Эдуард Лимонов - Книга воды
Вернемся с Конкорд в Тюильри. Сюда заходят множество случайных людей с торговой Rue de Rivoli, идущей, как я уже сказал, параллельно Лувру и саду Тюильри. Тут сидят, сняв туфли, дамочки с коробками и сумками. Если Люксембургский сад полон студентов и девочек, служащих боннами у богатых французов, — в 80-е годы было модно нанимать голубоглазых шведок, — то в Тюильри бонн и детей гораздо меньше. Расположенный рядом с улицей с оживленным беспрестанным движением — Риволи и набережной Сены, по обеим несутся, пуская газы и дым, автомобили, сад считается не очень здоровым местом.
Я прошлялся там по всяким своим делам немало времени. Сейчас даже не могу конкретно вспомнить, что же я там делал. Помню, объяснялся оживленно с женщинами. Кажется, была среди них и Наташа. Однажды меня пригласил в Тюильри Сашка Бородулин, у него там должны были состояться съемки моделей. Заказ был от модного фэшн-журнала. Я пришел и увидел грандиозное зрелище. Автобусы с моделями, охрана, заграждения и большое количество голодных мужиков, облизывающихся на девчонок. Там был один араб, штаны волочатся по гравию, брюхо выпирает из коричневой акриликовой рубашки, он стоял у заграждения и держал в руках лист бумаги, на котором было написано невероятное: «Voulez-vous couchez avec moi? J'ai d'argent pour ça», то есть: «Хотели ли бы вы выспаться со мной? У меня есть деньги для этого». Бородулин объяснил мне, что этот тип не говорит ни по-французски, ни по-английски, что ему кто-то написал эту фразу, но наглость его не имеет границ. Стоит здесь уже час. Мы посмеялись наглости простого, немудреного араба. Бородулин живет сейчас в Москве. Занимается он тем же бизнесом: девочками. У него агентство моделей. Год назад я присутствовал на праздновании его дня рождения. Там были пять-шесть пожилых джентльменов, в основном иностранцев, и, наверное, с сотню молодых девочек-моделей. Все они принесли Саше цветы и подарки. У девочек были лица девочек из сада Тюильри. Ну понятно, что через 20 лет это были другие девочки.
Фонтан «Принцесса Турандот» у театра Вахтангова / Москва
Я прожил шесть лет на расстоянии ста метров от этого сооружения. Воспользовался я им только дважды. Один раз приехала польская художница-мультипликаторша, и я назначил ей встречу у Турандот. Собственно, она была не польская, но немецкая мультипликаторша, а имя у нее было вообще румынское: Мариэлла. За две тысячи марок она купила у меня право сделать жесткий мультфильм по моему жесткому роману «Подросток Савенко». Пытаюсь вспомнить, но не могу, ее фамилию, этой девки в красном пальто. Вспомнил: Брилловска! Она была немка польского происхождения. Зачем ей понадобился мой роман «Подросток Савенко», если ее два мультфильма, которые я видел, имеют персонажами неких условных человеков с дырками и штырями вместо секса и условны? Черт ее, эту Мариэллу, знает! Я еще жил с Лизой и вышел к Мариэлле с ней, и Мариэлла пришла с девушкой. Они познакомились, и Лиза в куртке удалилась. Мариэлла поощрила меня и Лизу:
— Это ваша жена такая? Красивая девушка…
В тот день было холодно, и у Лизы покраснел кончик носа. Она не любила такую погоду, когда краснеет нос, и, может быть, поэтому быстро удалилась. Взяв немку и ее подругу в очках за руки, я повел их к себе. Турандот, позолоченная и дешевая, как все современные памятники, осталась одна над фонтаном, точнее над ямой бассейна. Вода была выключена.
У меня в квартире мы подписали договор, привезенный Мариэллой. Она с любопытством оглядывалась. Ей понравились плакаты на моих стенах. Рабочий с замазанными назад волосами на фоне гигантской шестеренки — работы Лебедева-Фронтова. Смерть с повязкой на рукаве и призывом: «Не ссы! Вступай в НБП!» — работы Кулемина. Два парня в пальто и противогазах, соединенных между собой трубой (на фоне нашего флага), — с подписью: «Присоединяйся к НБП» — работы Пудло. Такие плакаты были покруче ее дойчландовских, наверняка. Уверен, я сказал, что мне нужны деньги наличными. Банка с валютным счетом у меня нет, перевод денег — история сложная, переводить будем хуй знает сколько времени. Проще наличными. Она пошла с девушкой за деньгами. Ходили долго. Вернулись. Отсчитали штуку с двумя сотнями долларов. Брилловска была авангардная девка лет тридцати, какими умеют быть немки, а еще больше полячки. Помимо красного пальто у нее были красно-черные, перьями, волосы. Я, правда, не одобрял обобщений в искусстве, ее сведенные к схеме человечки меня колебали, так бы я и сказал, но я ее не понимал. Она сказала, что у нее есть дочка. Я сказал, что я председатель партии. Она сказала, что знает, что я Chairman of National-Bolsheviks Party, что в Германии об этом пишут.
— But you are not fascist, aren't you?[13] — спросила она.
Я не стал ей объяснять все тонкости нашего учения, она с очкастой собиралась вскоре уходить все равно, я сказал, что нет, не фашист. У них там в Германии все жили по-старому, левые кидались на фашистов, фашисты гнобили турок, а жирный Гельмут Коль или его наследники с удовольствием похохатывали, глядя, как воюют братья. Брилловска ушла, прикрываясь очкастой. Может, она уже сделала фильм о подростке Савенко.
Вторая история с Турандот связана с Сашей Петровым. Она еще более банальна, чем первая. Саша Петров приходит ко мне раз в пару месяцев с водкой и провизией. Потому что знает, что у меня дома или нет ни водки, ни провизии, или есть, чуть, и то не высокого качества. Саша же Петров живет и работает в основном в стране Португалии. Его жизненный уровень и потребности высоки. Потому он приносит хорошую водку, шампанское, пиво, рыбу и мясо из арбатского магазина. И мы с ним выпиваем. В тот вечер было жарко. Крошечная Настя уехала к мамке, стираться и вообще (вообще включало надежду — может, отец даст денег). Потому мы с Петровым выпили, он рассказал мне новости о Наташе Медведевой: пьяная ли, трезвая, соскочил ли с иглы или сел на иглу «Боров» («Боров» у Наташи Медведевой — как Филипп Киркоров у Пугачевой). Когда не все темы исчерпались, но исчерпалось спиртное, Петров предложил, что он сходит еще за шампанским или пивом, по желанию. Я, со своей стороны, поглядел на него, здоровенного, и сказал, что, в нарушение постановления ЦК партии о моей безопасности, пойду с ним, не стану вызывать охрану, он будет меня охранять.
— Сможешь? — спросил я. Ответил, что сможет.
В душной ночи мы купили шампанского. И откупорили его прямо на Арбате. И встали именно у фонтана Турандот спиной к струйкам и стали разглядывать арбатский поток. Вопреки общенациональному мнению, что уж девки-то у нас лучшие в мире, я нахожу, что русские девки в основном толстые и провинциальные. В этот вечер я находил лишь подтверждение своему тезису. Петров разделял мое мнение. Так мы стояли мирно и попивали шампанское, и бог даже не вынес на нас ни одного мента. И журчал фонтан Турандот. История банальная. В конце концов вполне прилично выглядящий человек лет тридцати опознал меня, признался, что сидел в тюрьме, и попросил совет, что ему делать с женщиной, которую он любит. Завязалась дискуссия. Я вскоре обнаружил себя окруженным толпой несчастных в любви мужиков, выстроившихся ко мне за советом. В конце концов Петров сообщил им, что доктор Лимонов на этом прием заканчивает. Мы пожали множество рук и ушли от Турандот. ЦК ничего не узнал об эпизоде нарушения постановления.
Фонтан «Лошади» у Манежа / Москва
В солнечную жару я ходил в сопровождении охранника (или с Андреем Федоровым) к Манежу. Там есть одно место. Надо встать на променаде над фонтаном с конями и смотреть вниз. Там внизу бродят московские девочки. От подростков и выше. Они бродят, кричат, если смелые, или выпьют, под брызгами фонтана. Если их — компания, то они ведут себя смелее: толкают друг друга, обливают водой, смеются, визжат. Если дует ветер, он обязательно сбивает воду на прогуливающихся, и тогда кофточки облепят сиськи. Юные зверьки — они очень хороши.
В Московии так мало развлечений и возможностей показать свое тело, его грацию, страсть, нежность. Девять месяцев в году все ходят задернутые до горла в зимние парки. Тем дороже короткое, фантасмагорическое летнее время. И такой вот уголок, где господин моего возраста может беспрепятственно наблюдать резвящихся юных особ. Впрочем, я ведь ходил туда не один, я никуда не ходил один с 18 сентября 1996 года. Меня оберегала партия. Генерал мальчишек, я всегда был в сопровождении охранников-мальчишек. Самым старшим был Локотков. Он погиб в мае 1999 года. Мы сожгли его в крематории. Ему было 28 лет.
В конце марта 1998 года, прилетев из Новосибирска, я понял, что остался без Лизы. Ее вероломная лживость стала невыносима. Я не хотел ее ни с кем делить. А она хотела себя делить. Ей именно это нравилось. 26 марта мы расстались по телефону. Под ее голосочком подкладочным фоном бубнил мужской голос. Она с кем-то была, ну и пусть будет! — сказал я себе, вызвал из Вологды девушку Василису, она помогла мне пережить потерю и уехала в Вологду.
