Снежный великан - Креллер Сьюзан

— Можем ли мы, — спросил Адриан, точнее — попытался спросить, — можем ли мы наконец остановиться?

— Ты в любом случае сейчас же прекращаешь пить! Теперь ты наполнишь до краев оба стакана, но свой оставишь стоять. Это нормально. Моему отцу можешь спокойно продолжать наливать. Я знаю, что он болен. Но мы больше не запрещаем ему это. Ну, большой юноша, а теперь, пожалуйста, поешь что-нибудь, как меквле ты весь год должен быть с ясной головой!

Тамар поставила ему на колени тарелку с хинкали, что-то шепнула на ухо и вышла из комнатки. Как только она оставила их одних, Валико снова начал произносить длинные тосты, он осушал один стаканчик за другим и явно отнесся с пониманием к тому, что Адриан больше не пил, а только время от времени ел хинкали. Но к этой минуте голова Адриана уже была до самой макушки наполнена водкой-чачей, его мысли плавали вдоль и поперек. А на кровати сидел старый Валико — такой же печальный и такой же счастливый, как и Адриан. Они оба были невидимыми и одинаково далекими от своей мечты: от прошлого, проведенного в горах, и от девушки, которая почти не шепелявила. И пока Валико, произнося благословения, снова и снова поднимал свой стаканчик, Адриан вдруг понял: все еще может наладиться.

Он был не сломлен.

Он осознал, что именно Валико делал для него: он пил за то, что Адриан потерял, — за всех тех, кого больше нет с нами. Он пил за то, что будет. За то, что есть. И спустя несколько недель и месяцев Адриан наконец почувствовал в своих пьяных ногах силу — на этот раз она могла остаться с ним надолго.

Он повернулся в сторону гостиной и увидел Стеллу, которая уснула на плече Дато, Стеллу Мараун, которая еще никогда не казалась ему такой красивой, как сейчас. Он увидел Тамар, снующую взад и вперед, и осознал, что ему больше не надо извиняться. Тут ему на ум пришли слова, которые она прошептала ему на ухо: «Да, кстати, мой отец ни слова не понимает по-немецки». Увы, но она заблуждалась: Валико понял все — в этом Адриан был абсолютно уверен. Ее отец понял даже больше, чем сам Адриан, Адриан Тайс, вестник счастья и неудачник в одном лице, у которого больше не было слов.

За его спиной старый Валико начал петь. Это звучало ужасно фальшиво и старомодно — почти красиво. Новый год начался, в середине января. Случилось так, как случилось. Сейчас Адриан сделает шаг, потом еще один — и увидит, куда это его приведет. А сдаться он всегда успеет, послезавтра, или на следующей неделе, или когда состарится.

Только не сейчас.

Ни в коем случае не сейчас.

ГЛАВА 23

Холода держались до марта. Снег шел, а потом таял и снова шел. Но сейчас наступил апрель, и, похоже, ему было стыдно за бесполезные месяцы зимы, так как он очень старался, чтобы все снова наладилось. Стояла такая теплая погода, что уже можно было выходить на улицу без куртки. И в последние дни, когда Адриан подходил к двери на кухне, он постоянно видел сидящую на качелях миссис Элдерли: ярко-рыжая точка и поднимающийся к небу ванильный дым — миссис.

В любой момент Адриан мог бы подсесть к ней, но он не был на террасе уже целую вечность. После того как он провел там самую холодную ночь в жизни, его охватывал ужас при одной только мысли снова оказаться на качелях, хотя он так до конца и не понимал почему. С тех пор холодные ночи давно прошли — и на улице, и в его душе. Он осознал это совсем недавно.

Иногда нужно, чтобы прошло несколько жизней, несколько лет или месяцев, прежде чем кто-то увидит то, чего не замечал раньше. Так, Адриан совсем недавно понял, что уже долгое время его мать не заводила речь о гормональной терапии, а отец больше не приносил фотографии разочарованных пассажиров — только счастливых; и оба ни слова не говорили о выступающих ребрах сына, зато все последние месяцы готовили его самые любимые блюда.

И в середине апреля наступил день, когда Адриан наконец смог преодолеть себя. Он открыл дверь на террасу, ступил на деревянный пол и тотчас понял: все это время он испытывал страх не только перед самой холодной ночью в его жизни, но и перед Стеллой, которая в любую минуту могла появиться здесь. Адриан несколько раз видел ее на улице, но всегда только издали, не так близко, как во времена высокорослых штуковин, когда его звали «Метр девяносто» и он был совсем другим. Каждый раз они делали такое движение рукой, которое при хорошей фантазии можно было принять за приветствие. И после оба спешили снова исчезнуть в своей новой жизни.

Адриан сделал глубокий вдох, медленно подошел к качелям и увидел, что лежавшие на них годами заплесневелые подушки заменили на новые. Он сел рядом с миссис Элдерли, которая просто сказала:

— Давно пора.

Адриан засмеялся и подумал, что качели казались менее опасными, когда кто-то говорил «Давно пора». Довольно долго он и миссис просто сидели и качались: короткие ноги болтались в воздухе, а длинные поднимались вверх, чтобы не тормозить качели. Но в какой-то момент силы оставили обладателя длинных ног и миссис словно по команде сказала:

— Сегодня самый теплый день весны из всех, что были, и, кстати, особенная дата…

— Стоп! — воскликнул Адриан. — Никаких Дато-слов в моем присутствии!

А потом добавил:

— Мне жаль, миссис. Просто он мне не нравится. Я даже не могу произнести вслух его имя. При этом я сам понимаю, что он… совершенно ни при чем. Никто в этом не виноват. И это самое неприятное.

Миссис Элдерли посмотрела на него и великодушно сказала:

— Все ясно.

Немного помолчав, она добавила:

W Не переживай, такое всегда причиняет боль. Всегда. Давай поговорим об этом лет эдак через шестьдесят, тогда ты поймешь, что я права.

Адриан предпочел бы не думать, как будет выглядеть миссис Элдерли через шестьдесят лет — возможно, как зомби с крашеными рыжими волосами, она будет сидеть прямо здесь, на этих качелях, которые к тому времени поржавеют еще больше. Он оттолкнулся ногами от пола, и качели снова пришли в движение. Мерное покачивание и апрельское солнышко так разморили и убаюкали его, что он вздрогнул, когда миссис Элдерли неожиданно произнесла:

— Хорошо выглядишь.

Адриан повернул голову направо, посмотрел вниз и спросил:

— Что?

Миссис Элдерли сделала глубокий вдох, потом выдохнула и сказала:

— Я… ты… кто бы мог подумать. Ну да, я…

Адриан понятия не имел, чего миссис хотела от него, но у нее был такой вид, словно она прямо сейчас собиралась извиниться. Однако она не успела ничего сказать, так как неожиданно, без всякого предупреждения, раздался голос, которого он давно не слышал:

— Найдется еще одно свободное местечко?

Здесь стояла она.

Стелла.

Стелла Мараун.

Незнакомое существо.

Ее волосы были намного короче, чем раньше, она держала в руке пластиковый пакет и не улыбалась. Адриан хотел что-то сказать, хотя бы жалкое «да» — но тщетно, не было смысла даже пытаться. К счастью, миссис сжалилась и показала на место возле себя.

— А как насчет этого? — спросила она. — Разве оно не свободно?

Стелла села, и они продолжили молча качаться уже втроем — вперед-назад, вперед-назад, — до тех пор, пока миссис Элдерли не покраснела и не объявила во всеуслышание:

— Да, кстати. Я буду ходить на курсы тренеров по йоге. Вчера записалась.

И Адриан и Стелла в один голос сказали:

— Ну и что? Ведь ты еще молодая.

Потом все трое снова замолчали, только теперь это молчание стало приятным. И в какой-то момент Стелла остановила качели, наклонилась вперед и спросила Адриана:

— Ну? Как поживаешь?

Адриан мог бы много чего рассказать ей. О художественном конкурсе, на котором он занял третье место, но никому не сообщил об этом — даже миссис, чей портрет тайком подложил к другим рисункам; ее лицо было одновременно и грустным, и счастливым. Он мог бы рассказать Стелле, что его приняли в художественную школу, где он познакомился с очень милыми людьми. А еще о том, как два раза сидел у постели старого Валико. Он приходил к нему, когда случайно узнал, что семья Мараун уехала на выходные. Он бы мог рассказать ей о многом: что больше почти не плакал, что подрос на целый сантиметр, что впервые в жизни получил плохие оценки за полугодие — и теперь у его матери наконец появился новый повод для беспокойства. Он мог бы ответить, что теперь рисует только то, что видел собственными глазами. Он мог бы говорить часами, чтобы Стелла узнала обо всех новостях, — но сказал только одно: