даже хорошо, что так вышло. По крайней мере, ему теперь все стало ясно. Рассчитывать нельзя ни на кого. Даже Алия — и та против оказалась. Это у нее непроизвольно получилось — ударить, его побольней. Слабого бьют все, скопом. Добивают. Она тоже решила добавить. Это ведь всегда так — стоит упасть, и все. Запинают ногами.
Но в этот раз все ошиблись. И Алия ошиблась. Он еще крепко стоит на ногах. Его так просто не сбить. Он еще всем покажет...
Фросин представился себе большим раненым зверем, на которого кинулись осмелевшие собаки, рвут его, почуяв близкий конец. И как зверь, знающий свою силу и злорадствующий печальной участи просчитавшейся своры, Фросин лежал без сна, чувствуя, как мышцы наливаются злобой. Его трясло от злобы и от силы, переполнявшей каждую клетку тела. Ему не терпелось, хотелось поскорее встретить новый день, чтобы опять идти всем навстречу, не сворачивая с дороги, не обращая внимания на укусы и на предсмертный хрип тех, кто не успел увернуться от тяжелого удара его лапы...
29
Фросин словно переродился. Он и раньше был подтянутым, а теперь перещеголял себя. Рядом с ним даже холеный главный выглядел оборванцем. Поджар, корректен, стремителен и бесшумен — Фросин успевал всюду. Он и раньше никогда за словом в карман не лез, а сейчас из него бил фонтан остроумия. За три дня он переделал все, что накопилось за последние несколько месяцев, все, до чего не доходили за занятостью руки. Он создал бригаду по оформлению цеха; нашлись-таки в цехе таланты: и чеканку умеют, и гипс резать — барельефы, панно... Эскизы интерьера он просматривал сам и забраковал первые два варианта. Дизайнеры из художественного бюро, снобы и эстеты, презиравшие всех на свете технарей, живо растеряли спесь и перестали говорить заумные фразы: «Цветовое решение», «Использование объема», «Играть на плоскостях», «Объем не решается»... В конце концов пришел их начальник, любимец директора, Баранин. Он потеребил неопрятную бороду, стреляя вокруг быстрыми диковатыми глазами пропойцы, и с ходу пробурчал несколько фантастических вариантов. Это было уже интересно, но Фросин зарубил их. Ему надо было что-то реальное, чтоб можно было сделать самим и быстро. Борода свое дело знал. К Фросину он проникся симпатией. Поскольку всучить Фросину туфту не удалось, он взялся всерьез. Через день Фросин уже раздобыл металл и профили, и помещение начало принимать вид ангара, поскольку незаконченные элементы оформления своим самолетным алюминиевым блеском могли смутить кого угодно. Тут же нашлись и нытики, заглазно осуждавшие Фросина за дурацкое украшательство.
