Комната по имени Земля - Райан Маделин

— Ну что ж, я уважаю его мнение.

— Может, он обиделся, что ты обозвал его упитанным?

— Может быть. Но, похоже, ему нравится мой джемпер.

— Я бы на твоем месте так не радовалась. Он просто утверждает на нем свой статус альфа-самца.

— И за это тоже уважаю.

— Нам сюда.

— Твоя елка такая красная.

— Ага.

— Сверкает вся.

— Да.

— И тут так много подарков!

— Я их коплю целый год.

— Заметно. Типа, подарочки самой себе?

— Да.

— Круто.

— Спасибо.

— И ты открываешь их каждое рождественское утро?

— Конечно, а как же.

— Это твои родители?

— Да, люблю это фото. Они здесь на фестивале роз в Марокко.

— Ого!

— Мама очень любила розы.

— Ты на нее совсем не похожа.

— Я знаю.

— В тебе есть что-то от твоего отца.

— Наверно.

— Он так изысканно выглядит в этом льняном костюме, с сигаретой в руке.

— М-да.

— А как ты время проводила, когда их не было дома?

— Была все время с бабушкой. Или со школьными подружками. Да по-всякому.

— Понятно.

— Можно я сниму юбку?

— Мне кажется, ты тут можешь в любом углу оставлять по одному предмету своей одежды.

— О, так намного лучше.

— Смотри-ка, Свинтус тоже с нами.

— А мы сейчас идем на кухню.

— Хорошо.

— Да уж.

— У тебя часто тут бывают гости? Званые ужины, вечеринки?

— Крайне редко.

— Кажется, тут все устроено для этого.

— Мои родители так развлекались. Папа обычно составлял меню, покупал закуски на лучшем фермерском рынке Мельбурна. Оливки, хлебные палочки, баклажановый соус, печеную картошку, долму. Они вместе с мамой тщательно выбирали, кого пригласить. Все обычно чувствовали себя не в своей тарелке, причем неизбежно начинал лить дождь ровно в тот момент, когда собирались делать барбекю. Все сидели вначале вон там, потом переходили в столовую, потом в гостиную, куда подавали десерт и коньяк. Вся эта социализация — просто цирк.

— Но при этом у тебя везде порядок! Я видел такую чистоту в домах, только когда их выставляли на продажу или когда хозяева ждут, что в любую минуту к ним может кто-то прийти в гости.

— Ну нет, все эти свихнувшиеся на чистоте меня просто бесят. На самом деле уборка — это священный акт. Вот ты делаешь уборку?

— Ну, как сказать. Делаю.

— Ну-ну.

— Вот именно.

— Можно тебя попросить?

— Конечно.

— Можешь порезать хлеб? Я не очень люблю это делать.

— С радостью!

— Я, конечно, режу его для себя. Но сейчас просто… в общем, было бы здорово, если бы это сделал ты.

— Разумеется.

О, только что был такой момент. На самом деле их было много. Просто сейчас меня словно молния ударила, когда я дала ему хлебный нож. Удивительно, какую силу имеет простая просьба о помощи. Я ничего не делала специально. Оно само так — бабац!

Вот всегда так: в такие моменты у меня обязательно руки чем-то заняты. Как будто я сосредоточена на происходящем или на том, что вот-вот произойдет, и упорно пытаюсь это подогнать или судорожно призываю, хотя ничто не предвещает. Я обязательно должна быть занята чем-то еще, чтобы чувствовать себя немного отстраненной, когда что-то внезапно случается.

На мгновение я даже перестала дышать, хотя пишут, что такое нарушение дыхания мешает потоку сексуальной энергии. Надо продолжать дышать. Ведь сексуальная энергия — все равно что волны в океане, и мы качаемся на них. Не надо суетиться, надо только дышать. Дышать.

Его ремень скользнул по моему бедру, и теперь мне страшно хочется потереться о него всем своим телом. Я собираюсь тихонько зажечь менору по всем правилам. Мы с ним не целовались и не обнимались, кроме того момента, когда он нес меня на руках. Я сказала что-то? Нет, нет, конечно. Конечно, я помалкиваю в тряпочку. Нелепость какая.

Наше общее энергетическое поле переполняет близость. Люди должны зацикливаться на физическом акте секса, ведь чем бы он ни был, его всегда мало. Секс может стать своеобразной отдушиной, если нет ничего другого — ни эмоций, ни энергетики.

Я прекрасно представляю, как люди зацикливаются на сексе, когда целыми днями сидят на работе, которая им даже не нравится, или находятся в отношениях, которые их не устраивают. И тогда секс становится способом удовлетворения потребности в комфорте и близости. Да одна только мысль о нем может устранить все проблемы, хотя бы на миг, точно наркотик.

И сейчас мое тело жаждет секса. Соски и клитор пульсируют от возбуждения, мне хочется облизать или покусать губы, чтобы хоть как-то успокоиться.

— Ты разрешаешь ему тут сидеть?

— Конечно. Это его место.

— Он смотрит на меня.

— Просто ты тут новенький.

— Ладно.

— Но он кажется вполне спокойным. Даже перестал ходить туда-сюда, просто сидит и наблюдает. Держит свое место и нас заодно охраняет.

— Тебя.

— Может, и меня.

— А ты не поджариваешь это вместе с авокадо?

— Нет, я авокадо кладу потом, вместе с листьями салата.

— Отличная идея.

— Да. Капельку веджимайта?

— Давай. Какой клевый пресс для сэндвичей!

— Еще бабулин.

— Мне нравится, что он в форме морской раковины.

— Ага. Французский. В нем можно вафли печь.

— И ручки не нагреваются?

— Не-а.

— Я нормально порезал?

— Ага.

— Помочь еще?

— Не надо. Просто посиди. Сейчас все поджарится. Хочешь сока?

— Да, спасибо. Тут?

— Нет, в другой дверце.

— А стаканы? Прости.

— Все нормально. Стаканы тут.

— Хочешь, я смешаю с алкоголем?

— Нет-нет, просто сок.

— Ты как, живой?

— Угу.

— А я вот… не совсем, кажется.

— О.

— Ага.

— Горе вообще некоторым образом забирает.

— Точно.

— Да.

— А бабушка у тебя еще жива?

— Нет. Умерла четыре года назад. Отошла в мир иной.

— Ох.

— Дома так… тихо.

— Верно.

— Тебя это раздражает?

— Ну так, немного.

— Какой аромат пошел! А, Свинтус? Мне кажется, я начинаю ему нравиться. Что думаешь? Он подсел поближе ко мне.

— Все может быть. О, смотри-ка на него. Так прикольно. Я иногда в самый разгар какого-нибудь напряженного разговора или вся такая погруженная в мысли или ощущения смотрю вокруг — и вдруг вижу кота. Сидит и наблюдает за мной. Не осуждая, не обвиняя. Просто смотрит. И мне это так нравится!

— Ого.

— А у тебя есть домашние животные?

— У меня нет. Но мои родители всегда держали собак. Теперь у них два пуделя. Джинджер и Фред.

— О, мне нравятся пудели.

— И мне.

— Большие?

— Огромные, темные, кудрявые.

— Как и ты.

— Ну, может.

— Они наверняка скучают по тебе.

— Кто, родители?

— С тех пор, как ты от них отдалился.

— Ну да, я же на другом краю города.

— Да я сейчас не о физическом расстоянии.

— Я понял.

— Может, съедим наши сэндвичи в библиотеке?

— В библиотеке? Почему бы и нет.

— Прямо по коридору, вторая дверь налево. Я буду там.

— Договорились.

48

Мне всегда несколько неловко готовить еду специально для кого-то еще. Собирать продукты, выкладывать их в блюдо. В процессе готовки я не думаю об этом, но вдруг спохватываюсь в полнейшем недоумении и сомнениях, пытаясь разгадать, что это я наворотила, как все это готовила и что именно хотела получить в итоге.

Я никогда не следую рецептам и рассматриваю их только как некие предложения, но вовсе не правила. Мои парни от этого приходили в бешенство. Особенно когда еда, приготовленная мной, получалась не такая, как хотелось бы. Точнее, блюдо не соответствовало их ожиданиям. Я-то обычно ничего не жду, только чтобы еда была питательной и наполняла меня жизненной силой ци.

Мне необходимо чувствовать разные текстуры. Салат айсберг, арахисовое масло, холодный, хрустящий темный шоколад, пористый тофу, жирный авокадо. Вкус у меня на втором месте. Однако большинство моих парней, и даже отец считали иначе. Вкус для них был символом статуса. Один мой парень напихивал полный рот еды, а потом выплевывал ее, если ему казалось, будто в ней слишком много куркумы, перца, чили или паприки или она несоленая.