Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.
— Вообще-то, Кейси, китайцы и японцы — народ очень здравомыслящий. Их... их предрассудки делают жизнь легче. Я полагаю, в прежние времена детская смертность у них была такой ужасной, что подтолкнула какого-то мудрого отца придумать это мудрое толкование вещей, чтобы облегчить горе матери. — Он вздохнул. — Или, что более вероятно, это придумала мудрая мать, чтобы поддержать убитого горем отца. Как вы думаете?
— Наверное, — откликнулась она откуда-то из глубины своих переживаний, наблюдая за его руками, пока он готовил чай. Обдал заварочный чайник изнутри кипятком и вылил воду, затем положил три ложки заварки и ещё одну — «для чайника», — залил заварку кипятком. — Извините, но пакетиков с чаем у нас нет. Никак не могу к ним привыкнуть, хотя Флер считает, что они завариваются так же хорошо и грязи с ними меньше. К сожалению, кофе у нас тоже нет. — Он принес поднос с чаем в гостиную и поставил на стол. — Молока с сахаром?
— Да, пожалуйста, — ответила она, хотя так никогда чай не пила. Чай был крепкий, хоть и необычный на вкус, и придавал сил. Они пили молча. Он чуть улыбнулся.
— Господи, что бы мы делали без чашки чая, а?
— Очень вкусно.
Его взгляд упал на полураскрытую книгу.
— О!
— То, что я успела прочитать, мне нравится, Питер. Насколько там все правда?
Он рассеянно налил себе ещё чашку.
— Настолько, насколько может быть правдивым рассказ о том, что случилось пятнадцать лет назад. Насколько я помню, все события изложены точно. Персонажи книги придуманы, хотя в жизни существовали им подобные, они говорили примерно то же и совершали похожие поступки.
— Просто невероятно. Трудно поверить, что люди, молодые люди смогли среди всего этого выжить. Сколько вам было тогда?
— Чанги начался, когда мне было всего восемнадцать, и кончился, когда мне шёл двадцать второй год — чуть больше двадцати одного.
— И кто вы в книге?
— Возможно, меня там нет вовсе.
Кейси решила не копаться в этом. Пока не прочитает книгу до конца.
— Я, пожалуй, пойду. Вы, наверное, совсем выбились из сил.
— Нет, вовсе нет. На самом деле я не устал. Мне нужно сделать кое-какие записи — я сосну, когда дети уйдут в школу. А вот вы, должно быть, устали. Не знаю, как и благодарить вас, Кейси. Я ваш должник.
Она улыбнулась и молча покачала головой. Потом спросила:
— Питер, вы столько всего знаете... С кем бы стали иметь дело — с Данроссом или с Горнтом?
— Если речь идет о сиюминутных выгодах — с Горнтом. Если о будущем — с Данроссом... Только выстоит ли он в этой передряге? Судя по тому, что я слышал, это маловероятно.
— А почему Данросс для будущего?
— Репутация. У Горнта не тот стиль, чтобы быть Тайбанем, — и не то происхождение.
— Неужели это так важно?
— Здесь — абсолютно. Если цель «Пар-Кон» — долгосрочное развитие, лет сто роста, то это должен быть Данросс. Если вы здесь, чтобы сорвать куш, осуществить молниеносный рейд, тогда вам к Горнту.
Она задумчиво допила чай.
— Что вы знаете про Орланду?
— Много чего, — тут же отозвался он. — Но одно дело — пересказывать легенды или слухи о днях минувших, и совсем другое — сплетни о ныне здравствующих. Верно?
Она тоже пристально посмотрела на него.
— Даже в виде одолжения?
— Это другой разговор. — Глаза у него чуть сузились. — Вы просите об одолжении?
Она поставила чашку и отрицательно помотала головой.
— Нет, Питер, не сейчас. Потом — может быть, но не сейчас. — Он нахмурился ещё больше. — Что такое?
— Я задумался, какую угрозу может представлять для вас Орланда. Почему сегодня вечером? Очевидно, это связано с Линком. А отсюда неизбежно следует, что сегодня она с ним, и этим объясняется то, что, когда я позвонил, у вас был такой жуткий голос.
— Действительно жуткий?
— Да. О, я, конечно, заметил, как Линк смотрел на неё в Абердине, как вы смотрели на него и как она смотрела на вас. — Он отхлебнул чаю, и выражение лица у него становилось все жестче. — Вечеринка, конечно, была ещё та. С неё много чего началось, большая напряженность, серьезная драма. Это так увлекательно, если абстрагироваться от своего участия в ней. Но вам это вряд ли удастся, верно?
— А вы всегда наблюдаете и слушаете?
— Я пытаюсь научиться наблюдать. Стараюсь с толком использовать зрение, слух и другие чувства. Вы такая же. От вас мало что ускользает.
— Может быть, а может быть, и нет.
— Орланду учили жизни Гонконг и Горнт, поэтому, если вы планируете схватиться с ней за Линка, лучше приготовьтесь к жестокому сражению — коль скоро она решила завладеть им, в чем я пока не уверен.
— Возможно ли, что Горнт использует её?
— Насколько я понимаю, об Орланде заботится сама Орланда, — заметил Марлоу, помолчав. — Разве не все дамы такие?
— Большинство дам подстраиваются под мужчину, хочется им этого или нет.
— Судя по тому, что мне известно про вас, вы можете справиться с любым противником.
— А что вам известно про меня?
— Много. — Снова эта легкая, непринужденная, мягкая улыбка. — Что, помимо всего прочего, вы умная, храбрая и что у вас великолепная репутация.
— Я так устала от этой репутации, от этого «лица», Питер. В будущем... — Она улыбнулась такой же теплой улыбкой. — С этого момента в моей книге человек будет завоевывать не лицо, а задницу — или как там вы ещё произносите это слово — или терять её.
Он рассмеялся вместе с ней.
— Вы так это произносите, что можно подумать, все леди только так и говорят.
— Я не леди.
— О нет, вы леди. — И добавил, уже помягче: — А ещё я видел, какими глазами смотрел на вас Линк на том приеме у Данросса. Он вас любит. И будет последним дураком, если променяет вас на неё.
— Благодарю, Питер. — Она встала, поцеловала его и ушла, умиротворенная.
Когда она шагнула из лифта на своем этаже, Ночной Сун был уже тут как тут. Проскользнув вперед, он широким жестом распахнул перед ней дверь и заметил её взгляд, устремленный на дверь в конце коридора.
— Хозяина нет дома, — величественно сообщил он. — Ещё не вернулся.
— Вот ты и ещё раз потерял свою задницу, дружище, — вздохнула Кейси.
— Э?
Она закрыла дверь, довольная собой. Легла в кровать и снова принялась читать. С рассветом книга была дочитана. И она уснула.
58
09:25
Данросс стремительно вывернул из-за угла на своем «ягуаре», легко забираясь вверх по серпантину, потом въехал на подъездную дорожку и остановился в дюйме от высоких ворот. По обе стороны от них шли высокие стены. Через секунду из калитки выглянул привратник-китаец. Узнав Тайбаня, он широко раскрыл ворота и жестом пригласил заезжать.
