Виктория Хислоп - Нить
Константиноса Комниноса тайная фобия жены ничуть не беспокоила. Он часто приглашал важных клиентов в дом на ужин, и Ольга в этих случаях была неизменно безупречна – это касалось как внешности, так и расположения духа. Зимой она надевала строгие платья, демонстрирующие качество тяжелых богатых тканей, на которых специализировался Комнинос, а летом – более легкие. Иногда, если клиент был из самых важных, нанимали портного, чтобы сшил что-то специально для такого случая. К примеру, когда у них гостил французский кутюрье, Ольга встретила его в красно-бело-голубом наряде. В этот вечер даже Димитрия позвали прочитать стихи по-французски.
Ольга больше не смотрела на улицу – дети скрылись из виду. Она представила, как они прямо руками едят треугольные пирожные, потягивают лимонад, купленный у уличного торговца, совсем как она сама, когда была маленькой. Женщина опустила жалюзи и вернулась в полутемную комнату, отдыхать. В положенное время Димитрий придет домой, и лицо у него будет сиять от солнца и смеха.
Исаак всегда следил за тем, чтобы девочки тоже были дома вовремя. Он чувствовал себя ответственным за них, и Евгения была рада, что рядом с ними такой крепкий и самостоятельный мальчик, который не даст им попасть в беду. Софии с Марией исполнилось по четырнадцать лет – почти тот возраст, когда не стоит ходить одним, без сопровождения.
Двойняшки заканчивали школу и уже заявили, что не хотят идти по стопам матери и становиться ткачихами. Им хотелось работать на свежем воздухе. К ужасу матери, дочки сообщили ей, что собираются перебирать табачные листья. Какой-то фермер уже приходил в школу, искал среди учеников желающих поработать, и София с Марией тоже записались.
– Но почему бы вам не заняться ремеслом? – взмолилась мать. – Если начнете учиться чему-нибудь сейчас, к двадцати годам будете мастерицами. Неужели не хотите?
– Мы не хотим всю жизнь просидеть в темной комнате, – возразила София.
– И хотим работать там, где много людей, – сказала Мария.
– И чтобы платили сдельно.
– Но с ткачеством ведь то же самое. Мне платят за каждый сотканный ковер.
– Только на один ковер у тебя уходит несколько месяцев!
– Это еще не значит, что в месяц я заработаю меньше, чем те, кому раз в неделю платят за сортировку табака!
Но похоже было, что девочек кто-то уже хорошенько постарался убедить, будто их будущее в табачном деле, процветавшем в Северной Греции.
Катерина сидела, забившись в угол. Она была еще слишком мала, чтобы наниматься на работу к фермерам, приходившим в школу, и в любом случае она не поддалась бы на их пропаганду. Когда в доме разгорались споры, она потихоньку выскальзывала за дверь.
Роза Морено любила, когда Катерина приходила к ней. Сама она всегда была занята, в любое время дня, но за работой можно было славно поболтать. Обычно рядом на вешалке плотным строем висели законченные за сегодняшний день пиджаки с безукоризненно отделанными петлями и пришитыми пуговицами (а на двубортных пиджаках их целая дюжина, да еще маленькие пуговички на манжетах). В последнюю очередь Роза пришивала к атласной подкладке этикетку «Морено и сыновья – лучшие портные в Салониках».
– Каждый раз, когда я заканчиваю вещь и читаю эти слова, – говорила она Катерине, – меня охватывает гордость.
Первым в династии Морено был прадед Саула, и теперь их ремесло продолжалось уже в третьем поколении. А у них двое сыновей, значит будет и четвертое.
Большую часть дня Роза Морено работала с костюмными тканями: зимой это были шерсть и твид, летом иногда добавлялся лен. Уже больше тысячи раз Катерина наблюдала, как она аккуратными, ритмичными движениями обшивает петлю для пуговицы. Катерину завораживало это зрелище: человек работает, как машина. Но приходила она не за этим.
Роза занималась не только окончательной отделкой костюмов, но еще и ажурным вязанием крючком и вышивкой, которую часто заказывали для приданого. Этим своим мастерством она славилась среди богатых европейских клиенток и рада была обучить ему девочку с такими ловкими пальцами, каких она еще никогда не видела. Она учила Катерину всему, от самых основ (кожа на руках всегда должна быть гладкая, чтобы ткань не цеплялась) до тонкостей – как важно правильно продевать шелковую нить, так, чтобы она ложилась вдоль утка ткани. Такие мелочи в этом ремесле были необычайно важны и, раз заученные, уже никогда не забывались.
Очень скоро, когда Катерина переняла у нее некоторые швы, Роза уже не могла отличить работу девочки от собственной. Кирия Морено была виртуозом своего дела, а Катерина, ее ученица, – необычайно одаренным ребенком.
Однажды вечером, когда ссора по поводу табачной фабрики была в полном разгаре, кирия Морено, как всегда, с радостью встретила Катерину. Приход девочки означал, что можно отложить пиджак и заняться тем, что составляло ее настоящую страсть.
– Здравствуй, Катерина! – сказала она. – Как дела?
– Хорошо, спасибо, кирия Морено. А у кирии Морено как дела?
Девочка кивнула в сторону угла, где всегда сидела свекровь Розы. Кирия Морено-старшая была в эти дни необычайно молчалива и почти не замечала ничего вокруг. Она походила на восковую фигуру, наряженную в традиционную одежду сефардов, чтобы зрители могли полюбоваться этим произведением искусства.
– У нас все хорошо, правда, кирия Морено?
Роза Морено привыкла говорить со свекровью, и перед совершенно безучастной ко всему старушкой часто произносились странные длинные монологи.
– Ну что, достаем шкатулку?
Катерина подтащила стул к высокой полке, забралась на него и дотянулась до деревянной шкатулки. Коробка была чуть ли не с саму девочку размером, но та все же подняла ее, сняла с полки и подала кирии Морено, которая поставила шкатулку в центр стола.
Катерина погладила ладонью крышку, наслаждаясь ее приятной гладкостью, провела пальцем по врезанному в нее искусному изображению граната. Шкатулка была овальная, отделанная изнутри бледно-розовым шелком, и с внутренней стороны крышки тоже была шелковая подушечка. Внутри шкатулка была разделена на маленькие ячейки, в которых лежали катушки белых хлопковых ниток для кружев, длинные полоски газовой ткани для окантовки, мотки шелковых нитей в пастельных тонах, крохотные катушки, тоньше мизинца, а в подушечку на крышке были воткнуты иголки разных размеров, по порядку.
Из другой шкатулки, поменьше, Роза Морено достала кусок шелкового полотна, бережно переложенного слоями ткани. Оно предназначалось для свадебного наряда дочери богатого клиента, который не поскупился ни на платье, что шили в мастерской, ни на белье под него.
Обе уселись рядом за стол, так, чтобы Катерина могла смотреть, как работает Роза, и учиться.
– Передай-ка, пожалуйста.
Катерина взяла в руки невесомый шелк, и он заструился по пальцам, как прохладная вода.
– Вот, – хихикнула она, кладя материю на льняную скатерть. – Ее как будто и вовсе нет!
– Это самая тонкая ткань, какую только вообще можно сшить, – сказала кирия Морено. – Еще тоньше – и для нее просто иголки подходящей не найдется.
У Катерины в работе тоже был кусок шелковой ткани – крепдешин. Она уже вышила кайму, а теперь приступила к надписи. Девочка намеревалась вышить целиком имя – такими же каллиграфическими буквами, какие ее учительница вышивала на белье. Это требовало большого искусства и сосредоточенности – нужно было вкалывать кончик иголки правильно, так, чтобы не повредить ткань, однако у девочки была твердая рука и словно бы врожденное мастерство.
– Вденешь мне в иголку номер восемь?
«Номер восемь» – это была самая тонкая нитка, которая могла легко проскользнуть сквозь ткань, не оставив следа. Кирия Морено разделяла шелковую нитку на две, а потом каждую – еще на две, и тогда для вышивания оставалось волокно тоньше человеческого волоса. Тут-то, чтобы вдеть его в иголку, и нужны были острые, как у орла, глаза Катерины. Узелок она не завязывала – конец нити вплетался в ткань так, что его не было видно.
Обе принялись за вышивание. Искусство состояло в том, чтобы «выписать» имя стежками, да так, чтобы оно походило на настоящую быструю подпись – это делало вещь неповторимо-личной.
Так они работали еще час или дольше под приглушенные звуки непрекращающейся ссоры за стеной. Роза что-то мурлыкала за шитьем – тихо-тихо, себе под нос, изредка бросая взгляд на Катерину, которая все так же аккуратно вышивала имя, с каждым стежком приближаясь к цветку, которым собиралась завершить работу.
– Великолепно, дорогая, ни одного изъяна, – сказала Роза. – Но не пора ли тебе домой?
– Я хочу закончить, – ни секунды не колеблясь, отозвалась Катерина. – Да ведь когда будет пора, кирия Евгения меня позовет.
