Ирина Маленко - Совьетика
Его жена умерла от пьянства и, узнав его чуть получше, я потом вполне могла себе представить, почему она вообще начала пить…. От такого запьешь.
Снаружи Куивин казался добродушным, веселым, щедрым и любящим отцом (девочки у него были просто замечательные, младшая на год старше Лизы, средней – 11, старшей – 14 лет. Мне было их ужасно жалко). Он с большой сентиментальностью рассказывал о том, как жена его бросила, как плохо обращался с ней ее новый партнер (терпеть не могу это слово: partner – это что-то такое, что бывает in crime ), как она пила все больше и больше, как у нее отказала печень, как она умирала, как перед смертью они помирились, как средняя дочка отказалась с ней прощаться в больнице, потому что выше ее сил было смотреть, как мама мучается, и т.п., и т.д. Моему чувству тревоги надо бы было возникнуть уже тогда: сентиментальные люди, как известно, самые душевно жестокие….
Но я только через некоторое время поняла, какой Куивин не просто занудливый, а вьедливый, со скверным взрывным темпераментом человек. Естественно, в его положении Куивин поскорее хотел найти «мать для своих детей», как ни кощунственно это звучит. Мужчина – не женщина, и за крайне редким исключением, ни один из них не посвятит свою жизнь детям, благородно оставшись холостяком. Каждую новую свою знакомую женского пола он немедленно представлял своим дочкам в качестве потенциальной мамы (можно только представить себе, чего они, бедные натерпелись!) . Я не собиралась в их мамы и не стала от него это скрывать. Но я ему очень понравилась, и Куивин решил, что возьмет меня измором. Сначала он поспешил уверить меня, что у него «большие связи наверху», и что он непременно поможет мне получить визу для моей мамы. Рыбка клюнула на крючок… Он даже пообещал помочь мне, одолжив денег на билеты (три билета сразу были мне не по карману) – с рассрочкой в выплате на 6 месяцев.
Но когда у меня уже все было готово, я оформила отпуск на работе и с нетерпением собиралась домой за мамой и Лизой, он объявил мне, что передумал. «С какой это стати я должен помогать тебе, если у нас с тобой нет отношений?» . Да, так он и сказал, дословно. Я разрыдалась от бессилия. Куивин в тот момент напоминал ямайского гангстера из фильма «Королева дэнсхолла»: «When I make investments, I want to see the returns !” C той только разницей, что он был еще отвратительнее. Я надавала ему пощечин и попыталась выставить его за дверь. Но вместо того, чтобы уйти как порядочному человеку, которому дали понять, как к нему относятся, он вдруг полез ко мне целоваться. Поцелуи его были мокрые и гадкие, как жаба. При этом он продолжал наговаривать, как, наверно, по мне соскучилась моя дочка, как она меня ждет, как она будет расстроена, если мама не приедет, как он бы рад мне помочь, если бы только я согласилась стать его подругой… Не хочу даже сейчас все это вспоминать!
Когда он ушел, у меня началась истерика. Я физически чувствовала себя грязной. Так что не поможет никакой душ. Боже мой, что теперь делать? Мне нужно было перед кем-то выговориться, чтобы немножко успокоиться, но никого не было рядом. Не пойдешь же для такого к хозяину дома или его жене. Я лихорадочно листала свою записную книжку – и вышла на номер, который мне оставил Тайг….
Было воскресенье, но услышав мой голос (а я даже не сказала ему еще, что случилось: не могла из себя это выдавить) Тайг сразу же сказал, что он сейчас приедет. «Поедем с тобой на лодке кататься, хочешь?» Через полчаса его машина остановилась перед моим домом. Я вышла ему навстречу зареванная до такой степени, словно меня искусал рой пчел. Не помню, какими словами я рассказала ему, что случилось.
– Мерзавец! – воскликнул Тайг, сжав кулаки. – Он еще свое получит! А сейчас пойдем, поедем с тобой в Блессингтон на озеро, у нас с братом там есть своя лодка. Покатаемся немного, тебе нужен свежий воздух. Если ты сейчас дома останешься, тебе будет только хуже. Пойдем, вот увидишь, как там здорово!
Всю дорогу мы не молчали – говорили, но не о том, что случилось, а совсем о другом. О Франции, об Амандине (умница ушла-таки от Вилла Шарки, убедившись в его неисправимости), о предстоящих Тайгу экзаменах, о моей новой работе… Я стала постепенно успокаиваться.
Блессингтон совсем недалеко от Дублина- километров 40, но из-за того, какое на дублинских дорогах движение, мы добирались туда больше часа. Озеро у Блессингтона еще называется водохранилищем Пулапука. Трудно себе представить, что так близко от большого города может быть такая скрытая между холмами и лесами тихая нетронутая красота. Тайг вытащил из-под склонившегося над водой куста цепь, к которой была привязана его лодка – выкрашенная в красный цвет, похожая на те, на каких я каталась по нашей реке рядом с домом в раннем детстве, когда дедушка брал лодку напрокат на лодочно-моторной станции. Протянул мне руку и усадил меня на скамейку, потом снял ботинки, завернул по щиколотку брюки и зашел в воду, чтобы оттолкнуть лодку прямо со мной от берега. Прыгнул в нее на ходу, чуть не обдав меня водой. Он оказался заправским гребцом. Мы объезжали мелкие многочисленные островки, откуда взвивались в воздух стаи уток. Здесь было множество разных заливчиков и поворотов, и, как ни странно, даже в воскресенье в такую прекрасную погоду не было ни души. Время от времени вокруг лодки ходили круги по воде, и сквозь ее темно-зеленоватую толщу виднелась проплывающая рядом с нами рыба.
Мы доплыли до моста, по которому ездили машины, проплыли под ним и повернули обратно. Тайг все греб и греб, налегая на весла своими тонкими, но мускулистыми веснушчатыми руками. Солнце плясало в его рыжей курчавой шевелюре. Озеро было тихое, сонное и ужасно симпатичное. И я почувствовала, как постепенно отходят на задний план мои шок и боль. Как я снова убеждаюсь, что приняла верное решение, что сюда приехала – если в этой стране есть такие люди, как Тайг, которым ничего от тебя не нужно, и которые просто приходят на помощь, когда видят, что тебе плохо. Не заглядывая в свои ежедневники – «впишется ли это в мои планы?» – и не предъявляя тебе счет за потраченный на дорогу бензин.
– Спасибо!- сказала я ему от всего сердца, когда он довез меня до дома.
– Да ладно тебе. Не за что! Все будет хорошо. – ответил Тайг.
…Вскоре я была уже дома, билеты были на всех. Лизе за время моего отсуствия стало лучше, но не намного. Мама ее постригла, чтобы было легче причесывать; Лиза страшно похудела и по-прежнему ничего не говорила, весь день крутилась по комнате волчком и разрушала все на своем ходу. От маминых обоев практически ничего не осталось, все книжки пришлось попрятать, двери в шкафу – заколотить. Радовало только то, что настроение у нее, судя по всему, было хорошее: Лиза часто звонко и задорно смеялась. Но зато у нее участились эпилептические приступы: Лиза часто падала ничком от малейшего неожиданного звука, разбивая в кровь лицо. В ее присутствии нельзя было даже чихнуть или кашлянуть, не предупредив ее, и у уже нас на таком рефлексивном уровне развилось предупреждать ее: «Мама/ бабушка кхе-хе/апчхи», что иногда мы выдавали это вслух где-нибудь в общественном транспорте, даже когда Лизы не было рядом. Можете себе представить, какие это вызывало реакции…
И тут меня ждал еще один удар – выяснилось, что маме не дают визу! Хотя раньше, когда я еще жила в Голландии, мы вместе с ней ездил в Ирландию на Пасху, и она получила эту самую визу в Гааге без проблем. Молодая девушка-ирландка по имени Нора, работавшая в посольстве в Москве, оказалась очень сердобольной и близко приняла к сердцу мою историю. Она очень хотела нам помочь, но дело в том, что ирландское посольство не само решало, кто получит визу, а кто- нет: это было в компетенции министерства юстиции. Когда я попыталась позвонить туда, меня соединили с каким-то достаточно наглым и высокомерным чинушей по фамилии Кейси. Я попыталась выяснить у него хотя бы причину отказа.
– Наша политика – не объяснять причин!- весьма демократично объявил мне он. И тут же перешел в контрнаступление: – А зачем Вы вообще к нам приехали?
От негодования у меня перехватило дух. Он что, не слышал о статье 39 Европейской Конвенции, гарантирующей гражданам ЕС право жить и работать в любой из стран- его членов? Или все, что они знают о Евросоюзе – это как выкачивать из него субсидии?
– А затем, что вашей экономике требуются такие люди, как я!- отчехвостила я его. И только потом поняла: он даже не посмотрел на мои документы в деле, просто автоматически решил, что «начинается восточноевропейская интервенция»…
Не знаю, что бы я и делала, если бы не все та же добрая Нора. Она посоветовала мне ехать в Ирландию одной с Лизой и там искать помощи у моего знакомого парламентария. «Наши политики все знают друг друга, у него могут там, в министерстве быть свои люди».
А как же я буду на работу ходить?
Нора тут же дала мне телефон своей подруги Джозефины, которая, по ее словам, прекрасно ухаживала за детьми и часто этим подрабатывала, а кроме того, говорила немного по-русски: когда-то они учились русскому вместе, а потом Джозефина побывала у нас, в «перестроенной» России, и увиденное ей до того не понравилось, что учебу она забросила. Теперь она жила вместе со свом другом-компьютерщиком, бралась то за одно дело, то за другое, работала некоторое время где-то в прачечной, но душа у нее больше лежала к детям и к искусству: она прекрасно рисовала и делала аппликации и букеты из цветов. Одним словом, не нашла еще пока своего места в жизни. И подработать ей в ее ситуации не мешало бы. Я еще раз посмотрела на саму Нору – милую, простую, славную светловолосую девушку и подумала, что если ее подруга хоть немного на нее похожа, то ей, пожалуй, можно доверять. Звонок секретарю парламентария подтвердил, что дело не безнадежно: ему, в отличие от меня, в министерстве причину выдали – у мамы скоро кончался срок годности паспорта, где-то через полгода. Почему об этом нельзя было сказать нам самим, и какая в этом такая государственная тайна, осталось на совести мистера Кейси. Мама срочно подала документы на новый загранпаспорт, а я решила последовать совету Норы – как будто решилась на прыжок в бассейн с холодной водой. Но возвращаться надо было: ведь отпуск у меня был не навечно.
