Владислав Артемов - Обнаженная натура
Пили молча.
Он чувствовал себя совершенно никчемным кавалером… Вон тот бы ей больше подошел, — думал он про высокого цыганистого малого, который сидел по-хозяйски развалившись и небрежно поигрывая золотыми ключиками на золотой цепочке. Такая же цепочка болталась у него на шее. Он, не стесняясь, засматривался на Ольгу.
Потом Родионов проводил ее до ближайшего метро.
Что ж, думал он, теперь все равно. Жалко, что даже и прощание получается бездарным и плоским. Прощание навеки должно быть исполнено красоты и драматизма, меня даже на это не хватило. Бездарный, гнусный пошляк…
— Славный, — сказала Ольга, потянулась к нему и легко поцеловала в губы.
Он увидел близкие, ласковые, милые глаза, и голова у него пошла кругом. Он видел ее как в центре картины, остальное сияло празднично и размыто. По краям.
Он стоял в полнейшем оцепенении, а она оглянулась на него из толпы и махнув рукою, растворилась в ней.
Родионов медленно побрел домой.
Через час он заметил, что долгий этот и трудный день клонится к закату. Длинные косые тени пересекали влажную улицу. Только что проехала поливочная машина, обдав водяной пылью замечтавшегося Родионова. Он даже и не разозлился на водителя этой машины, шел и чувствовал на лице своем тихую растерянную улыбку. Водитель погрозил Пашке кулаком, высунув угрюмую морду из кабины.
Родионов шел и думал о том, что его, Павла Родионова, час назад, на виду у всего света, поцеловала самая лучшая женщина, единственная. Теперь-то уже, конечно — единственная. Навсегда, навеки.
Пусть поцелуй был скорый, мимолетный, скользящий, но все-таки… Все-таки, не в щеку, а в губы, и теперь они сами собою улыбались. Он касался ладонью рта, закрывал его, и тогда губы расползались еще шире и счастливей…
Вероятно, вид его был странен.
Павел приметил, что на него оглядываются.
Он вошел в небольшой, укромный дворик, присел на пустую скамейку.
Тотчас пробежали три школьницы, спросили у него зажигалку. Прикуривая, одна из них поглядела прямо ему в глаза…
Подошли два солдата, стрельнули на бутылку пива и ушли, не поблагодарив…
Через минуту на скамейку мешком упал пьяный, довольно приличный гражданин при галстуке и в шляпе, но с расстегнутым портфелем и с расстегнутой же ширинкой, из которой торчал рог белой рубахи. Он тотчас заснул, свесив на бок голову. Очки с толстыми линзами косо сбились на кончик носа.
С другого боку неожиданно обнаружился тихий лысоватый тип с неподвижными липкими глазами и стал потихоньку, незаметно, пододвигаться поближе к Пашке…
Родионов вскочил и побежал прочь от этого гиблого места, где за несколько минут незнакомая посторонняя сволочь сумела украсть у него половину чистой радости.
Нужно было побыть одному, убежать ото всех, запереться, отгородиться от мира, чтобы в тишине, не спеша все обдумать, порыться в драгоценных впечатлениях сегодняшнего вечера…
Так вероятно, какой-нибудь работяга, нашедший в стене порушенного дома старинный горшок и расслышав внутри горшка тяжелый звяк, прячет этот клад в мятое ведро и прикрыв сверху клоком стекловаты, рыщет по стройке, ища места укромного и глухого, где можно было бы в покое и безопасности внимательно исследовать, что это за звяк… Родионов усмехнулся, и завернув в свой тихий переулок, пошел медленнее. Переулок был безлюден и мысли его немного успокоились. А ведь ничто не предвещало такой великолепной концовки, подумал он снова, наоборот, начиналось-то как все неудачно и напряженно…
Вот такая концовка, думал Павел, бредя к себе домой. Конец делу венец.
Он шел по переулку, а когда завернул в свой дворик, понял что в доме неладно.
У крыльца стоял милицейский «воронок». И почему-то было понятно с первого взгляда, что он стоит там давно.
Павел встревожился. Неужели опять Юрка набуянил… Или эти новоселы затеяли скандал… Или жильцы опять подрались с пожарными… Или, не дай Бог, Касым запил! Родионову уже приходилось видеть пьяного Касыма. Раз в год, под Дмитриеву субботу Касым обязательно напивался и делался страшен. Это был другой человек, не узнающий никого. Он плакал, скрежетал зубами, выл, обхватив в отчаянии голову, а в конце концов выскакивал на улицу с топором, крушил мусорные баки, скамейку, рубил железные рельсы. Полковник выходил на крыльцо, «взять на контроль» события, жильцы теснились в прихожей за его спиной, готовые в любую минуту вмешаться… Но нельзя было в такие минуты Касыма успокаивать и урезонивать, и все жильцы это знали, иначе он еще больше свирепел и выходил из себя. Напивался он очень быстро, с одного стакана, и весь кураж его длился тоже очень недолго, какой-нибудь час всего, да и разрушения, им производимые, были вовсе незначительны, но этот день почему-то долго помнился и обсуждался. «Как-то на будущий год будет? — загадывала Вера Егоровна, — сейчас-то, слава Богу, все обошлось, топорище только сломал…»
Но ведь нынче не Дмитриева Суббота, спохватился Павел, значит, что-то другое.
Слишком много суеты происходило в последнее время вокруг их дома…
— Ну что, субчик, явился наконец! — поднимаясь со скамейки и проламываясь к нему из зарослей сирени, громко и радостно сказал человек в форме. Был он маленького роста, с руками несоразмерно длинными, а на плечах его красовались капитанские погоны. Черты лица его были мелкими, а оттого лицо казались злобным и беспощадным к любому врагу.
— Взять его! — приказал маленький капитан, и тотчас из машины проворно выскочили трое одинаковых крепышей с короткими автоматами на боках и, больно заломив Родионову руки за спину, бросили его в тесный загончик «воронка».
Машина рванула с места и сквозь зарешеченое заднее окошечко видел Павел отдаляющийся дом в кустах сирени, родное крыльцо, два железных рельса на выезде из двора, знакомый переулок, трамвайные пути, поворот, незнакомый переулок, еще один незнакомый переулок, а потом уже пошли места и вовсе безлюдные и дикие…
Глава 10
Адвокат
Родионова привели в ярко освещенное лампами дневного света помещение. Дежурный милиционер из-за стеклянной перегородки молча кивнул капитану и стал набирать номер.
— Корешок, подкинь курева! — попросил кто-то сзади.
Родионов обернулся. У стены, окрашенной тусклой зеленой краской, на деревянной широкой скамье сидело несколько задержанных, людей, в основном штатского вида, каких можно встретить где угодно, хоть на рынке, хоть в метро. Явных бандитских рож не было.
— Камеры мыть захотел? — злобно сказал капитан, скользя взглядом по лицам задержанных, определяя на глазок говорившего. Но лица были тусклы, глаза у всех опущены вниз и определить нарушителя было невозможно. Известно, что когда самые разные люди, с самыми разными темпераментами и характерами несколько часов кряду протомятся в милицейской приемной, все становятся одинаково унылы, какая-то серая общая печать как пыль ложится на все лица.
Но Родионов-то был еще свежий человек. С воли.
— Товарищ капитан! — с достоинством сказал он. — Я хочу знать, на каком основании меня задержали! Заломили мне руки. Вот… Я требую адвоката!.. — добавил он в конце, вспомнив сцену из какого-то американского боевика.
Задержанные, все как один, с изумлением вскинули головы.
Лицо капитана озарилось злой и веселой радостью.
— Адвокат в смене сегодня? — осведомился он у дежурного.
— Только заступил, — не поднимая головы от своих бумаг, серьезно ответил дежурный, которому по-видимому наскучило уже все на свете. — Там он, вторую камеру шерстит…
Капитан озарился еще большей радостью. Родионов прикусил губу.
— Адвокат! — закричал капитан в коридор. — Подь сюда!
Задержанные повеселели и оживились.
— Ладно, — сказал Родионов. — Беру свои слова обратно…
— Ну нет! — возразил маленький капитан. — Закон есть закон. Адвокат, вот тебя тут требуют… — добавил он, глядя за спину Родионова. — Разберись-ка…
Павел обернулся. Из коридора выходил плотный дядька, похожий на озабоченного дачника, только вместо тяпки в руках его была резиновая штуковина. Плоское и вспотевшее лицо его в накрапах веснушек казалось спокойным, и этим было страшно. Был он без кителя, в светлой голубой рубашке с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами. Из-под распахнутой рубашки выпирал мохнатый паучий живот. Павел заметил, что креста на дядьке нет.
— Этот, что ль? — кивнул дядька, даже не взглянув на Павла. — Ну, пойдем.
С этими словами он крепкой разлапистой пятерней скомкал Родионова за загривок и потащил вглубь коридора. Острый запах пота исходил из-подмышек «адвоката», и они были темны, вероятно, из-за предыдущей работы во второй камере. Последнее, что успел заметить Павел — разочарованные лица задержанных, которым, по-видимому, было жалко, что они лишаются занятного зрелища, поскольку основные действующие лица уходили со сцены за кулисы и развязку шел досматривать один только маленький капитан, который тычками помогал верзиле тащить Павла.
