Масахико Симада - Повелитель снов
Тени от абажура лампы на белом потолке представлялись шевелящимися пресмыкающимися. С улицы доносились звуки сирен «скорой помощи» и громыхание грузовиков, и казалось, они были адресованы лично мне. Мое сознание хотело погрузиться в «скорую помощь» или на грузовик и отправиться куда-нибудь далеко, по ту сторону границы. Страх превращался в озноб и сковывал мое тело.
Я потерял Пенелопу в зарослях травяных
Среди камышей, моей головы выше.
Заросли развожу, ищу Пенелопу.
А кто-то, шагами шурша по камышам,
Меня ищет.
Слышится звон,
Как будто металл о металл.
Звук постепенно становится ближе.
Вдруг ноги теряют опору —
Ловушка.
Мне не за что ухватиться.
Падаю вниз.
Так быстро, что трудно дышать.
Падаю-падаю вниз.
Всё еще падаю.
Тьма.
Кромешная тьма, темней не бывает.
Липкая, влажная тьма.
Задыхаюсь.
Я развожу тьму руками, двигаюсь вперед.
Верю, что двигаюсь.
Ногами перебираю.
Тьма постепенно становится гуще.
Как будто бреду по грязи.
Трудно ступать.
Руки, плечи и бедра
Продираются через липкую стену.
Я спотыкаюсь и падаю.
Пытаюсь подняться,
Но в темноте
Я перестаю понимать,
Где право и лево, где верх и где низ,
Куда двигаться дальше.
Тьма тяжелеет,
Становится гуще,
Пытаясь меня раздавить.
Задыхаюсь.
Я нахожусь там.
Но и уверенность в этом съедена тьмой.
Речка сверкает алмазами света.
Я по пояс в воде.
Пытаюсь поймать световые алмазы.
С верховья реки слышится голос низкий.
Что говорит он?
Имя мое произносит?
Я обернулся – голос пропал.
Опять начинаю ловить алмазы в воде.
Проходит время, и голос вновь окликает меня
Но теперь это высокий голос ребенка.
И вновь то же самое:
Я обернулся – и голос пропал.
Солнце, наверное, скрылось в тучах.
Свет стал слабее, как будто устал.
Больше не видно сверканья алмазов.
Теперь – голос женский:
Мэтью, Мэтью.
Этот голос – радость моя.
Пенелопа.
Я оглянулся
И пытаюсь окликнуть ее.
На меня внезапно бесшумно надвигаются волны
Убежать не успею…
Поднимаюсь по лестнице,
Ведущей к площадке трамплина.
Кто-то подбил меня
Спрыгнуть с трамплина вниз.
С каждой ступенькой наверх
Мой страх становится больше.
Я добираюсь до самой последней ступеньки,
И мой страх превращается в
(истинно истинно истинно истинно истинно истинно вниз)
Вот и пора мне прыгать.
Я стою на краю трамплина
И, вытянув кончик носа, заглядываю вниз.
Неужели бассейн такой маленький?
Лучше не прыгать, а то покалечусь.
Трясусь и пячусь назад.
Ноги касаются мягкого —
Трамплин тает словно мороженое,
Вверх тормашками падаю вниз.
Как все обернулось.
Лучше бы прыгнул.
Вот и стена из бетона – перед глазами.
Довольно. Пора просыпаться, думаю я во сне
Я уже умер целых четыре раза.
Если я не проснусь, моему телу – конец.
На раз-два-три я открываю глаза.
На потолке – огромная тень человека.
Заносит кривую саблю
Надо мной.
Я убит!
Закрываю глаза.
Дюны под небом в тучах.
Нет никого.
И меня тоже нет.
Сильный ветер
Поднимает в танце песчинки.
Ой, в песке что-то есть.
Тряпка? Нет, это рубашка.
Рубашка белого цвета,
С итальянским воротником.
У второй пуговицы – пятно от кетчупа.
Виднеется лицо сквозь песок.
Это был Мэтью?
Площадь Сокаро в Мехико.
Развеваются флаги Мексики.
Идет демонстрация.
К речам на испанском
Добавляется хор. «Ла бамба».
Поют вразнобой, в голосе – паника.
Возносят к небу глаза, полные слез.
Кто-то умер.
Это траурный митинг.
А где же я?
Из-под монастырского свода
На митинг взираю.
Звон колоколов.
Он напоминает мне,
Что умер – я.
Сижу на каменной лестнице.
Перед входом в музей Метрополитен.
Вокруг ни души.
Но я бормочу кому-то без остановки.
Если так, то умру насовсем.
Все равно потом мне родиться заново,
Чтобы опять умереть.
Я ничего не боюсь.
И, правда, не страшно.
Голос грохочущих земных глубин.
Какой глупый блеф.
Да, мне не страшно,
Зевая, бросаю я.
Нет ответа.
Что-то должно случиться.
Внезапно, без предупреждения.
Я готов ко всему,
Но ничего не происходит.
Прислушиваюсь – тишина.
Наконец-то все кончилось.
Я кричу и поднимаюсь.
Перед глазами расстрельный отряд,
С ружьями наперевес.
Давай всё переделаем. Вернемся назад,
Умоляю я. И вот я – на прежней лестнице.
Еще раз проверяю, что может случиться.
Тщательнее, чем раньше.
Смотрю вперед и назад, влево и вправо
И встаю, ничего не сказав.
Я спускаюсь по лестнице.
Что происходит?
Чем ниже спускаюсь, тем сложнее дышать.
Дотрагиваюсь до шеи —
Обвита толстой веревкой.
И в следующий момент
Веревка натянута и звенит.
Взмываю в воздух.
Помогите!
Хочу закричать, но голоса нет.
Как маятник, Мэтью болтается
С веревкой на шее.
Сверху смотрит на Мэтью,
Лежащего на кровати.
Висельник Мэтью и Мэтью, что на кровати,
Кто из них я?
Двое Мэтью бросают жребий.
Выиграл Мэтью с кровати.
Висельник Мэтью исчез.
Я смотрю на знакомый белый потолок и лампу. Похоже, мне все-таки удалось вернуться в свою комнату.
Мэтью, ты жив? Я лежу, а Микаинайт стоит у меня на животе. Тогда я увидел Микаинайта в первый раз. Он был похож на тень в тумане.
– Мэтью, ты что, коньки отбросил?
– Нет, наверное, жив пока.
– Отлично. А то, если ты сдохнешь, и мне некуда будет податься, – сказал Микаинайт и исчез в моем теле.
Я умирал три дня. Если бы не Микаинайт, то я бы продолжал умирать и неделю, и месяц. Он вытягивал меня из снов, поэтому мне хватило десяти смертей.
В тот день я и вправду воскрес. Чтобы убедиться, что я действительно жив, мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Тело пока еще мне не подчинялось. Наверное, потому, что двое суток я совсем ничего не ел. Хотел позвать кого-нибудь, но голоса не было. В этот момент дверь открылась, и комната наполнилась сладким запахом. Дыня. Ко мне пришла дыня.
– Мэтью, как ты? Дыню поешь?
Это была Пенелопа. Тяжело дыша, я высунул язык, торопя ее скорее дать мне поесть. Она покормила меня с ложечки медовой дыней, разрезанной на две половинки. Сладкий сок впитывался в пересохшую губку. В мгновение ока я слопал дыню, вывернул кожуру и вцепился передними зубами в зеленую мякоть. Я чувствовал, как ко мне приходит потерянное ощущение вкуса. Четкость зрения еще не вернулась: пока я видел все, как в тумане. Наверное, поэтому казалось, что тело Пенелопы окутано дымкой.
Я совсем отощал и стал плоским, как стол. Пенелопа легла, накрыв меня своим телом. Ей было шестнадцать. Фея оказалась тяжеленькой. От ложбинки между ее грудей исходил слабый аромат ландыша и сливочного масла. Когда она шевелилась, к этому аромату добавлялся запах лимонных корочек. Она касалась моих разгоряченных щек своими холодными, как мрамор, немного влажными щеками, и я чувствовал запах омлета. Из этих ароматов складывался запах тела Пенелопы. «Так вот как пахнет женщина», – восторженно подумал я, и радостная улыбка не сходила с моего лица.
После этого случая я стал приходить к ней в гости со своей подушкой. Я нарочно забывал ее, а на следующее утро Пенелопа возвращала ее мне. Так я взял себе за правило каждый день собирать запахи Пенелопы. Ее аромат был для меня эликсиром жизни. На карманные деньги я купил дорогую пуховую подушку и оставлял ее у Пенелопы, беря взамен ее подушку. Конечно, у меня и в мыслях не было украсть ее белье. Потому что я знал: ничто не может вечно хранить запах тела.
Когда воспаление легких прошло и я опять приступил к работе ребенком напрокат, мне показалось, я понял мамины слова. Я перестал считать жизнь взаимным обманом. Мой комплекс неполноценности по отношению к Пенелопе исчез, и я превратился в более способного играющего ребенка.
Теперь я перестал угождать клиентам, как делал раньше, а начал получать удовольствие от наблюдений за ними. Гораздо интереснее придумывать, как лучше поиграть вместе с клиентом, чем мучиться тем, как его обрадовать. Мне снова открылось то, что я делал в семь-восемь лет естественно и не напрягаясь.
Мир после болезни наполнился светом. Красный стал краснее, радость – интенсивнее, чем раньше, лица людей выглядели свежими, как после бани, собственное сознание стало частью сверкающего мира, Пенелопа стала еще красивее, чем прежде.
Приходи в мои сныПосле того как я умер десять раз, у меня появилась удивительная способность. Мне потребовался целый год, чтобы узнать об этом, но за это время моя способность проявлялась всё больше и больше.
– Микаинайт, ты помнишь, как мама попала в больницу с неврозом? Мне было четырнадцать лет, а Пенелопе – восемнадцать. Болезни детей, беспочвенные подозрения в жестоком обращении, трения с клиентами – всевозможные проблемы разом навалились на нее и оккупировали ее сознание. Пришлось закрыть на время офис детей напрокат. Одному Катагири вести дела не удавалось, возникали проблемы. Тогда мы, дети напрокат, узнали, что настоящим боссом является мама.
