Орхан Памук - Мои странные мысли
Мевлют был уверен, что отец не станет врать, чтобы помочь ему уклониться от армии. Он был уверен, тот скажет: «Пусть служит, а потом может жениться!» Правда, у его отца не было денег, чтобы найти ему подходящую жену. Между тем Мевлюту хотелось немедленно жениться на Райихе. Он допустил ошибку, он проявил слабость, он даже не сходил к Акташам. Он успокаивал себя следующими соображениями: если бы он пошел к Акташам и увидел Райиху, она, может быть, не обратила бы на него никакого внимания, и тогда сердце Мевлюта было бы разбито. А ведь только мысли о Райихе делали шест разносчика йогурта на улицах Стамбула намного легче.
Сулейман. Мой брат нашел мне работу в фирме по продаже строительных материалов Хаджи Хамита Вурала. Теперь я единственный на фирме, кто водит пикап нашей фирмы марки «форд». Позавчера утром, примерно в десять часов утра, я вышел купить пачку сигарет в бакалейной лавке в Меджидиекёе, которая принадлежит одному человеку из Малатьи (у нас в лавке сигареты я не покупаю, потому что отец не одобряет моего курения), и уже садился в машину, как вдруг услышал, что кто-то тихонько стучит в правое стекло. Мевлют! Бедный парень! Он тащил на спине йогурт на шесте, нес торговать в город. «Прыгай!» – сказал я ему. Он сложил шест с мисками в кузов и сел. Я протянул ему сигарету, дал зажигалку прикурить; Мевлют первый раз видел меня за рулем – он не верил своим глазам. Мы промчались по той самой улице, которая идет то вверх, то вниз и по которой он обычно ходит со скоростью четыре километра в час, да еще в мисках тридцать килограммов йогурта тащит. Поговорили о том о сем. Потом он спросил об Абдуррахмане-эфенди и его дочерях.
– Они вернулись в деревню, – сказал я.
– Как звали сестер Ведихи?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто так…
– Ведиха теперь моя невестка. И ее сестры – невестки моему брату… Теперь мы – одна семья…
– А я разве не из вашей семьи?
– Конечно из нашей… И поэтому ты не должен ничего от меня скрывать.
– Я и не собираюсь… Но поклянись, что никому не скажешь.
– Клянусь перед Аллахом, нашей нацией и флагом, что сохраню твою тайну!
– Я влюбился в Райиху, – сказал Мевлют. – Самая младшая, с черными глазами, – ее ведь Райиха зовут? Мы с ней чуть не столкнулись в зале, когда она шла к столу отца. Ты не видел? Я заглянул ей прямо в глаза. Сначала я подумал, что забуду обо всем. Но не смог.
– Что ты не смог забыть?
– Ее глаза… То, как она смотрела на меня… Ты не видел, как наши пути пересеклись во время свадьбы?
– Видел.
– Как думаешь, это случайность или нет?
– Ты, дружок, влюбился в Райиху. Так что лучше я ничего не буду знать об этом.
– Она очень красивая, правда?.. Если я напишу ей письмо, ты ей передашь?
– Но они уехали с Дуттепе. Я же сказал, что они вернулись к себе в деревню… – сказал было я, но Мевлют так грустно посмотрел на меня, что я не выдержал: – Хорошо, я постараюсь ради тебя.
В Харбийе он, веселый, вышел из пикапа, забрал свой шест и миски из кузова. Поверьте, мне очень больно, что кто-то в нашей семье до сих пор торгует йогуртом на улицах.
15. Мевлют уходит из дома
Если ты встретишь ее завтра на улице, ты узнаешь ее?
Мустафа-эфенди. Я не поверил, когда услышал, что Мевлют ходил на свадьбу Коркута в Стамбуле. Новость эта огорошила меня. Сейчас я еду в Стамбул на автобусе, он покачивается, а моя голова то и дело ударяется о холодное стекло. Хоть бы мне совсем не ездить в Стамбул, думаю я, хоть бы шагу не делать никуда из деревни.
Вечером в начале октября 1978 года, незадолго до того, как наступили холода и начался сезон торговли бузой, Мевлют пришел домой и обнаружил, что дома в полной темноте сидит отец. В большинстве окрестных домов горел свет, так что Мевлюту и в голову не пришло, что у них может кто-то быть. В первую минуту он испугался, решив, что в доме вор. Затем он испугался отца, который, должно быть, уже узнал о том, что он ходил на свадьбу. Скрыть это от Мустафы-эфенди было совершенно невозможно, все, кто ездил из деревни на свадьбу – на самом деле почти вся деревня, – доводились друг другу родственниками. Наверняка отца злило еще больше то, что Мевлют отправился на свадьбу, понимая, что Мустафа-эфенди сразу же узнает об этом.
Они не виделись два месяца. На такой долгий срок отец с сыном еще никогда не расставались с того момента, как Мевлют впервые приехал в Стамбул девять лет назад. Мевлют знал, что, несмотря на все прихоти и придирки отца, несмотря на все их бесконечные легкие раздоры, они с отцом являются друзьями и напарниками. Однако он уже был сыт по горло устанавливавшимся чуть что грозным молчанием отца и взрывами гнева.
– Ну-ка, поди сюда!
Мевлют подошел, ожидая, что отец ударит его. Но тот не ударил. Вместо этого он указал ему на стол. И только тогда Мевлют разглядел в полутьме пачки с купюрами по двадцать немецких марок. Интересно, как это отец нашел их в матрасе?
– Кто дал тебе это?
– Я сам заработал.
– Как ты смог заработать столько денег?
Отец клал все скопленные деньги в банк, однако инфляция быстро превратила банковский вклад в ничто. Несмотря на это, отец упрямо отказывался признавать, что его небольшие сбережения растаяли, и продолжал складывать все на банковский счет, не желая хранить деньги в иностранной валюте.
– Здесь не очень много денег, – сказал Мевлют. – Всего тысяча шестьсот восемьдесят марок. Кое-что еще с прошлого года. Я скопил их, продавая йогурт.
– Ты спрятал от меня деньги. Ты лжешь мне? Ты что, замешан в чем-то недостойном? В чем-то запретном?
– Клянусь, я…
– Ты уже как-то поклялся, что не пойдешь на свадьбу.
Мевлют смотрел перед собой и чувствовал, что отец вот-вот его ударит.
– Не смей больше бить меня, – сказал он. – Мне уже двадцать один год!
– С чего это?! – взревел отец и ударил Мевлюта.
Мевлют успел поднять руку, чтобы закрыть лицо, и удар пришелся ему по руке. Отец тоже почувствовал боль от удара, но от этого рассвирепел еще больше и два раза сильно ударил Мевлюта в плечо.
– Вон из моего дома, негодяй! – закричал он.
Сила еще одного удара оттолкнула Мевлюта. Он упал на кровать, а затем свернулся на ней калачиком, как в детстве. Он лежал спиной к отцу, его била дрожь. Отец решил, что Мевлют плачет, а Мевлют решил его в этом не разубеждать.
Мевлюту хотелось немедленно собрать вещи и уйти из дома (представляя эту сцену, он воображал, что отец тут же пожалеет обо всем и будет пытаться его удержать), но в то же время боялся вступить на путь, возврата с которого нет. Если он хочет уйти из этого дома, то уходить нужно не сейчас, в гневе, а утром, успокоившись и хорошенько все обдумав. Теперь Райиха была единственным светлым пятном в его жизни, дарившим надежду. Ему нужно было где-то побыть одному и подумать о письме, которое он собирался написать ей.
Долгое время Мевлют лежал без движения. Он думал, что если встанет, то стычка с отцом может продолжиться. Если это повторится и отец снова его ударит, то оставаться дома будет невозможно.
С кровати Мевлют слышал, как отец вышагивал по комнате, как налил себе сначала стакан воды, потом стаканчик ракы, а затем закурил. За девять лет, которые Мевлют провел здесь, и особенно в школьные годы, он привык слышать легкий шум, связанный с присутствием отца в доме, его тихий разговор с самим собой, его дыхание, кашель и храп по ночам, и это вселяло в него чувство защищенности и покоя. Но теперь он больше таких чувств к отцу не испытывал.
Уснул он прямо в одежде. В детстве он любил засыпать в одежде, если бывал за что-то наказан и побит отцом, если долго торговал на улице и очень уставал, а еще когда долго учил уроки.
Когда утром он проснулся, отца дома не было. Он сложил в свой маленький чемодан, с которым ездил в деревню, свои носки, рубашки, бритвенный станок, пижаму, свитер и тапочки. Он удивился, когда увидел, что чемодан остается наполовину пустым после того, как он сложил туда все свои вещи, которые хотел взять с собой. Он обернул пачки денег, лежавшие с вечера на столе, старой газетой, сложил в полиэтиленовый пакет, на котором было написано «ЖИЗНЬ» и положил в чемодан. Когда он покидал дом, то не испытывал ни страха, ни угрызений совести, а лишь свободу.
Он направился прямо к Ферхату, в квартал Гази. На этот раз, в отличие от неудачной попытки год назад, двое человек сразу указали ему на дом Ферхата.
Ферхат. Мевлют лицея закончить не смог, но я, хвала Аллаху, его в конце концов окончил. Правда, я не сдал вступительные экзамены в университет. После того как мы переехали сюда, я недолгое время работал сторожем на стоянке кондитерской фабрики, в бухгалтерии которой работали некоторые мои родственники, но там был один громила из Орду, который постоянно задирал меня. В какой-то момент я попал в политическую ячейку вместе с некоторыми из моих приятелей по кварталу. Впрочем, с чего вдруг я называю эту организацию «ячейкой», когда это была вполне себе маленькая партия? Но это было не по мне. Я мучился угрызениями совести, потому что продолжал оставаться с ними из чувства уважения к ним и страха. Хорошо, что в это время появился Мевлют со своими деньгами. Оба мы прекрасно понимали, что квартал Гази, совсем как когда-то Кюльтепе, не даст нам ничего хорошего. В декабре 1978-го в анатолийском городе Кахраманмараш был сожжен и разграблен алевитский квартал, и алевитская резня всколыхнула даже квартал Гази и к тому же привела в движение новые силы. Мы решили, что если, перед тем как уйти в армию, мы переедем куда-нибудь в центр Стамбула, например в Каракёй или на площадь Таксим, то сможем больше работать и заработать больше денег и перестанем тратить время на дорогу и автобусы.
