Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 1
— Это наш жаргон, Таня. Не обращай внимания. Опять взрывники не во время сработали, корова забрела — на кран ее забросило! Ну, идем, идем, милая…
Наконец, они стоят перед дверью с номером 18. «А вдруг товарищ секретарь вздумает сегодня вернуться? А вдруг он уже дома?» Но путей к отступлению нет. Хрустов опустил чемоданы, достал из варежки плоский медный ключик и вставил в щель замка. «Влево крутить? Вправо? А вдруг дочка секретаря обкома заявится?..» Что-то от растерянности напевая, Хрустов повернул ключ туда-сюда — дверь открылась. Лева нащупал справа выключатель, щелкнул — и в прихожей загорелся плафон, в глубине квартиры вспыхнула дорогая люстра.
Хрустов и Таня затащили багаж и оказались в блаженно-теплой — после улицы — квартире. Таня, робея, сняла шубу — Лева даже не догадался помочь. Сам он стоял одетый возле двери, готовый хоть к аресту за незаконное вторжение. Таня прошла в залу.
— Ой, как я замерзла! А тут еще одна комната?! — Она вернулась к Леве, обняла его. — Милый… дождался…
— Да, — ответил Хрустов. — Дождался. — Его трясло. Чувствовал он себя ужасно. Шутка зашла слишком далеко. Девушка снова пробежала в комнаты, она смеялась, заглядывала в зеркало, поправляла что-то на воротничке, на груди.
— Это твои тапочки? Ноги устали, можно я надену? И телевизор?! Там опять Штирлиц — посмотрим?! — Она вернулась к нему. — И ванная есть?! А ты… ты чего не раздеваешься? Хочешь в магазин за вином? А вот же у тебя! — она вытащила из-за кресла бутылку коньяка. — А-а, чего-нибудь скусненького? Может, не надо? Давай сегодня скромно.
— Хорошо, — Хрустов не отрывал глаз с прекрасного глупого лица. — Я сейчас… приду. Нужно напоследок кое-какие распоряжения. Чтобы потом… — он криво улыбнулся, — не отвлекали… по мелочам. Ну, ты меня понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Таня. — Бледный какой. Устал?
Хрустов озабоченно сгорбился, потоптался у дверей, поднял с пола какую-то соринку — сунул в карман.
— Кхм… нервные дни… То министр звонит… то сам… понимаешь? Ты ложись… я сейчас… понимаешь?
— Понимаю, — снова тихо повторила Таня с какой-то жуткой для Хрустова, интимной полуулыбкой. Она ему верила. — Только ты уж недолго… я жду… Левушка, буйная головушка… А я? — Она оглянулась на себя в зеркало. — Ну, Телегина!.. даешь!.. Ты иди, это я так.
Хрустов выскочил на улицу. В морозном ночном воздухе были размешаны запахи бензина и женских духов. По мосту грохотали вагоны. Где-то смеялась-заливалась женщина и возбужденно говорили парни, лаяла собака. Ни звезды. Морозный плотный туман, желтые расплывчатые окна… горы, безлюдные горы кругом…
«Что, что делать?! Дура, мать свою бросила, жениха… Оставить ее тут — и уехать? Сию минуту — на Магадан или в Калининград?! Убить медведя — и в его шкуре уйти в Саяны? Теперь я понимаю, откуда берутся снежные люди… Никогда себя таким идиотом не чувствовал. Понимает она, кто я, или нет? А если понимает? У-ужас. И неужели — любит?.. иначе зачем?.. Но как она может любить?! Виделись всего два раза. Или им, девчонкам, все равно? Лишь бы замуж! Закрыть глаза? Не думать о завтрашнем? Вернуться к ней? Ведь ждет гражданка. Я, как Архимед, всплыву в ее обильных слезах. У-ужас!»
Кто-то вышел в темноте из подъезда. Хрустов быстро отступил в сторону, но его увидели, это был зоркий, одинокий Васильев в шубе и в меховой кепке, по случаю некоторого потепления. Он курил.
— A, Хрустов, — удивился он. — Ты ко мне?
— Нет! — дерзко ответил Хрустов, готовый сквозь землю провалиться, только не разговаривать сейчас с таким уважаемым, честным человеком. — Раз, два, три, четыре, пять… вышел погулять.
— Чем-то расстроен?
— Думаю о соцсоревновании! Дышу озоном стройки.
— Да куда же ты? — огорченно позвал его Васильев. — Постой немного. За мной сейчас машина придет, покурим вместе. Лев Николаевич!
Хрустов потупился. Ему было стыдно.
— А знаете, — заговорил он первое, что пришло на ум, — давайте… на мраморной горе вырубим из камня голову! И не какого-нибудь там великого человека, это в Америке — президенты из скалы смотрят, а у нас — просто строителя! Метров двадцать в диаметре! Представляете? Летят самолеты… Памятник на века! Над Саянами — голова из красного мрамора. Дайте мне взрывников — я сделаю!
— Интересно, — сказал Васильев. — Когда-нибудь… может быть…
Хрустов усмехнулся, у него дергались губы. Он сейчас был сам себе противен и жалок.
— Простите, Альберт Алексеевич, ерунда все это. Я неудачник, а вы железный Васильев. Вам не понять. Что Сенека-то говорил?! То-то. — Хрустов уже не мог остановиться — он что-то бормотал, вздрагивая, всхлипывая, как в истерике. Васильев удивленно, может быть, даже с гримасой разочарования слушал его. Возможно, он прежде надеялся, что Хрустов умнее. Лева сам прекрасно понимал сейчас, что городит глупости, но его несло. — Почему не везет? Права шоферские получил — разбил машину. На машиниста крана сдал — голова кружится… Могу только как гриб — на матушке-земле! Альберт Алексеевич, а что нужно сделать, чтобы такому грибу Героем труда стать? Я понимаю, работать-работать-работать… Но вот вам приходит разнарядка: столько-то медалей, столько-то орденов… и два-три Героя. Может, вспомните при случае? Русый, холостой., комсомолец… не одних ведь женатых туда? А то кому я нужен незнаменитый? Даже билет в кино без очереди не дают! Да я шучу, шучу… А в замы не возьмете? Я бы своей легкомысленностью вас удачно оттенял! Шучу, шучу!
— Вы устали, — сдержанно ответил Васильев и сделал шаг в сторону. Возле него остановилась легковая машина, нутро ее засветилось малиновым бархатом и погасло. И «Волга» укатила.
«Вот и все, кончилась наша дружба, — подумал Хрустов. — К чему приводит недержание языка. И с этой стороны теперь ущелье. Пора и мне идти, деваться больше некуда. Только к ней. Забыться. Добровольцем. А потом нырять под лед — тоже добровольцем. Документ, удостоверяющий право на эту работу, я перерисую у Климова. Делов-то! И — прощайте, звезды! Поплюйте на меня, звезды! Не признаваться же Танюхе, кто я такой на самом деле…»
Хрустов поднял голову, посмотрел — где тут окна проклятой квартиры, за которыми его ждет девушка. В окнах не было света. «Наверно, легла. Бедная Таня. А может, она — моя судьба?»
Но тут из-за угла дома с грохотом выскочил грузовик с одной горящей фарой, резко остановился, завизжав тормозами, из кабины выпрыгнул Майнашев:
— Еще отин! — закричал он с радостным отчаянием в голосе. — Лева, милый, лезь в кузов… Катим в котлован! В третьей смене, сам знаешь, половина гриппует…
Хрустов растерянно и жалко улыбнулся. Он не особенно противился.
— А как же? Таня приехала… ждет…
Майнашев щелкнул пальцем, как картежник:
— Успеешь еще! Много-много раз! Пошли-пошли! Пыстро!.. — Он подтолкнул Хрустова сзади, и тот заскочил в кузов, в брезентовый коробок, где уже сидели, зевая и сумрачно глядя на Хрустова, парни, в том числе и Борис, и Леха-пропеллер, и Серега. — Поехали!..
— А где дядя Ваня?
— Еще не вернулся, — отвечал Серега.
«Вот, люди серьезным делом заняты, рискуют. А ты?.. Утром вызволю ее, что-нибудь придумаю. Или честно о себе расскажу».
Из котлована, забежав в пустой штаб, он через дежурную дозвонился в восемнадцатую квартиру и услышал голос Тани, который ему показался самым родным на свете:
— Милый, ты? А я жду! — и Лева подумал, не сделал ли он великую глупость, убежав от нее, или это как раз мужественный, честный поступок.
— Где же ты?
Хрустов хрипло забасил в ответ:
— Никуда не выходи! Эпидемия гриппа! Я поднял народ! То есть, здоровых поднял, а больных уложил. Сейчас заседание штаба, уровень воды в Зинтате растет катастрофически… Спи, я тебя под утро сам разбужу!
— Понимаю, — очень тихо отвечала Таня. — Скорей разбуди. Бедный мальчик… — И раздались короткие гудки, словно писк птицы. — Пи, пи, пи…
Хрустов стоял оцепенело, прижав ледяную трубку к уху. Холод трубки словно в мозг проникал. Что он еще мог сказать Тане? Все шуточки забылись. Но иначе он не мог.
Так делали иногда люди — уходили в сторону, думая, что поступили благородно, и тем самым ввергали своих близких в еще большую беду…
САМОДЕЯТЕЛЬНАЯ ПЕСЕНКА НА Ю.С.Г.:ДЕВЧОНОЧКИ МОЕЙ ОТЧИЗНЫ,
ДА ЧТО ЖЕ ВЫ, ДА ГДЕ ЖЕ ВЫ?
КАКИЕ ЛЮБЯТ ВАС МУЖЧИНЫ,
СРЕДИ КАКОЙ ВЕДУТ ТРАВЫ?
СТИХИ КАКИЕ ВАМ ЧИТАЮТ,
ЗОВУТ В КАКОЕ ВАС КИНО,
В КАКИХ МАШИНАХ ВАС КАТАЮТ
— АХ, ЭТО НАМ НЕ ВСЕ РАВНО!
ДЕВУШКИ, ВЫ КАКИЕ? ТЕПЛЫЕ, КАК СНЫ?
РОЗОВЫЕ — КАК В ОЗЕРАХ ЗАКАТЫ?
ТАК ПОЛУЧАЕТСЯ,
С ПРИХОДОМ КАЖДОЙ ВЕСНЫ
(обгоревший лист без нумерации, исписанный с обеих сторон. Из этого ли места летописи он? — Р.С.)
