Джоанн Харрис - Темный ангел
– Но… Ведь мистер Честер сказал, мэм…
– Он сказал, что я не должна утомляться, пока не поправлюсь. Думаю, я сама могу судить, будет ли вред от короткой прогулки.
– Очень хорошо, мэм.
Я обняла себя в тайном восторге: я одержала маленькую победу.
Эм помогла мне одеться в элегантное золотистое платье для прогулки и подходящую шляпку. Взглянув на себя в зеркало, я заметила, как побледнела за последние недели, под глазами темные круги (или это тень от полей шляпки?), и храбро улыбнулась отражению, дабы прогнать затаившегося призрака, что прятался в моем лице. Хватит, сказала я себе, я была больна, но теперь все прошло. Моз все исправил, и вскоре мы сможем… Я потерла глаза в неожиданном замешательстве. Что мы сделали, Моз и я? Была ли я на Крук-стрит прошлой ночью? А если была, то что я там делала?
У меня закружилась голова, и я оперлась о туалетный столик, чтобы не упасть. Странное воспоминание возникло из сумятицы мыслей: Фанни моет мои волосы над раковиной и сушит их, пропуская сквозь пальцы… красно-коричневая краска смывается с моих светлых прядей… Нет, это, верно, был сон. Зачем Фанни красить мне волосы? Я хмуро взглянула на свое отражение, пытаясь вспомнить, но пока я смотрела, глаза, казалось, меняли цвет, волосы темнели, кожа приобретала теплый золотистый оттенок китайского чая… Я чувствовала, как немеют пальцы, отвисает челюсть и душа выскальзывает из тела, словно засохший лист из книги… Я знала, что должна вспомнить… Но намного проще лететь воздушным шариком по воле любого ветерка, слушать, как Фанни нежно уговаривает меня засыпать, говорит, что все хорошо, что можно забыть, что все хорошо…
Я ощутила, как два сильных рывка вернули меня назад в тело, и отогнала воспоминание в темноту. Я не хотела вспоминать.
(Шшш все в порядке тебе не нужно знать тебе не нужно все шшш…)
Мне было ни к чему помнить. Фанни все контролировала.
Когда я вышла из дома, было уже позднее утро. К полудню я добралась до жилища Моза. Он только встал, глаза красные (видно, он плохо спал), светлые волосы беспорядочно свисают на бледное лицо. Даже в таком виде он, как и прежде, поражал безупречностью черт и почти женственной красотой – женственной, да, если не замечать капризные складки у губ, прищуренные беспокойные глаза и вечную насмешку. Сквозь приоткрытую дверь он одарил меня сверкающей улыбкой – точнее, полуулыбкой, потому что в узкую щель мне была видна лишь половина лица. Из щели повеяло спертым воздухом и табаком.
– Эффи! Подожди минутку.
Дверь снова закрылась, а через несколько минут распахнулась, явив взору неприбранную комнату Моза. Он, очевидно, пытался создать видимость порядка и даже открыл окна. Чмокнув меня в губы, он растянулся в кресле, ухмыляясь.
– Глоток бренди, Эффи?
Я покачала головой. Моз щедро плеснул в стакан темной жидкости и осушил его одним быстрым привычным глотком.
– Это чтобы отметить, – пояснил он, вновь наполняя стакан. – Ночью ты была великолепна, дорогая.
Ночью?
Вид у меня, вероятно, был озадаченный, потому что Моз еще шире оскалился и насмешливо поднял стакан.
– Понимаю, ты смущена, милая, – поддразнил он. – Как некрасиво с моей стороны вообще упоминать об этом. Как бы то ни было, именно благодаря твоему восхитительному представлению Генри у нас на крючке. Ты должна проявить лишь каплю терпения, и он будет наш. Твой, – выразительно поправился он, опрокинув в рот остатки бренди. – Целиком и полностью.
Чутье подсказало мне, что потерю памяти от Моза лучше скрыть. Мне нужно было время подумать.
– Ты хочешь сказать, что план сработал?
– Еще лучше, – заявил Моз. – Генри все проглотил: крючок, лесу и даже грузило. Больше того, Фанни говорит, Марта его сразила наповал. – Он как-то странно подмигнул мне, будто на что-то намекая. – Еще пара недель, и мы заставим дорогого Генри выложить нам любую сумму.
– Вот как? – Я начинала понимать, что к чему. – А как же я? Ты сказал…
– Терпение, моя дорогая. – Его улыбка показалась мне чересчур хитрой. – Дай мне пару недель, чтобы над ним поработать. Потом, с деньгами… Ты бы не хотела пожить во Франции, дорогая?
Я озадаченно уставилась на него:
– Во Франции?
– Или в Германии, или, если хочешь, в Италии. Говорят, в Италии большой спрос на художников.
– Я не понимаю.
Я чуть не плакала. Чудовищное ликование сквозило в его улыбке, он походил на тролля.
– Конечно, Генри может не дать тебе развода, – безжалостно продолжал он. – Так что, возможно, ты никогда не сможешь вернуться домой. Но ты ведь не будешь скучать? И по тебе, думаю, скучать никто не будет? Я прошу тебя стать миссис Моз Харпер, глупышка, – объяснил он, заметив мой беспомощный взгляд. – С деньгами Генри мы бы смогли весьма недурно устроиться, да и мои картины будут приносить доход. Конечно, скандала не избежать, но к тому времени ты уже будешь далеко – да и какая тебе разница?
Я продолжала безучастно смотреть на него. Я казалась себе заводной игрушкой с неисправным механизмом, наделенной способностью двигаться, но застывшей в глупой тишине.
– Ну, – протянул Моз после долгой паузы. – Ты сбила с меня спесь. Я-то думал, я мужчина обаятельный… Но теперь вижу, что ты скорее сбежишь с пряничным человечком.
– Нет. Я… я никогда не думала… я не представляла, что смогу освободиться от Генри, особенно после того, как ты сказал…
У этих незнакомых слов был металлический привкус, они протискивались сквозь зубы с отчаянной силой.
– Эффи, не важно, что я сказал. Я говорил, что люблю тебя, помнишь?
Я молча кивнула.
– Я также понимал, что в моем теперешнем финансовом состоянии у меня нет возможности жениться на тебе. Меня в любой момент могли бы посадить в долговую яму. Что дал бы тебе такой брак?
– Поэтому ты…
– Поэтому я тебе солгал. Сказал, что не хочу жениться на тебе. Это было больно – но не так больно, как если бы я сказал правду. – Он ободряюще улыбнулся и обнял меня за талию. – Но теперь, если я смогу убедить Генри поделиться частью своего богатства, нам на всю жизнь хватит. К тому же Генри кое-что тебе должен за все те страдания, что он причинил.
Звучало убедительно. Я позволила вовлечь себя в радостную фантазию на двоих, нарисованную умелой рукой Моза: мы живем в Париже, или в Риме, или в Вене, и Моз зарабатывает кучу денег, продавая свои картины, а Генри Честер – смутное воспоминание.
Но мысли о прошедшей ночи («твое восхитительное представление») беспокойно мельтешили где-то на краю сознания, отвлекая меня. Я словно была где-то далеко. На мгновение закружилась голова, и я схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть. Потом нахлынули образы (или воспоминания?), резкие, сбивающие с ног, как чистый джин…
Я снова была в своей комнате, собиралась ложиться спать, зажав под мышкой любимую куклу. В углу у окна на легком сквозняке покачивались шарики, которые Мама купила ко дню моего рождения. Я была весела и счастлива, но в то же время неясно беспокоилась и угрызалась, потому что Тот увидел меня на лестнице. И хотя Тот казался довольно дружелюбным, я знала, что Мама не хотела бы, чтоб я приглашала его в свою комнату.
Я отогнала воспоминание, резко тряхнув головой, и на секунду мир встал на место, вновь ясный и четкий. Потом все завертелось, и я снова очутилась…
…в той комнате с (отшельником) Плохим Дядей, но теперь я не боялась. Во рту был соленый медный привкус, и я не сразу поняла, что это ненависть. Но (Генри) Плохой Дядя смотрел на меня, и я томно прищурилась, как египетская кошка, и с улыбкой кивнула, как китайский болванчик. Плохой Дядя не узнал меня (Генри не узнал меня), скоро я стану сильной…
Видение вдруг рассыпалось в звонкий бессвязный калейдоскоп отрывочных сцен, воспоминания рвались наружу, во все стороны, возник какой-то звук – еле слышное бормотание, оно постепенно нарастало, становилось все громче, пока не превратилось в маниакальный вой, стенание на самой грани рассудка. И в этом вое я различала слова, мысли, отчаянные вопросы и бесформенные ответы. Мой разум бессмысленно бился в утыканную шипами стену звука, пытаясь не слышать, не вспоминать.
(буду ли я летать или)
(нет мамочка плохой дядя не пускай плохого дядю нет)
(жалить жалить жалить жалитьжалитьжалитьжалитьжа…)
(это был генри генри убил ее генри убил)
(марта)
(я это была я но я вернулась я теперь вернулась)
(о мы теперь повеселимся мы научимся жалить маленькая сестренка мы будем)
(летать?)
(потому что генри убил мою…)
(марта)
(марта)
(марта)
Истошный вопль, рой ос в пламени, лезвием по глазам разума. Я смутно чувствовала, как руки царапают мое лицо, как голос – мой собственный – кричит сквозь свист безумия:
– Нет! Уходи! Уходи! Уходи! Это Эффи! Эффи! Эффи! Эфф… – снова и снова повторяя мое имя.
