Луна над рекой Сицзян (СИ) - Шаогун Хань
Он стремительно взлетал в вышину и резко падал вниз, удивляя остальных. Однажды, когда небо потемнело, два самых крупных голубя издали клич, означающий, что пора возвращаться домой. Слетевшись в своё укрытие, птицы обнаружили, что Цзинцзин сидит один на старом бункере для отходов.
Если бы рядом оказался кто-то, кто понимает язык голубей, он мог бы услышать такой разговор:
— Чем это ты занимаешься? — спросил один голубь.
— Я должен найти, — Цзинцзин обернулся.
— Что же ты ищешь?
— Я… должен найти.
Голуби поводили крыльями и негромко переговаривались: «Странно, странно». Они наперебой советовали Цзинцзину оставить пустые мечты — они ведь ничего не теряли и ничего не собирались искать. «Кур-р-р! Мы едим, когда голодны, и спим, когда устали. Кур-р-р! Что ещё нужно для счастья? Перед лицом голода и холода всем приходится несладко. Но только глупые птенцы, едва вылупившиеся из яиц, мечтают обо всякой ерунде. Кур-р-р! У нас есть предки и потомки, и у каждого из них есть своё гнездо. Особо жирные могут окончить жизнь под человеческим ножом, но ведь от смерти никому не уйти. Мы не можем летать далеко, но ведь никому не удалось сбежать за пределы мира. Раз уж всё так устроено, мы довольствуемся тем, что есть. Зачем искать неприятностей на свою голову?»
— Нет, я должен найти.
Цзинцзин упрямо наклонил голову.
Наконец голуби, разочарованные, улетели.
Воцарилась тишина, и холодный ночной туман окутал всё вокруг. На горизонте появился золотой диск. Цзинцзин помнил, что иногда это сияющее зёрнышко больше походило на маленький серп или на персиковую дольку. Отчего сегодня оно снова стало таким большим и ярким? Как-то раз Цзинцзину захотелось клюнуть его, он летел и летел, долго и высоко, но так и не достиг цели. Теперь он решил попробовать ещё раз. Неужели и сейчас ничего не получится?
Как знать.
Вдруг рядом раздалось постукивание — это был тот самый серый голубь. Как, он не улетел?
Мацюэ начал воплощать в жизнь свой новый план. В тот день ласточки летали низко, горшки с водой запотели, муравьи строили плотины — дело явно шло к дождю, о котором предупреждал прогноз по радио. Однако Мацюэ никому и слова об этом не сказал.
Когда секретарь коммуны пришёл проверять работу, Мацюэ устроил скандал. Он заявил, что у него нет сменной сухой одежды и он хочет одолжить суньятсеновку [33] у самого секретаря. Тому удалось отстоять суньятсеновку, но пачку сигарет Мацюэ вытащил у него прямо из кармана. Секретарь весь пошёл пятнами и пустился наутёк, опасаясь, что Мацюэ отнимет у него ещё и деньги, талоны на питание и даже наручные часы. Потом говорили, что секретарь возмущался: «Каким боком этот Мацюэ относится к образованной молодёжи? Просто уличный бродяга! Если грянет третья мировая, его нужно будет повязать первым делом».
Смотреть за коровами — дело непростое, что и говорить. Забравшись на холм, Мацюэ тут же растянулся на земле и захрапел, велев мальчишке-пастуху обмахивать его веером. В результате стадо разбрелось пастись на хлебные поля, передралось, поднялась страшная суматоха, а в конце рабочего дня одной коровы недосчитались.
— Мамочки, да как же это возможно? — Бригадир места себе не находил. Члены коммуны, тоже встревоженные, окружили Мацюэ кольцом и укоризненно галдели.
— У меня только одна пара глаз, как тут углядеть за всеми? Чёрт знает, куда ушла эта корова, — безразлично заявил Мацюэ и уселся на землю.
— Будь человеком! Тебе же трудодень не засчитают!
— Да плевал я на этот трудодень.
— А есть-то ты что будешь? Просят покормить свиней — тебе лень, просят раскидать удобрения — ты опять отнекиваешься. Ах ты такой-сякой…
— А что я? Я вообще не хотел ничего делать. Вы меня ненавидите, и слава богу, очень на это надеюсь. Идите скорей в коммуну, нажалуйтесь там, и пусть меня уже выгонят!
Бригадир встопорщил усы, топнул ногой и, бросив: «Ты двадцать лет ел рис почём зря!» — спешно ушёл искать корову.
Старик-скотник от досады заплакал.
Уже наступила ночь, а бригадир и несколько человек, ушедших вместе с ним на поиски, так и не вернулись. В лесах и бамбуковых рощах стоял невнятный шум, порой слышалось хрюканье кабанов, щебетание птиц и ещё какие-то странные звуки. Нашли ли они корову? Не столкнулись ли с диким зверем или ядовитыми змеями? Они, верно, голодны? А жёны и дети всё ещё ждут их?.. Мацюэ совсем растерялся и в конце концов вышел из дома с походным фонарём. Кругом стояла непроглядная тьма, лишь поблёскивали едва различимые огни светлячков. Он уже было стал сожалеть о своём поступке.
Однако тут же встряхнул головой и остановился. Нет, нельзя бросать всё на полдороге, дело надо довести до конца. В этом мире выживают только сильные: у пчелы есть жало, у собаки — зубы, у коровы — рога. Разве можно быть таким мягкотелым? Да, лучше вернуться, выпить, отоспаться…
Мацюэ почесал в затылке, сунул пачку сигарет под дверь дома бригадира и убежал к себе.
Они летели на юг.
Где-то внизу бились волны. Это большое озеро или широкая река? Повсюду густой туман, и под ним — сплошная вода. Цзинцзин и серый голубь не могли отличить день от ночи, не видели ни солнца, ни звёзд, не слышали голосов людей или животных. Крылья стали влажными, тяжёлыми как свинец и постепенно немели, неодолимая сила тянула птиц вниз. Лишь услышав прямо под собой рокот волн, они осознавали опасность и прилагали отчаянные усилия, чтобы снова подняться…
Они не помнили, сколько гор и рек пролетели за последние несколько дней. Как-то во время пути они угодили в сильную бурю; это было поистине ужасно.
Небо и земля, казалось, слились в бездонную пропасть, деревья гнулись и ломались, ветер поднимал ввысь песок и мелкие камни. Птицы терялись в этом головокружительном вихре не в силах противостоять буре, которая уносила их в сторону, переворачивала, с силой ударяя о скалы и деревья. После целого дня, проведённого в борьбе со стихией, они обнаружили, что летят не в ту сторону, узнав огромное кривое дерево и мостик, с которыми они уже давно попрощались.
Голуби не отчаивались и продолжали бороться, стремясь вперёд, только вперёд. И вот наконец появилась надежда. Воздух становился теплее, земля — зеленее. Замелькали зеркальные озёра, нефритовые каналы — как же всё это было знакомо… Цзинцзину даже казалось, что он смутно ощущает знакомые вкусные запахи. Он был благодарен серому голубю, который проделал с ним весь этот путь, ободряя его, добавляя ему смелости. При встрече с орлом голубь помогал Цзинцзину скрыться. Ночью, когда тот замерзал, он по-дружески прижимался к нему, стараясь согреть своим теплом. А как славно он напевал: «кур-р-р, кур-р-р, кур-р-р…»
Они летели и летели, искали и искали. Для Цзинцзина этот поиск превратился в привычку, смысл его существования. Ради него он мчался вперёд дни и ночи напролёт, вдаль, вдаль…
Туман постепенно рассеялся. Зелёная листва деревьев была покрыта золотыми пятнами, которые то вспыхивали на солнце, то гасли. Недавно пролившийся дождь омыл землю, оставив в воздухе запах свежести. Цветы колыхались на ветру, стряхивая с лепестков капельки влаги, перешёптываясь между собой и словно посылая друг другу привет вместе с порхающими бабочками.
Нужно немного отдохнуть. Цзинцзин обернулся, но не увидел рядом серого голубя. Опустился на выступ скалы и осмотрелся. Что случилось? Серый голубь сидел поодаль совершенно неподвижно.
Если бы Цзинцзин увидел себя со стороны, то сильно бы удивился — он стал таким худым и грязным… Какой из него теперь голубь? Так, старая ворона.
Серый голубь, обычно очень разговорчивый, сегодня был необычайно тих. И напротив, всегда тихий и спокойный Цзинцзин просто не умолкал: он ворковал, распевал на все лады, то с тревогой, то с воодушевлением, то умоляя, то ободряя. К сожалению, его голос стал совсем слабым и хриплым.
Возможно, людям легко расставаться с друзьями и любимыми, а вот голубям это даётся непросто. Взгляд Цзинцзина был преисполнен огромной печали. Он звал и звал, кричал до хрипоты и изнеможения, и перед глазами у него была только трепещущая серая точка, удаляющаяся на север. Он не думал о том, что серый голубь тоже похудел, измучился, лишился нескольких перьев, он просто не мог остаться без его тепла, без его поддержки и опоры. Он одновременно кричал и плакал, не замечая ни солнечного света, ни озёр, ни цветов, сверкающих каплями росы, ни этих проклятых родных мест…
