Илья Штемлер - Сезон дождей
– Вот-вот, – проговорила Лиза, выслушав Евсея Наумовича. – Имеешь полное право есть во сне рыбу на пару с президентом.
– Сырую, – уточнил Евсей Наумович. – И скармливать черным птицам.
– Сырую рыбу – это плохо. К болезни. А черные птицы – дурные вести. Надо что-то предпринять.
– Знаю, – серьезно ответил Евсей Наумович. – Помогает вода из-под крана, с приговором. Или надо огнем свечи осенить воздух у кровати. Впрочем, сегодня – вторник. А вещие сны – с четверга на пятницу.
Лиза пожала плечами и проговорила:
– Пойдешь бриться, побрызгай водой. Для страховки. Евсей Наумович улыбнулся над тем, как она серьезно все это сказала. Протянул руку, взял чайник, чтобы подбавить кипятку в остывшую чашку. Пузатый, замызганный чайник оказался холодным и пустым. Лиза поднялась с места, шагнула к подоконнику, где портьера прятала электрический чайник с палехской росписью. Поднесла его к чашке Евсея Наумовича и плеснула в нее кипяток.
– А тот чайник выброси, – сказала Лиза. – Он кажется старше тебя.
Евсей Наумович хлопнул ладонью по колену.
– Вы что, сговорились?! – весело выкрикнул он. – Эрик тоже меня тем чайником попрекнул.
Лиза хмыкнула и принялась раскладывать бутерброды. С сыром придвинула Евсею Наумовичу, с колбасой – себе. Вопросительно взглянула на Евсея Наумовича – может быть, он предпочтет с колбасой? Нет? Ну и ладно. Лиза надкусила бутерброд и принялась жевать. Ее сомкнутые пухлые губы сжимались и расслаблялись, будто жили сейчас отдельной своей жизнью. Точно океанские моллюски. Евсей Наумович видел такие в рыбных рядах Чайна-тауна – китайского района Нью-Йорка. Нет, пожалуй, он не станет рассказывать Эрику о Лизе. Ни к чему.
И Лиза догадалась, о чем сейчас подумал Евсей Наумович. Ее брови сошлись на переносице.
– Ты что-то хочешь сказать? – обронил Евсей Наумович.
– Я о тебе, Сейка, знаю больше, чем ты думаешь, – через паузу проговорила Лиза. – И о семье твоей. И о прочем.
– Вот как? – Евсей Наумович придержал у рта бутерброд. – Каким образом?
– Твой друг… рассказал Жанке.
– Интересно. Что он мог такого рассказать обо мне? – обескураженно проговорил Евсей Наумович.
– Что ты – неудачник и тюфяк. И на Садовую он ввалился в основном из-за тебя, у которого с женщинами ничего не получается. Вероятно, по тому как ты импотент.
– Что?! – опешил Евсей Наумович.
– Импотент, – повторила Лиза. – И тебя надо приободрить, иначе ты можешь свихнуться.
– Интересно, – Евсей Наумович положил на стол свой бутерброд. – Что еще?
– Ну, вроде все тебя оставили. Из-за твоего несносного характера. Даже сын.
– Так и сказал?
– Вроде так. Жанка – дура, но врать не станет.
– С чего это они вдруг стали меня обсуждать? Делать им было больше нечего?
– Может и так, – кивнула Лиза. – Видно, у него с Жанкой ничего не получалось, он и отфутболил это на тебя, своего старого друга. Мол – все его мысли сейчас о тебе. И на Жанку фантазии не хватает.
– Чушь какая-то, – махнул рукой Евсей Наумович.
– Не говори, Сейка. Это материя тонкая. Когда у мужика не получается, он и не такое придумает, чтобы остаться орлом в глазах женщины. Наши девочки разного наслышались.
– Чепуха, чепуха, – растерянно бормотал Евсей Наумович. – Он другой человек, Лиза. Сильный, волевой, умный. Чтобы разнюниться перед какой-то Жанной, извини меня. Она просто дура не так его поняла. Бывает, что мужчина что-то и сболтнет, многое зависит от интонации, понимаешь.
Евсей Наумович казался сейчас человеком, стоящим перед пропастью, в которую выронил что-то ценное и не решается туда опуститься, поискать.
– От интонации зависит, – повторил он глухо. – Интонация может быть доброй, ироничной, злой, какой угодно. Интонация многое решает.
– Мне кажется, Сейка, – прервала Лиза, – предательство как раз и прикрывается доброй интонацией.
Не хотелось Евсею Наумовичу продолжать этот разговор, ой как не хотелось! Казалось, недосказанное может изменить его жизнь – и он этого боялся. Так много в его судьбе менялось и не в лучшую сторону, что с новыми потерями ему не сладить.
Лиза сидела по ту сторону кухонного столика. Ее лицо, поутру не тронутое косметикой, выглядело совсем юным и незнакомым. Чего-то в нем не хватало для полного узнавания.
– Послушай, Лиза, а где твой амулет? – с натужной веселостью спросил Евсей Наумович.
– Заколка? – Лиза вскинула голову и провела ладонью по светлым прямым волосам, ближе к виску.
– Забыла?
– Нет. Дома оставила. Я же не на Садовую вчера собралась. Чего мне опасаться?
– Вот как. Тот амулет у тебя.
– От дурного сглаза, Сейка. К тебе это не относится. Вот я и оставила.
Евсей Наумович пригладил тонкими пальцами ворот своей рубашки. Чувствовалось, что хочет задать еще один вопрос.
– Говори, Сейка, говори, – подбодрила Лиза.
– Сколько тебе лет, Лиза? – обронил Евсей Наумович. – Извини, говорят, у женщин об этом не спрашивают.
– Тридцать два года. Скоро будет тридцать три. Через два месяца, я – весенняя.
– Мне казалось – тебе гораздо меньше.
– Разочаровался?
– Наоборот. Приблизился. Хотя при таком раскладе не очень заметно.
– А мне так больше нравится, папаша, – засмеялась Лиза, как вчера в метро. – Знаешь, что я хочу, Сейка? Хочу пригласить тебя в театр. На балет. Пойдешь? Не сдрейфишь? Там наверняка встретятся твои знакомые. А тут – я!
– Ну и что?! – воскликнул Евсей Наумович и осекся: Лиза описала ситуацию не вполне для него комфортную.
Приглашает его к особому испытанию – испытанию молвой.
– Ну и что? – продолжал держать марку Евсей Наумович. – Пойду. И с удовольствием. Я сам тебя приглашаю, у меня знакомство в Маринке. Правда, давнее, с тех пор многое изменилось.
– Конечно, – улыбалась Лиза. – После вчерашней встречи у лифта с твоим соседом тебе уже ничего не страшно.
– Именно, – буркнул Евсей Наумович. – Черт бы его взял с его собакой! – Евсей Наумович вложил в свое пожелание особый, известный лишь ему смысл.
И словно в резонанс с тайным смыслом его пожеланию бедолаге Аркадию, невольно втянувшему Евсея Наумовича в историю с убиенным младенцем, – раздался звонок в дверь.
– Кто бы это мог быть? – недоуменно произнес Евсей Наумович. – И так рано.
– Как – рано, Сейка? – подхватила Лиза. – Двенадцатый час дня. Когда мы с тобой легли вчера?
Звонок повторился. Злее и настойчивей. Словно имел на то законное право. И этим пользовался.
– Иду, иду, – подчинился Евсей Наумович. – Кто еще там? – он заглянул в глазок.
На площадке стоял мужчина. Шапка со спущенными ушками прятала его лицо.
– Афанасий?! Ты, что ли? – с досадой произнес Евсей Наумович, приняв мужчину за своего назойливого спасителя. – Чего надо-то?
– Дубровский? – вопросил незнакомый голос. – Примите повестку.
Дурное предчувствие комом набухло где-то в глубине живота Евсея Наумовича.
– Какую повестку?
– Отоприте, узнаете.
Евсей Наумович открыл дверь. В проем ввалился липкий морозный воздух.
– И распишитесь, – мужчина в шапке держал озябшими пальцами серый листок, ручку и ведомостичку для росписи получателя.
Евсей Наумович, не глядя, механически, поставил подпись-закорючку и принял серый листок.
– Вы ведь Евсей Наумович? – запоздало уточнил посыльный и в ответ на кивок Евсея Наумовича добавил: – Ну и морозец сегодня сорвался. А вчера чуть ли не весна стояла. – И, не дожидаясь лифта, поспешил вниз по лестнице.
Евсей Наумович захлопнул дверь и направился в кабинет за очками.
«Сон в руку, – бормотал он, разыскивая на столе очки. – Черные птицы, черные птицы. Не верь после этого».
Повестка предписывала Евсею Наумовичу Дубровскому явиться в Городскую прокуратуру по адресу: Почтамтская, 2/9, в комнату № 17 к следователю по особо важным делам – Мурженко Н.Ф. В случае неявки. И так далее.
2
Машинист поезда метрополитена весело нарушал должностную инструкцию.
– Паровоз идет только до станции «Чернышевская»! – объявлял он на всех встречных станциях от Технологического института.
Лица припозднившихся пассажиров светлели, они улыбались, не без лукавства поглядывая друг на друга.
– Паровоз?! – проговорила тощая гражданка с сумкой на коленях. – Я и забыла, как он выглядит, паровоз-то.
– Пьяный, наверно, – поддержал гражданку пожилой пассажир, что сидел рядом с Евсеем с газетой в руках. – Время позднее, вот он и вольничает без начальства.
– Двери закрываются! – не унимался машинист. – Люди, я люблю вас – будьте бдительны! Не забывайте свои вещи в вагоне поезда.
Вновь ветерком по вагону прошел смешливый ропот.
– Не боись! – отозвалась тощая гражданка. – Все мы бдительны!
