Анатолий Кузнецов - Огонь
И лестница сама была хороша — каменная, с узорчатыми перилами.
На просторной, хоть на велосипеде катайся, веранде стоял стол для пинг-понга. Отсюда высокая дубовая дверь вела во внутренние покои. Когда вступили в прихожую, блиставшую натёртым паркетным полом, вокруг оказалось столько дверей, что Павел опешил.
Рябинин принялся распахивать двери одну за другой, давая пояснения:
— Ванная. Гальюн. Кладовая. Фотолаборатория. Кухня. Кладовая. Тут жилая. Жилая. Эта пока пуста. Тут столовая.
— Широко живёшь, — сказал Павел, крутя головой.
— Живём на этом свете, а на том такого уж не будет, — сказал Рябинин задумчиво. — А вошло мне всё это ещё в ту копеечку!… И куска жизни как не бывало.
Прошли в большую столовую, где был наполовину накрыт стол, как это делается в ожидании гостей: что не требуется держать в холодильнике и что не горячее, то заранее можно выставить.
Обставлена была столовая добротно, дорогими и прочными вещами, но немодными. Например, стулья — отличные ореховые стулья, с бархатными пружинными сиденьями, с округлыми спинками, на которых имелась узорная резьба, полный гарнитур, но таких теперь не делают. Видимо, Рябинин на моду смотрел сквозь пальцы, а в вещах ценил их удобство и цену.
Бархат в доме был популярен: и на окнах тяжёлые бархатные занавеси сверх тюлевых, и на каждой двери — малиновые бархатные гардины, что приводило на мысль о пыльных ложах оперного театра.
На столе же, покрытом белоснежной скатертью, были выставлены бутылки бренди, французский коньяк «Наполеон», красная и чёрная икра, крабы и небольшое блюдо с тонко нарезанным ананасом.
Влетела пышная, знойная женщина с глазами-маслинами и чёрными усиками под носом, принесла большой поднос разнообразнейших закусок.
— Жена моя, — сказал Рябинин гордо. — Чудо-женщина.
— Мишенька рассказывал о вас, садитесь, не стесняйтесь, будьте как дома, — сказала чудо-женщина, любезно улыбаясь и показывая ряд золотых коронок.
Вслед за тем явилась бойкая старушка лет за шестьдесят.
— А я тёща, — представилась она.
— А тёща у меня, Пашка, — клад, а не тёща, — сказал Рябинин. — Я её больше, чем жену люблю. Современная старушка, золото-тёща.
— Значит, тебе повезло, — сказал Павел, смеясь.
— Это точно. Мне вообще везёт. Знаешь, иногда мне становится страшно: почему я такой везучий? — Что задумаю — всё исполняется. Даже трёхпроцентный заём — не успел облигации купить, трах-бах, выиграл. Пытались прицепиться: на какие деньги дом выстроен? — А я что, виноват, если я выигрываю? — Пришлось справки представлять, до того дошло…
— А на самом деле? — — спросил Павел.
Рябинин махнул рукой.
— Ещё изба была в деревне, на жену переписал, я её разобрал, перевёз материал.
— Каменная, что ли, изба? -
— Нет, конечно, бревенчатая, но легла, так сказать, за основу.
Павел прошёлся по комнате, осматривая потолок, пол, постучал пальцем в стену — звук получился, как если бы в скалу стучать: толстые, добротные стены.
— Одно время, — сказал он, — я мечтал иметь такой дом. Но как посмотрел, сколько это стоит… Один кирпич, если на складе покупать…
— Это у тебя неправильные представления, — перебил Рябинин. — Идеалистические представления. Частные застройщики не строят исключительно из складских материалов. Если всё покупать по казённой цене, без штанов, знаешь, останешься…
— Да, и я понял: чтобы выстроить недорогой дом, нужен талант. Ну, как это делается? -
— Известно, как делается. Входишь в контакт с нужным человеком, первое — ставишь водку, второе — платишь по-божески, а дальше только тяни быстрее. Ни для кого это не секрет. Ну, а что человеку делать? — Ты видел цены на кирпич, лес, гвозди, краску, железо? -
— Выходит, все частные застройщики — мошенники? -
— За всех на свете обобщать не хочу. А вот я — да.
— О, у тебя даже отопление водяное? -
— Да, свой котёл внизу. Идём, покажу.
Они пошли дальше по дому, осмотрев отопительную систему, подвал, не законченный ещё гараж, а затем мансарду.
Оказывается, под крышей была еще одна комната, очень уютная, но совершенно не используемая, если не считать того, что в ней хранились яблоки, россыпями покрывавшие пол, устланный газетами, так что запах там стоял, что в саду.
Всё было прекрасно, добротно, ново. Только хозяин сам очень уж как-то сдал за прошедшие годы. Располнел, обрюзг.
Конечно, и работа такая, думал Павел, постоянно у плиты, но всё же в свои годы, совсем ещё не старые годы, Мишка Рябинин мог бы выглядеть и помоложе.
— Хороший дом, ничего не скажешь, хороший дом, — сказал Павел каким-то фальшивым голосом и чувствуя, себя не очень весело. — А сколько времени ты его строил? -
— Ох, даже не знаю, как ответить. Если с самого первоначала брать, с накопления средств, — десять лет.
— Много.
— Много…
— А скажи, Мишка, — улыбаясь, сказал Павел, — сколько будет: сто сорок три на тринадцать? -
— Тыща восемьсот пятьдесят девять. Можешь проверить, возьми бумажку, — весело предложил Рябинин.
— Вот чёрт! — озадаченно сказал Павел.
Когда они вернулись в столовую, там стол ломился от еды. Торжественно расселись вокруг него вчетвером. Рябинин весело сказал:
— Вот теперь ты и оцени, какой я повар. Пробуй сперва суп и скажи: из чего? -… А что, поднимем по маленькой? -
— Открой мне тайну, — сказал Павел, — каким чудом «Наполеон» в Косолучье? -
— А! Наконец узрел! У нас это дурное поветрие на коньяк. Лично я его терпеть не могу, в гробу бы его видать, но у нас коньяк — это больше, чем питьё, это показатель. Кто достанет лучший коньяк — того и горка. Итак, чья горка? -
— Твоя.
— Это мамаша привезла, я ей специальным письмом заказывал: без «Наполеона» и ананаса не являйся. Золото мамаша! Ваше здоровье… Ты ешь, ешь, отвечай, какой я повар? -
— Ты великолепный повар, — сказал Павел, пробуя то одно, то другое. Из чего сварен суп, он не угадал. Шашлык был такой, какой, пожалуй, только на Кавказе водится, да и то не везде. К закускам было жаль прикасаться — так художественно оформлены, целые произведения.
— А! Жди одну секунду, я тебя сейчас убью! — закричал Рябинин, бросаясь вон.
— Расскажите, пожалуйста… да кушайте, кушайте. — Жена Рябинина протягивала ему всё новые угощения. — Расскажите, пожалуйста, что в Москве носят? — Хотя, конечно, вы мужчина!… Но бывают мужчины наблюдательные. Мы здесь в провинции совсем отстаём. Наверно, мы вам кажемся смешными? -
— Нет, почему… спасибо, спасибо, уже сыт, — бормотал Павел, страдая. — Почему же провинция… теперь, благодаря телевидению…
К счастью, раздались торжественные шаги, и Рябинин вошёл, высоко неся блестящий поднос с чем-то ни на что не похожим. Оно пылало самым настоящим огромным фиолетовым пламенем. Вероятно, облитое ромом и подожжённое.
— Суфле-сюрприз! — возгласил Рябинин голосом конферансье. — Чёрт возьми, дегустация так дегустация! Минуточку… вашу тарелку!
От покрытого узорами, как именинный пирог, суфле он ловко отделил лопаточкой часть, опустив её на тарелку Павлу вместе с горящим огнём. Огонь пыхнул раз-другой, погас. Павел поковырял ложечкой. Под горячим слоем пышного суфле было внутри ледяное мороженое-пломбир с изюмом.
— Да, — сказал Павел. — Убит. Такой диапазон… Начиная от котлет из жёваной бумаги…
— Стараемся, — скромно сказал Рябинин и посмотрел весёлыми и идеально наглыми глазами.
— Чёрт возьми! — озадаченно сказал Павел, — Чёрт возьми, ни за что бы не представил, подумать но мог, во сне бы не увидел, что найду тебя здесь… вот таким.
— Каким? -
— Во-первых, что ты нашёл призвание в кулинарии!
— Призвание? — Ты что, чокнулся? -
— Нет, прости меня, но, чтобы так готовить, надо иметь призвание.
— Надо иметь просто башку.
— Во всяком случае, любить это дело.
— Ненавижу!
— Что? -!
— Ненавижу. В гробу бы его видал в белых тапочках.
— Слушай, старик, ты много выпил? -
— Не беспокойся за меня. У меня норма — бутылка.
— В таком случае ответь подробнее, зачем же ты… повар? -
Рябинин налил в свою рюмку, опрокинул одним духом, с отвращением поморщился, но закусывать не стал, только рот ладонью вытер, потер задумчиво колючий подбородок.
— Вообще-то, конечно, я могу тебе не отвечать. Не люблю этой богоугодной богоухабности в разговоре, когда надо просто пить да веселиться… Я тебе ведь очень рад, ужасно рад тебя видеть! Я любил тебя и тогда, только это не было заметно. Ты среди нас был самый… мудрый ребёнок, что ли. Ты умел смотреть на вещи всесторонне. И вот теперь ты — ты! — спрашиваешь, задаёшь наивные вопросы, как какое-то дитя. «Зачем ты повар? -» Шутишь? -
— Честное слово, серьёзно. Без всяких подковырок.
— Ладно, отвечу тебе, как дитю. Каждый делает какую-нибудь хреновину, чтобы прожить. Кто на тракторе вкалывает, кто у домны с металлом, а я щи варю.
— Помойные щи и мерзостные котлеты…
