Ник Хорнби - Мой мальчик
— Да, но делает он это не ради денег, — заметил Маркус.
Уилл снова поднялся, но садиться больше не стал.
— Спасибо за обед и все остальное, — поблагодарил он, — я пошел.
— Сьюзи имеет право выплеснуть свой гнев, Уилл, — сказала Фиона.
— Да, и она его уже выплеснула, и теперь у меня есть право пойти домой. — Он начал пробираться между подарками, бокалами и людьми по направлению к двери.
— Он мой друг, — сказал Маркус. — Я его пригласил и только я могу ему сказать, когда идти домой.
— Не уверен, что в этом заключается суть гостеприимства, — не согласился Уилл.
— И я не хочу, чтобы он сейчас уходил, — продолжил Маркус. — Это несправедливо. Почему мама Линдси до сих пор здесь сидит, хоть ее никто не приглашал, а единственный человек, которого пригласил я, уходит, потому что все к нему так ужасно относятся?
— Во-первых, — сказала Фиона, — маму Линдси пригласила я, а это и мой дом. И никто к Уиллу ужасно не относится. А Сьюзи просто на него сердита, и у нее есть на то основания, и она ему все высказала.
Маркусу показалось, что он играет в каком-то спектакле. Он стоял, Уилл тоже стоял, потом поднялась и Фиона; Линдси, ее мама и Клайв сидели в ряд на диване и смотрели на них, раскрыв рты.
— Да он всего лишь выдумал себе ребенка на пару недель. Господи! Это ж ерунда. Ну и что? Какая разница? Да ребята в школе вытворяют штуки похуже каждый день.
— Дело в том, Маркус, что Уилл давно вышел из школьного возраста. Он уже слишком большой, чтобы вот так просто выдумывать людей.
— Да, но потом он стал вести себя гораздо лучше, разве не так?
— Теперь я могу идти? — спросил Уилл, но никто не обратил на него внимания.
— А что такое? Что он еще наделал? — спросила Сьюзи.
— Он ведь не хотел, чтобы я каждый день ходил к нему домой. Я сам приходил. А еще он купил мне кроссовки и, по крайней мере, он меня слушает, когда я говорю, что у меня проблемы в школе. А ты мне постоянно твердишь, что я просто должен к этому привыкнуть. И он знает, кто такой Кёрк О'Бэйн.
— Курт Кобэйн, — поправил Уилл.
— И, можно подумать, вы все никогда не совершаете ошибок, — не унимался Маркус. — Я имею в виду, что… — Тут Маркусу следовало быть поосторожнее. Он знал, что ему не стоит распространяться о больнице, да и вообще не стоит о ней упоминать. — В смысле, как получилось так, что я вообще с ним познакомился?
— Это случилось, когда ты швырнул в утку огромным куском батона и прикончил ее, — напомнил Уилл.
Маркус поверить не мог, что Уилл заговорил об этом. Предполагалось, что речь пойдет о том, что все вокруг совершают ошибки, а не о том, что он убил утку. Но тут Фиона и Сьюзи засмеялись, и Маркус понял, что Уилл знает, что делает.
— Это что, правда, Маркус? — спросил его папа.
— Она была какая-то больная, — объяснил он, — мне кажется, она бы и так сдохла.
Сьюзи и Фиона засмеялись еще сильнее. Публика на диване была ошеломлена. Уилл снова сел.
Глава 24
Под Новый год Уилл влюбился, и это чувство застало его врасплох. Ее звали Рейчел, она иллюстрировала детские книжки и была немного похожа на Лору Ниро[54] с обложки диска "Для этого нужно чудо" — чувственная, очаровательная, умная, с копной непослушных темных кудрей и богемной внешностью.
Уиллу никогда не хотелось влюбиться. Когда влюблялись его друзья, ему это представлялось особенно неприятным, так как это обычно сопровождалось потерей сна, веса, горем, если не было взаимности, и счастьем на грани помешательства, когда взаимность была. Люди теряли контроль и были не в состоянии защитить самих себя, им становилось тесно в своем жизненном пространстве, для полного счастья не хватало одной только новой куртки, пакетика травки или комедии по телевизору.
Конечно, многие сочли бы за счастье занять место рядом с идеальным спутником жизни, созданным специально для них умным компьютером, но Уилл был реалистом и поэтому сразу понял, что встреча с Рейчел — повод для паники. Он почти не сомневался, что эта встреча сулит ему только горе, а думал он так в основном потому, что не видел в себе ничего, что могло бы ее заинтересовать.
Если и был недостаток в том образе жизни, который он себе избрал — без работы и забот, трудностей и суеты, без смысла и структуры, — то он наконец-то его обнаружил: встретив на новогодней вечеринке умную, образованную, целеустремленную, красивую, остроумную и одинокую женщину, он почувствовал себя полным ничтожеством, кретином, который всю жизнь ничего не делал, а только смотрел "Обратный отсчет" и колесил по городу, врубив "Нирвану". А в этом, как он понимал, ничего хорошего не было. Если уж влюбляешься в кого-то красивого, умного и тому подобное, ощущение того, что ты полный кретин, не дает тебе преимущества.
Напряженно копаясь в памяти в поисках тех крупиц, которые могли бы показаться стоящими минуты ее благосклонного внимания, он понял, что его проблема состоит в том, что он довольно симпатичен и неплохо говорит. У людей складывалось ложное впечатление. Его пускали на вечеринки, куда путь ему должны были бы преградить свирепые вышибалы в татуировках и с толстыми шеями. Может, он, конечно, симпатичный и неплохо говорит, но это лишь злая шутка природы, обстоятельств и образования; по своей сути он был косноязычным уродом. Возможно, ему нужно сделать пластическую операцию наоборот, чтобы черты его лица стали менее правильными, а глаза — близко посаженными или широко расставленными. Или ему нужно страшно потолстеть, отрастить еще пару подбородков, стать жирным и вечно потеть. И, конечно, начать кряхтеть, как огромная обезьяна.
Все дело в том, что, когда эта Рейчел села рядом с ним за обедом, первые пять минут, пока она его не раскусила, он был ей интересен, и в эти пять минут он понял, какой могла бы стать его жизнь, будь он и вправду хоть чем-то интересен. Уж лучше бы не было этих пяти минут, думал он. Что они ему дали? Все равно переспать с Рейчел у него не получится. Не получится пойти с ней в ресторан, или оценить обстановку ее гостиной, или понять, как роман ее отца с лучшей подругой матери повлиял на ее взгляды относительно материнства. Он ненавидел надежду, блеснувшую перед ним в эти пять минут. В конце концов, думал он, ему было бы гораздо легче, если бы, посмотрев на него, она отвернулась, едва сдерживая позыв к рвоте, и больше не взглянула бы в его сторону ни разу весь остаток вечера.
Ему не хватало Неда. Нед давал ему нечто такое, что оказалось бы очень кстати в такой вечер. Но — бедный малыш! — Уилл не собирался воскрешать его к жизни. Да упокоится он с миром.
— Откуда ты знаешь Роберта? — спросила его Рейчел.
— Да просто…
Роберт продюсировал телепередачи. Он тусовался с актерами, писателями и режиссерами. Его знакомые были воротилами шоу-бизнеса и по определению роскошно выглядели. Уилл хотел бы сказать, что он написал музыку к последнему фильму Роберта, или помог ему пробиться, или что они встретились за обедом, на котором обсуждалась чудовищная политика правительства в области искусства. Он хотел бы сказать нечто подобное, но не мог.
— Просто… просто много лет назад я покупал у него травку.
К несчастью, это было правдой. До того, как стать телепродюсером, Роберт приторговывал наркотиками. Он был не из тех, кто ходит с бейсбольной битой и питбулем на цепи, просто он покупал немного больше, чтобы продать своим друзьям, в число которых тогда входил и Уилл, потому что встречался со знакомой Роберта… Неважно, почему он тусовался с Робертом в середине восьмидесятых. Важно, что в этой комнате он единственный человек, который не был никаким воротилой, и теперь Рейчел это знала.
— А, ясно, — сказала она, — но вы продолжаете общаться?
Он, конечно, мог бы наплести что-нибудь о том, почему продолжал общаться с Робертом, сочинить историю, которая показала бы его в более выгодном свете, придала образу объемность.
— Ну да. Сам не знаю почему.
Так значит, никакой истории. Ну, да ладно. Ведь он и вправду не представлял, почему они продолжали общаться. У них были неплохие отношения, но Роберт поддерживал хорошие отношения почти со всеми из их старой компании, и Уиллу было не до конца ясно, почему он единственный из всех пережил испытание сменой профессиональных интересов. Может — хоть от этой идеи и попахивало сумасшествием, он, тем не менее, полагал, что в ней есть рациональное зерно, — может, он был тем самым раздолбаем, который, свидетельствуя, что у Роберта все еще есть друзья из "до-телевизионной" жизни, в то же время был достаточно презентабелен, чтобы своим видом не отпугивать окружающих.
Вот он и потерял Рейчел, по крайней мере, на данный момент. Она говорила с кем-то, сидящим по другую сторону от нее. Чем он мог снова привлечь внимание Рейчел? Должны же у него быть какие-нибудь способности, которые, если их раздуть или преувеличить… Может, он умеет готовить? Умеет немножко, да кто же этого не умеет? Может, пишет роман и на минутку просто забыл об этом? А к чему у него были способности, когда он учился в школе? К правописанию? "Слушай, Рейчел, а ты знаешь, сколько "н" пишется в слове "обдолбанный"?" Да она и так наверняка знает. Безнадежно.
