Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
На горе багажа, ошеломленные, сидели родители.
— Ох, милая, какая ты худенькая! – закричала мама, едва увидев меня.
— Привет, мам! Простите, что опоздала. Вы давно тут ждете?
— И ты все еще носишь эти брюки, – сказала она. – Им, должно быть, уже больше трех лет.
Отец встал, прижимая к себе сумку для ноутбука, битком набитую журналами и газетами, а еще из нее торчала книга, которую он сейчас читал: «История бомбардировок».
— Привет, папа.
— Привет, милая.
Я ухватилась за один из чемоданов на колесиках и повела всех к стойке такси с предварительной оплатой.
Первоначально я договаривалась с Рикардо, что мы поедем в аэропорт на его машине, но в то утро я не смогла набраться храбрости, чтобы посмотреть ему в лицо. Когда на тринадцатом его звонке я взяла трубку, на меня обрушился шквал обескураживающих вопросов:
— С тобой все в порядке? Почему ты не берешь трубку? Я уже думал, что тебя похитили… Где ты была этой ночью?.. А утром?.. У тебя странный голос…
С каждым вопросом у меня все сильнее стучало в висках, пока я наконец не сказала:
— Прости. Я все объясню тебе сегодня вечером. Насчет аэропорта не беспокойся.
В конце концов, делать сейчас признание было бы слишком опрометчиво: мне нужно было время осмыслить ситуацию и потом найти слова, чтобы мое объяснение вызывало сочувствие и понимание, хотя все мы знаем, что не существует таких слов в английском языке. Октавио тогда предложил мне свои услуги и машину.
— Куда ты собираешься? К чему такая спешка? – заревело большое существо, завернутое в мои простыни на манер буррито.
— Мои родные через час должны ждать меня в аэропорту, – сообщила я.
— Что?.. Я могу тебя отвезти. – Он быстро сел, потирая глаза.
— Нет, не беспокойся… Все как-то слишком запуталось.
Он молча смотрел на меня несколько секунд.
— Знаешь, я был очень пьян.
— Да, я тоже.
Потом он встал и, как был – в простынях, – побрел по коридору в свою комнату и закрыл за собой дверь. Я поехала на метро.
— Знаешь, я беспокоюсь за маму, – сказал папа.
Мы с ним шли впереди остальных.
— Доктор Ли дал ей снотворные таблетки стилнокс на весь полет. Они явно имеют отношение к преступлениям, совершаемым людьми во сне. Я просто не знаю, как они сочетаются с обезболивающими и антидепрессантами. В аэропорту Сантьяго она вдруг исчезла, и нам пришлось обращаться к службе безопасности, чтобы ее найти.
— Ужас какой, – сказала я, хотя в случае с моей матерью такое поведение не выглядело чем-то необычным.
Когда мне было тринадцать лет, мои родители чудом выжили в лобовом столкновении с грузовиком, и мама серьезно повредила позвоночник. С тех пор у нее часто случались жестокие приступы боли в спине, что привело к депрессии, и все это лечилось у доктора Ли целым арсеналом фармацевтических средств, а также походами к психиатрам и всевозможным терапевтам. Чувство юмора, порой мрачноватого, помогало справляться с этой ситуацией.
Но у нее по-прежнему хватало сил волноваться о своем супруге. Неделей раньше она рассказывала мне по телефону:
— Я очень беспокоюсь за Ричарда. Повсюду лесные пожары, и он так переживает… он постоянно летает на конференции по вопросам загрязнения окружающей среды. Раньше, когда он покуривал травку, он был куда более веселым и спокойным… мне кажется, ему не помешало бы опять к этому вернуться.
Когда мы наконец втиснулись в салон легального такси, я спросила родителей:
— А зачем вы вообще сделали остановку в Сантьяго?
Мексика была лишь одним из пунктов кругосветного путешествия, которым мои мать, отец и сестра были обязаны старому папиному другу – радикалу шестидесятых, с возрастом эволюционировавшему в брюзгливого магната-издателя и поэта. Много лет он звал нас всех в гости в свой сказочный дом на Карибском море. После Мексики родители и сестра планировали посетить Кубу, а потом отправиться отдыхать в этот островной рай, так что их ожидали в буквальном смысле крайности социализма и капитализма… Они с юмором составляли себе маршрут.
— В Сантьяго было действительно интересно… – начала сестра, которая только что сдала выпускные экзамены в школе; ее эссе – по истории Латинской Америки. – Мы ходили в Президентский дворец, где был убит Сальвадор Альенде во время государственного переворота, и…
— Да, – перебил папа, – где на каждом шагу эти женщины‑охранницы с красной помадой на губах, в обтягивающих черных брюках и узконосых черных ботинках…
— Папа! – оборвала его Анжелика. – Хватит постоянно вспоминать этих полицейских в стиле садо-мазо; я понимаю, как они тебя взволновали, но ты только о них и говоришь с тех пор, как мы покинули Чили.
Было уже темно, когда такси остановилось перед отелем «Маджестик». И он действительно оправдывал свое название[16]. Я несколько недель потратила на то, чтобы найти отель, соответствовавший строгим маминым требованиям: много света и пространства, высокие потолки, колониальная архитектура, балкон, чистота и прекрасный вид из окна.
Носильщик, который проводил нас в номер, наконец сумел отвести взгляд от Анжелики и распахнул шторы на французских окнах. Из них с высоты птичьего полета открывался вид на огромную площадь Сокало и яркие рождественские сценки, выложенные на близлежащих домах из маленьких цветных лампочек. В центре площади возвышалась пятиярусная рождественская елка, состоящая из золотых фонариков, соединенных проводами. Я не стала говорить родным, что несколько человек разбились насмерть, когда монтировали это сооружение.
— Где здесь можно поесть? – был первый вопрос моего отца, когда они немножко пришли в себя от всего этого великолепия.
Разумеется, их угораздило приехать в субботний вечер – единственный вечер на неделе, когда обычно оживленный Сентро-Историко как будто вымирает. Пока мы бродили по опустевшим мощеным улицам, Анжелика продолжала рассказывать о последних маминых «развлечениях» с лекарствами.
— Вчера ночью в отеле я услышала, как она встала с постели и стала рыться в сумке с таблетками. Я сказала, что еще один стилнокс будет лишним. А она мне: «Я не один приму – я приму два ».
— Сантьяго гораздо более оживленный город, правда? – сказала мама папе у нас за спиной.
Потом мы услышали звуки выстрелов. Казалось, они раздавались в конце аллеи. Хотя я подозревала, что это всего-навсего фейерверк, я не без удовольствия заметила по страху, написанному на лицах моих родных, что они уже поменяли свое мнение насчет оживленности улиц.
Наконец мы наткнулись на еду. Небольшая толпа собралась вокруг открытой двери гаража, где несколько женщин жарили кесадильи. Я усадила своих на перевернутые ящики на тротуаре и пошла делать заказ.
— Думаю, мне такое есть не следует, – сказала Анжелика, разглядывая жаренную во фритюре кесадилью, политую красной и зеленой сальсой. – Что-что у меня в животе нехорошо.
Остальные с аппетитом уговорили кесадильи, а потом мы отправились обратно в отель.
— Знаешь что? – сказал отец так, чтобы не слышала Анжелика. – Мне кажется, что Джелл беременна.
— Почему?
— Ну, ее все время тошнит.
— Наверное, она слегка отравилась едой в самолете…
— Все равно, поговорила бы ты с ней… просто на всякий случай.
Оставив их в отеле, я пошла к метро. Веселенькие нас ожидали праздники: мама, принимающая таблетки, под действием которых люди во сне вытворяют страшные вещи; отец, живущий в состоянии такого стресса, что его жена готова прописать ему марихуану; и сестрица – возможно, беременная. По крайней мере, это отвлечет меня от моей бестолковой личной жизни.
Когда я в одиннадцать вечера вошла в тускло освещенную квартиру Рикардо, я все еще понятия не имела, что я ему скажу. Просто будь честной, уговаривала я себя: в конце концов, это всегда оказывается легче.
Рикардо приготовился к худшему, судя по тому, что он на полную громкость включил Паганини, а на столе стояла полупустая бутылка виски. Но все равно его первые слова ошеломили меня:
— Это был твой сосед?
Черт, как он узнал? Я несколько секунд ошеломленно смотрела на него, прежде чем смогла выговорить слово «да».
— Так я и думал. Ты всегда испытывала неловкость, рассказывая о нем…
Но следующий вопрос меня по‑настоящему потряс:
— Ты его любишь?
Что меня привлекло в Рикардо сразу, как мы познакомились, так это выразительность его лица. Каждая эмоция, которую он переживал, «играла» с его красивыми чертами, как ветер с водной гладью, и сейчас на его лице было написано такое страдание, что мне пришлось нарушить свой обет честности.
— Нет. Я просто была пьяна… Прости, – пролепетала я.
— Ты все еще хочешь быть со мной?
