Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
— Ее тоже обманешь?
— А я ей ничего не обещал.
— Это уже хорошо.
— Смотри, батя, — пониженным голосом произнес шофер. — Вон дом, видишь?
— Допустим, вижу.
— Там Берия жил. Мне старый таксист рассказывал. К нему школьниц на квартиру доставляли. Нравились ему с толстыми ножками. Бывало, едет по Москве, увидит симпатичную соплюшку и кивнет охранникам. И — пропала девочка.
— Врешь! — ахнул Соколов.
— Еще говорят, некоторые от него рожали. Он ничего, поступал по-людски. Брал их на полное содержание. А мог бы и шлепнуть. Сколько их теперь по Москве, «детей Берии»? Говорят, много.
— Куда едем? — вдруг рассердился Соколов.
— На Красную площадь, как ты сказал.
— Поворачивай на Петровку, 38.
— Ты что, капитан! — испугался таксист. — Сейчас не те времена, чтобы за одни слова в милицию. А что я такого сказал? Берия — враг народа.
— Вези, куда сказано, болтун, находка для шпиона, — усмехнулся капитан. — И анониму своему передай, что работаете вы, столичные, грубо. За деревенского простака меня держите. Во-первых, нет в Москве такой услуги, чтоб неизвестному клиенту на день вперед такси оплачивать. Во-вторых, байку эту, про Берию и его школьниц, полстраны знает. В-третьих, таксист из тебя, как из меня балерина Большого театра. Молодой таксист обязательно лихачит. А ты ведешь машину ровно, бережно. Ты не таксист, а службист. В-четвертых, актрисульку эту, которую ты мне показал, в любом киоске купить можно. Фамилию только забыл.
— Брижит Бардо, — мрачно подсказал «таксист».
— Передай анониму, что отправился Максим Максимыч к своему закадычному дружку в МУР. И еще скажи, что секретов не держу. В Москву я приехал за этим самым. Чтобы душегуба, который Лизу убил, найти.
— А потом?
— Потом не твоего ума дело. Так и передай. Или пусть кончают меня, или выходят на встречу. Сдается мне, что у вас наверху в этом деле не всё до конца понимают.
Подполковник МУРа Резо Шалвович Гонгадзе хотя и был предупрежден о визите Соколова, не ждал его так рано. С Соколовым они были старые добрые приятели. Познакомились в сорок пятом, в том самом госпитале, где Максим сошелся с Прасковьей. Потом фронтовые знакомцы столкнулись на областном совещании работников уголовного розыска. И завязалась дружба. Не то чтобы не разлей вода, тем более что Гонгадзе тогда круто шел на повышение. Но — мужская, прочная. И поэтому когда по внутреннему доложили, что Соколов прибыл и ждет в проходной, Резо отложил все дела, приказал секретарше его не беспокоить, заранее свинтил с бутылки подарочного «ВК» серебристую винтовую крышечку, поставил на стол бокалы богемского хрусталя и стал с нетерпением ждать товарища.
— Извини, Резо, не в назначенное время приехал, — сказал Соколов после того как они молча, без тоста, махнули по полбокала за фронтовых друзей.
— Понимаю, — вздохнул подполковник. — Говори, что время тянуть.
— Вот имя, отчество и фамилия человечка, о котором мне нужно знать по возможности все.
Он протянул подполковнику листок бумаги.
— К чему такая конспирация? — спросил Гонгадзе с легким грузинским акцентом, который прорезался у него всегда, когда Резо Шалвович чему-то удивлялся. Но бумагу взял и прочел про себя, а не вслух. «Борис Вениаминович Гнеушев».
— Уверен, что через нас проходил?
— Не уверен.
— В чем дело?
Соколов рассказал про смерть Лизы.
— Припоминаю, — задумался Резо. — Кто-то из наших ездил к вам консультировать. Случай банальный: убийство на почве ревности.
— Так решил суд.
— А ты в этом сомневаешься?
— Нет, я уверен.
Резо бросил на него удивленный взгляд.
— Уверен, что тот, кого осудили, невиновен.
— На него думаешь? — Резо помахал бумажкой.
Соколов молчал.
— Не волнуйся ты, Максим. Не первый год замужем. Если это наш клиент, будешь знать о нем буквально все. Где остановился? Давай — ко мне. Моя Светлана уже на Тишинском рынке специи для сациви покупает.
— Нет, Резо, — отказался Соколов. — Сациви у тебя божественное, но баба твоя мне не нравится. Остановился я с Прасковьей у одной нашей родственницы. Вот ее телефон.
— Снова на бумажке?
Соколов молчал.
— Так серьезно? — в голосе Резо опять появился грузинский акцент.
— Как тебе сказать? Например, на вокзале меня встречал личный шофер с автомобилем.
— Номер машины не запомнил?
— Обижаешь! Но он наверняка нигде не зарегистрированный. А я и так тебе скажу, чья это машина.
— Куда сейчас?
— Можешь смеяться, — сказал Соколов, — но я еду в Историческую библиотеку. Нужен мне номер одного юридического журнальчика за прошлый век.
— Диссертацию пишешь? — засмеялся Резо, разливая коньяк.
— А что, старый опер уже не способен? Вот скажи мне, высокий начальник, что ты знаешь о романических убийствах?
— Каких?
— Романических.
Резо насмешливо посмотрел на Соколова.
— Эх, капитан! Видно, тебе в твоей тьмутаракани совсем делать нечего, если ты на романы переключился. Нам тут, понимаешь, романы читать некогда. У нас каждое дело — роман. Вот недавно отец изнасиловал несовершеннолетнюю дочь. Причем мать про это знала. А когда понял, что дочка от него забеременела, испугался, сволочь, задушил ее и закопал на дачном участке. Верная жена ему в этом помогала. Как тебе такой роман?
— Эта девушка, — тихо сказал Соколов, — дочь моего лучшего друга, фронтовика.
Резо вздохнул и разлил остатки коньяка. Не потому что торопил Соколова с уходом, а понял: не до выпивки его другу и не до шуточных разговоров. И даже не до сациви.
— Так бы сразу и сказал. А то убийства какие-то романические придумал.
— Это не я, — улыбнулся Соколов. — Это Аркадий Петрович Востриков. Вот, кстати, парень, которого не худо бы переманить к тебе в отдел. Талант, оригинал!
— Все, все! — с трагическим грузинским акцентом воскликнул Гонгадзе. — Ступай с глаз моих в свою библиотеку. Но вечером жди звонка. Нравится тебе моя Светка или не нравится, но без сациви и пары бутылок настоящего (он подчеркнул это слово) саперави ты от меня не отвертишься.
Резо позвонил в восемь вечера и предложил встретиться на Гоголевском бульваре. Максим Максимыч удивился, что старый приятель не приглашает к себе, но по телефону не стал ничего говорить. Подполковник сидел на скамейке, уткнув нос в поднятый воротник плаща. Был Резо сильно пьян. Не успел Соколов поздороваться и сесть рядом, как полковник протянул ему плоскую фляжку, в которой что-то плескалось.
— Злоупотребляешь? — попытался пошутить Соколов.
— На моем месте иначе нельзя, — возразил Резо. — Это только в кино милицейские начальники — архангелы с погонами. А я если в конце дня не выпью, напряжение не сниму, могу инфаркт заработать.
— Что случилось?
— Ты крепко подставил меня, Максим. Надеюсь, сделал это не нарочно.
— Резо!
— Молчи пока. Во-первых, по нашему ведомству на твоего физкультурника, считай, нет ничего. Или почти ничего. Два года назад обчистили его квартиру на Ленинградском проспекте. Домушников взяли по горячим следам в тот же день, причем со всем награбленным добром.
— Ну и?..
— Дальше как в кино. Потерпевший рассыпается в благодарности сотрудникам милиции. Те предлагают ему проверить, все ли вещи на месте.
— Все?
— Потерпевший утверждает, что все. Еще бы ему это не утверждать! Того, что ему вернули, было по самой скромной оценке почти на двести тысяч рублей.
— Новыми?
— Конечно.
— И как же объясняет простой советский учитель физкультуры такое богатство? — спросил Соколов.
— Я тебе сказал: как в кино. Неожиданное наследство от покойной тетушки, с которой при жизни контактов почти не имел, но она нежно обожала своего единственного племянника. Тетушка — младшая сестра отца Гнеушева, урожденная графиня. Так что твой физкультурник — простой советский граф.
— Да что там было-то?
— Коллекция картин. Исключительно русские художники конца девятнадцатого — начала двадцатого века. Левитан, Поленов, Саврасов, Малевич, Бенуа, Петров-Водкин…
— Подлинники?
— Такие, что им позавидовали бы Третьяковка и Русский музей.
— Повезло ему с тетушкой.
— Слушай дальше. Наши ребята, само собой, картины до конца следствия не возвращают. Интересуются их биографией, а заодно биографией физкультурника. Выясняется, что тетушка, по словам соседей, аристократическим образом жизни не отличалась. Пила беспробудно, клянчила у соседей взаймы. Однако после ее смерти в квартире обнаружили целую картинную галерею. А в тумбочке лежало грамотно составленное и заверенное нотариусом завещание на имя любимого племянника.
— Откуда дровишки?
