Ник Хорнби - Долгое падение
Я не хочу ничего преувеличивать; черт, интервью брать — не ракеты строить. Ты заранее перебрасываешься с гостями парой слов, намечая примерный ход беседы, напоминаешь им смешные анекдоты, которые они должны рассказать, а еще уточняешь некоторые моменты, которые мы будем обсуждать — в нашем случае то, о чем говорила Джесс в первом интервью: ангел был похож на Мэтта Дэймона, он парил над крышей, на нем был белый костюм свободного покроя.
— Смотрите ничего не перепутайте, — сказал я им. — Иначе такой бардак начнется, что мы хрен из него выберемся.
И как вы думаете, что происходит? Практически сразу же? Я спрашиваю Джей-Джея, во что был одет ангел, а он мне отвечает, что на нем была футболка с Сандрой Баллок и рекламой фильма «Пока ты спал». К счастью, Джесс видела этот фильм по телевизору и могла поддержать разговор.
— Не могли бы мы вернуться к нашей непосредственной теме, — попросил я. — Многие видели фильм «Пока ты спал». Но мало кто видел ангела.
— Да хер с ним. Все равно нас никто не смотрит. Сам сказал.
— Это был один из моих старых профессиональных трюков.
— Тогда плохи наши дела. Я ведь только что сказала «хер с ним». Ваши зрители будут жаловаться.
— Думаю, наши зрители — достаточно тонкие люди, они могут понять, что экстраординарные события могут вызывать неординарную реакцию.
— Хорошо. Херснимхерснимхерсним.
Словно извиняясь, Джесс махнула рукой в сторону Морин, а потом в камеру, в сторону негодующего народа Британии, и добавила:
— К тому же дурацкий фильм с Сандрой Баллок — это не самое экстраординарное событие.
— Но мы говорим об ангеле, а не о Сандре Баллок.
— Каком еще ангеле?
Так мы и продолжали, пока не пришел Деклан с гримершей и не выгнал нас из прямого эфира на улицу, а в моем случае — с работы.
Джесс
Думаю, кому-нибудь надо написать песню под названием «Они тебя достали — мать и отец». Что-нибудь из серии «Они тебя достали — мать и отец. Тебе очень плохо, тебе полный капец». Потому что достали. Особенно отец. Отсюда и рифма. Ему не понравится, но я все равно скажу: если бы не мы с Джен, о нем бы никто не знал. Он не начальник всей образовательной системы — для этого есть настоящий министр. А есть еще куча так называемых младших министров, и он один из них. Хотя забавно, что его так называют, потому что он совсем не маленький уже. На самом деле он в каком-то смысле неудавшийся политик. Вы бы поняли, если бы все дело было в том, что он не придержал язык за зубами и сказал, что он на самом деле думает по поводу Ирака или еще чего-нибудь, но дело не в этом; он говорит, что ему велят говорить, но пока это не сильно ему помогло.
Между многими людьми протянута нить, которая их связывает. Эта нить может быть короткой или длинной. Правда, длину не определить. Ты не выбираешь. Нить, привязывающая Морин к Мэтти, — сантиметров двадцать длиной, и это убивает Морин. Мартин привязан к своим дочерям — он как собака на привязи, которая, глупая, не понимает этого. Он сбегает куда-нибудь — в ночной клуб за девицами, на крышу многоэтажки или еще куда-то, — а потом цепь натягивается, перехватывая шею. Он удивляется, но на следующий день делает то же самое. А Джей-Джей, думаю, привязан к этому Эдди, о котором он все время говорит, с которым он еще в группе играл.
А я понимаю, что привязана к Джен, а не к маме с папой — не к дому, как это должно быть. Джен, я уверена, тоже думала, что привязана к ним. Чувствуя себя в безопасности только оттого, что у нее были родители, она все шла и шла, пока не дошла до обрыва, или до пустыни, или до Техаса с механиком. Она думала, нить натянется, и ее отшвырнет назад но никакой нити на самом деле не было. За осознание этого она дорого заплатила. Так что я теперь привязана к Джен, но ведь Джен — не дом, она воздушная, она парит где-то, и никто не знает, где она. Получается, толку-то от нее ни хрена нет, так?
Как бы то ни было, маме с папой я ничего не должна. Мама это понимает. Она уже давно ничего от меня не ждет. Она все никак не оправится от истории с Джен, папу ненавидит, а на меня махнула рукой, так что здесь все честно. А вот папа на самом деле думает, будто должен что-то делать, и это уже смешно. Например: он показывал мне газетные статьи о себе, в которых ему предлагали уйти в отставку из-за того, что он не может уследить за собственной дочерью. Можно подумать, мне есть до этого хоть какое-то дело. Я ему и говорила: и что? Уходи в отставку. Или не уходи. Как хочешь. Об это ему нужно было поговорить с каким-нибудь консультантом по кадрам, а не с дочерью.
К тому же газеты все равно потеряли к нам интерес. Мы, правда, еще подзаработали на ток-шоу на «Канале 5». На этот раз мы решили постараться вести себя нормально, но ведущая меня задолбала, и я сказала ей, что мы все это придумали, чтобы заработать деньжат, а она приказала нам уходить, и отмороженные стариканы в студии начали недовольно гудеть. На этом все закончилось, больше никто не хотел брать у нас интервью. Нам ничего не оставалось делать, кроме как самим придумывать себе занятие. Это было несложно. У меня была куча идей.
Например: я придумала, чтобы мы регулярно встречались за кофе — либо у Морин, либо где-нибудь в Айлингтоне, если удастся найти кого-нибудь приглядеть за Мэтти. Нам не жалко было потратить на это немного денег — мы притворялись, будто хотим дать Морин возможность выбраться из дома, но на самом деле мы просто не хотели ходить к ней все время. Не хочу никого обижать, но присутствие Мэтти было всем в тягость.
Мартину моя мысль, естественно, не понравилась. Во-первых, он захотел узнать, что значит «регулярно», потому как просто так соглашаться он не собирался. Я тогда ему сказала: да, конечно. Когда у тебя нет ни детей, ни жены, ни девушки, ни работы, сложно, наверное, выкроить время. А он ответил, что дело не во времени, а в самом факте наших встреч, и мне пришлось напомнить ему о том, что он согласился быть в нашей шайке. А он такой: и что с того? Ну, я у него спросила: а какой смысл было соглашаться? Никакого, — сдался он. Наш диалог показался ему смешным, потому что примерно то же самое я говорила ему на крыше. Я тогда сказала: знаешь, ты намного старше меня, и мое мировоззрение еще не сформировалось окончательно. На что он ответил: заметно.
А потом мы никак не могли решить, где встречаться. Я хотела в «Старбакс», потому что у них вкусные холодные кофейные коктейли, но Джей-Джей отказался идти туда из своих антиглобалистских принципов. Мартин сказал, что в одном модном журнале читал про небольшую пафосную кофейню, в которой выращивают кофейные зерна или что-то в этом духе. Чтобы его не расстраивать, мы пошли туда.
Как бы то ни было, в этом заведении, похоже, все сильно изменилось: и название, и атмосфера. Пафосным заведение не получилось, и теперь пафосом тут даже не пахло. Оно называлось «Трес Мариас» в честь знаменитой бразильской дамбы, но новый владелец подумал, что такое название будет только смущать людей — какое отношение к кофе имеет некая Мария, не говоря уж о трех Мариях? Да у него и одной Марии не было. Теперь заведение называлось «Капитан Кофе», и все знали, что у него новый владелец, но ничего особенно не изменилось — там все равно было пусто.
Как только мы зашли, с нами поздоровался человек в старой военной униформе, хозяин кофейни. Он сказал: «Капитан Кофе» к вашим услугам. Мне это показалось забавным, но Мартин сразу же взвыл: о господи Иисусе. Он даже попытался уйти, но Капитан Кофе был в таком отчаянном положении, что не мог дать нам уйти. Он пообещал нам бесплатный кофе на первую встречу, а еще пирог, если захотим. Мы остались, но возникла другая проблема: там было очень тесно. Там было не больше трех столиков, стоявших вплотную к барной стойке, так что Капитан Кофе слышал все, о чем мы говорили.
А учитывая особенности того, кем мы были и что с нами произошло, несложно догадаться, что мы хотели поговорить о личном и нас смущало его присутствие.
Мартин предложил допить кофе и уйти оттуда. Но Капитан Кофе сразу такой: а что случилось? Тогда я ему объяснила: понимаете ли, нам нужно поговорить наедине. На это он ответил, что все прекрасно понимает и подождет на улице. Ну, я ему начала объяснять: на самом деле все, о чем мы будем говорить, — очень личное, и мы не можем объяснить почему. Он ответил, что для него это не важно, и он в любом случае подождет на улице, если только в кафе еще кто-нибудь не придет. Так он и сделал, и именно поэтому мы стали собираться в «Старбакс». Было сложно сосредоточиться на том, какие мы жалкие, пока этот идиот в армейской униформе то и дело заглядывал в окно, проверяя, не таскаем ли мы со стойки его бисквиты — «бисковиты», как он их называл. Места вроде «Старбакс» обвиняют в том, что они лишены индивидуальности, но что, если от них именно это и нужно? Я бы совсем растерялась, если бы Джей-Джей и ему подобные победили и в мире не осталось мест, лишенных индивидуальности. Мне нравится знать, что есть большие кафе и магазины, в которых нет окон и всем на всех наплевать. Чтобы зайти в маленький книжный или музыкальный магазин, в маленький ресторан или кафе — любое небольшое заведение, где есть постоянные посетители, — нужно иметь уверенность в себе. Мне очень нравятся огромные кафе и магазины, где всем наплевать и никто тебя не знает. Мама с папой все время начинают занудствовать: мол, какие эти места бездушные. А я им тогда отвечаю: ну, ясен пень. В том и смысл.
